(Англия) Элизабет Чедвик - Зимняя корона

Но Амлена ее доводы не убедили. Эта девчонка говорила с ним так, будто уже заняла место королевы.

– Вы ошибаетесь, – сказал он. – Дело не сводится к тому, что вы с королем приятны друг другу. Есть еще понятия о том, что правильно и прилично, а что нет. Вы оба ступили на опасный путь.

Ее скулы порозовели.

– Милорд, это мне известно. Но король выбрал меня, и я пойду по этому пути ради него и с ним, каковы бы ни были последствия.

И если что, то не пропадет – приземлится как кошка на четыре лапы, подумалось Амлену.

Вдруг она прищурилась и воскликнула:

– Смотрите!

Амлен посмотрел туда, куда она показывала пальцем, и увидел несколько вытянутых силуэтов не больше уховертки, ползущих между морем и небом со стороны реки Ди.

– Королевский флот, – сказал он. – Нам нужно возвращаться в лагерь.

Розамунда шагала рядом с ним, опустив глаза и приняв смиренный вид. Должно быть, предположил Амлен, эту манеру она переняла от монахинь в Годстоу, и ему не верилось, что эта же девушка совсем недавно позволяла Генриху кормить ее с рук, льнула к нему и кокетничала. Была она гибкой и стройной, едва доходя Амлену до плеча, и внешне ничем не напоминала Алиенору. И тем не менее в ее характере ощущался такой же несгибаемый стержень, как у королевы.

Когда корабли пришвартовались, оказалось, что их вдвое меньше, чем ожидал Генрих, и большинство привезенных припасов подмокло и безнадежно испортилось. Из-за ветра суда сбились с курса, а потом, когда они попытались причалить для починки в Англси, на них напали местные жители.

– Впустую потрачено целое лето! – бушевал Генрих. – Вся кампания коту под хвост! Ну почему вокруг меня одни олухи и неумехи, которые не в состоянии выполнить ни одного приказа?

– Сир, погода была против нас, – рискнул заметить один из придворных, очевидно наименее осмотрительный. – Нам ничего не оставалось делать, кроме как плыть по ветру.

– Мне не нужны ваши жалкие оправдания! – Генрих выпрямился за столом и вскинул руки. – Сколько раз застигали меня в плавании шторма и ветры, и все равно я приходил в порт вовремя и без потерь.

Амлен стоял возле входного полога королевской палатки и слушал, как Генрих на все корки распекает мореходов. В детстве брат часто закатывал грандиозные истерики – бросался на пол, топал ногами, орал во все горло. Казалось, что вот-вот начнется нечто подобное.

В палатку заглянул юноша с запечатанным свитком в руке. Амлен узнал в нем Джона Фицджона. После кончины отца он занял пост королевского маршала и еще осваивался в новой для себя роли. Это был высокий и широкоплечий молодой человек, но выдержат ли эти плечи бремя непростых обязанностей, еще предстоит выяснить.

– Новости? – осторожно спросил Амлен.

Джон Фицджон с опаской смотрел на неистовство короля.

– Да, милорд. Королева Франции разродилась наследником мужеского пола.

– Понятно. – Амлену стало жалко оробевшего юношу. Те, кто приносит дурные вести, часто попадают под горячую руку, а Джону Фицджону сейчас важно зарекомендовать себя при дворе наилучшим образом. – Я с этим разберусь, – сказал он. – Возвращайся к другим своим делам.

– Я готов сам сообщить королю, – заявил, к чести для себя, молодой маршал.

– Нет, не готов, хотя я вижу, что свой долг ты исполнил бы. Иди. – Амлен хмуро усмехнулся. – При случае я попрошу тебя расплатиться за эту услугу.

Он проводил взглядом Фицджона, который ушел чуть не вприпрыжку от явного облегчения.

– Сегодня вечер плохих новостей, брат, – сказал Амлен и протянул Генриху письмо. – Может, будет лучше, если ты проглотишь все разом.

Генрих выхватил свиток, прочитал написанное, затем смял лист и бросил в жаровню, где пергамент быстро загорелся и почернел, испуская едкий синий дым.

– Мне плевать! – рыкнул он. – Пусть Людовик заведет хоть дюжину сыновей, ни один из них не сравнится с моими! Убирайтесь! Все – убирайтесь вон!

– Генрих… – начал Амлен.

– И ты тоже, лицемерный зануда!

Амлен отшатнулся, будто от удара в лицо. Любого другого человека он сейчас схватил бы за горло, но перед ним был не кто-нибудь, а король, от чьей милости зависит в его жизни все. Амлену оставалось только проглотить оскорбление. Развернувшись, он выскочил из шатра.

За полотняными стенами раздавались такие звуки, словно внутри брыкался разъяренный бык. К входу в шатер торопливо приблизилась Розамунда, и Амлен ухватил ее за руку:

– Вам не стоит входить туда сейчас.

– Меня он не прогонял, милорд, – возразила Розамунда. – Я не боюсь его.

Она высвободилась из его хватки, нырнула в шатер и затянула за собой полог. Амлен ожидал услышать гневный рев, но оттуда не донеслось ни звука, кроме короткого тихого восклицания. Вот тогда Амлен до конца осознал, какую власть имеет над Генрихом эта невысокая девушка, и ему стало очень страшно.

Анжер, декабрь 1165 года

По пути к купальне Алиенора замедлила шаг, чтобы полюбоваться на малышку, которая гулила в колыбели. Девочка остановила на ней взгляд бирюзовых глаз и улыбнулась. Все говорили, что Иоанна станет писаной красавицей, и материнское сердце переполнялось гордостью. Роды состоялись три месяца назад и отняли у нее много сил, но здоровье постепенно возвращалось к Алиеноре.

Рождество в этом году праздновалось в Анжере, и она ждала прибытия Генриха. Он послал ей краткое письмо в ответ на известие о рождении Иоанны, составленное вежливыми сухими фразами, и приложил подарок – резное кольцо с аметистом. Алиенору задела такая сдержанность, но она списала ее на провал Валлийского похода и продолжающуюся борьбу с архиепископом. Увидев Иоанну, Генрих придет в восхищение, в этом Алиенора не сомневалась.

Марчиза приготовила шафранную краску, чтобы освежить цвет волос королевы и усилить их золотистый блеск; рядом с ванной стояло еще множество баночек и горшочков с различными средствами для умащения лица, ног и рук.

Алиенора скинула сорочку и ступила в ванну. Под грузом прошедших лет ее груди утратили былую упругость и форму. Живот обвис после многочисленных беременностей, его испещрили серебристые прожилки – следы того, как растягивалась ее кожа под давлением растущего плода. Ручное зеркальце теперь отражало морщины, а не гладкую свежую молодость. Ей сорок два года, а Генриху весной исполнится тридцать три. Были периоды в их жизни, когда разница в девять лет почти не ощущалась, но теперь Алиеноре она представлялась зияющей пропастью. Генрих – король. Он может взять к себе в постель столько пышных молоденьких девушек, сколько пожелает. Единственное, что супруг мог получить лишь от нее, – это наследники и Аквитания. Законнорожденные сыновья возьмут себе в жены девиц из других знатных родов и скрепят альянсы. Девочкам суждена жизнь вроде той, что прожила она сама. Об этом Алиенора старалась не думать, чтобы не расплакаться.

Когда она искупалась и служанки натерли ее кремами и духами, когда ее ногти отполировали до мягкого сияния, а волосы превратились в поток теплого блестящего золота без единой седой нитки, Марчиза помогла ей надеть платье из золотистой парчи со шнуровкой по бокам, которая ужимает талию и приподнимает грудь. Потом настала очередь перстней, сережек, цепочек – Алиенора столько их нацепила на себя, что засверкала, как шкатулка с сокровищами. Вдруг ей припомнилась старая императрица, вся увешанная блестящими украшениями… и она, поморщившись, сняла все до последнего колечка. Сколько ни вешай на себя драгоценностей, они не заменят молодости и красоты, скорее сделают похожей на разряженную старуху. Нетерпеливо хмурясь, Алиенора скинула богатый наряд и велела принести ей простое темно-красное платье с золотой вышивкой на рукавах. Из драгоценностей она выбрала один перстень с кроваво-красным рубином и надела его на средний палец левой руки. Завершил туалет вимпл из мягкого светлого шелка с оборками, и Алиенора с облегчением вздохнула. Так она чувствовала себя гораздо естественней.

В ее покои прибежал Ричард с лютней в руках, к грифу которой было подвязано несколько алых лент. К занятиям музыкой он приступил годом ранее и уже стал хорошим исполнителем. У него был приятный голос, чистый и звонкий, страсть к красивым мелодиям и талант к сочинительству. Он склонил голову набок.

– Мама, ты прекрасна, – сказал он и отвесил ей цветистый поклон.

Алиенора засмеялась:

– Ты далеко пойдешь, молодой человек! Эти слова рада слышать любая женщина.

– Я сочинил для тебя песню. Хочешь послушать?

– Конечно хочу!

Алиенора велела своим придворным дамам собраться вокруг мальчика. Ричард сел на стул перед ними и проверил, как настроена лютня. С инструментом он обращался уверенно. Когда же склонился над струнами и стал перебирать их, медные волосы упали ему на лоб сияющей волной. Песня, восхваляющая Деву Марию, была довольно незамысловатой, в минорной тональности, но ее сдержанная простота и четкое исполнение были удивительны для ребенка восьми лет. Глаза Алиеноры наполнились слезами любви и гордости.

– Ты сочинил замечательную песню, душа моя, – похвалила она. – Истинный наследник Аквитании.

Она подарила ему маленькое кольцо, как подарила бы настоящему трубадуру, и Ричард зарделся от удовольствия.

– На рождественском пиру ты должен сыграть для своего отца.

Улыбка Ричарда потускнела.

– Когда он приезжает, мама?

– Уже недолго ждать. Через несколько дней.

Ричард убежал играть в войнушку, обуреваемый желанием выплеснуть энергию после прилежных занятий музыкой. Алиенора взялась за подготовку зимних пиршеств и раздала указания егерям высмотреть хорошую добычу для охоты во время празднеств.

Заплакала в колыбели Иоанна, и кормилица взяла ее на руки, приложила к груди. Потом вернулся Ричард в поисках своего учебного меча, который был сделан из китового уса и являлся предметом его гордости. Следом за ним в покои королевы вошел гонец из Англии со свитком, скрепленным печатью Генриха.