Повитуха перерезала пуповину и убедилась, что послед вышел, а ее помощница искупала ребенка в медном тазу около огня. Потом мальчика вытерли, завернули в теплые пеленки и меховую накидку и снова дали матери. Алиенора качала сына на руках, гладила сморщенное личико, перебирала и целовала его пальчики. Из окна струился бледный свет, в воздухе кружились крупные белые хлопья, постукивал сухими ветками ветер. Этот миг она запомнит навсегда: отдых после мучительных усилий, огонь очага, теплая овчина; обступившее мать и сына умиротворение, тихое, почти священное.

* * *

Королева очнулась от дремоты. Колокола лондонских соборов и ближайшей церкви Спасителя возвещали радостную новость о рождении принца. Угасший день за окном уже переходил в сумерки, снегопад прекратился. Возле кровати стоял Генрих и с блаженной улыбкой на раскрасневшемся от мороза лице смотрел на ребенка в люльке.

Алиенора быстро приподнялась и села в постели, опираясь на подушки. Почему ее не разбудили до прихода Генриха, чтобы одеть и причесать перед встречей с мужем?

Генрих повернулся на ее движение, и она заметила слезы в его глазах.

– Он прекрасен, – произнес король, и у него перехватило горло.

Алиенора редко видела супруга в таком уязвимом состоянии – беззащитное выражение лица, нетвердый голос. От нахлынувшей нежности у нее защемило сердце, как будто материнский инстинкт распространился и на мужа. Он взял спеленутого младенца из люльки и сел на край постели.

– Ты дала мне все, о чем можно только мечтать, – любовно обратился он к жене. – Ты выполнила все условия брачного союза. Мне нелегко кому-то довериться, но тебе я доверяю безраздельно. Ты драгоценный подарок судьбы.

Его слова звучали так искренне, что глаза Алиеноры тоже наполнились слезами. Она знала, как трудно ему снять оборону и открыто признаться в своих чувствах. Рождение малыша и в самом деле сильно тронуло его. Однако Алиенора учитывала прошлый горький опыт и особенно не обольщалась. С Генрихом всегда так: сегодня он откровенен с ней, а уже завтра все может измениться. Она ответила ему лишь сдержанным взглядом. А колокола звонили и звонили.

Наконец он встал и неохотно отдал сына в руки одной из нянек:

– Я договорюсь о крестинах. Наречем его Генрихом, как мы и хотели. Лондонский епископ проведет обряд завтра утром. Отдыхай, дорогая. Тебе надо окрепнуть и набраться сил для следующего ребенка.

Генрих поцеловал жену и, как всегда стремительно, удалился. Алиенора улыбалась, хотя на самом деле испытывала раздражение. Минуту назад он был полностью удовлетворен жизнью и все было лучше некуда, но теперь уже ожидает следующего отпрыска. Совсем не это хочет услышать ослабевшая, измученная жена всего через час после родов. Она должна окрепнуть, только чтобы произвести на свет еще одного младенца! Каково! А ведь в начале их брака Алиенора предупреждала, что не согласна быть лишь женой и матерью. Нет, она не позволит, чтобы с ней обращались как с племенной кобылой.

Глава 3

Винчестер, сентябрь 1155 года


– Архиепископ настаивает на том, чтобы я отправил войска в Ирландию. – Недовольный Генрих беспокойно мерил шагами комнату. – Старый лис хочет подмять под себя Ирландскую церковь. Предложил даже посадить там на трон моего брата. Он думает использовать нас с Жоффруа в своих играх. Как бы не так!

Алиенора сидела у окна, качая на коленях семимесячного Генриха, а его старший брат скакал вокруг стола на деревянной лошадке и весело тряс красными кожаными поводьями.

– А что говорит Жоффруа?

Генрих заложил руки за пояс:

– Он не против того, чтобы стать королем, но не в такой глухомани, как Ирландия. Да и я не хочу отдавать в его руки морские границы.

– Ты прав, что настаиваешь на своем.

Алиенора недолюбливала обоих братьев Генриха. Жоффруа – второй сын в анжуйской семье, завистливый, со вздорным характером; ему всегда досаждало то, что старший брат так высоко взлетел. Когда он был поблизости, Алиенора опасалась и за себя, и за своих сыновей, поэтому всеми возможными способами избегала его. К младшему брату Генриха Вильгельму она тоже питала неприязнь, хотя и не такую сильную. Он не столь прямолинейно отстаивал свои привилегии, но пытался запугивать всех вокруг, чтобы придать себе вес при дворе. Единственным достойным человеком среди братьев Генриха оказался Амлен. Как незаконнорожденному отпрыску герцога Анжуйского, ему приходилось завоевывать расположение венценосного брата преданной службой.

– Я не позволю, чтобы Церковь диктовала мне, что делать! – распалялся Генрих. – Пусть Теобальд сколько хочет обращается в Рим, напоминает, какую важную роль сыграл как посредник в переговорах со Стефаном. Пусть намекает, что я многим ему обязан. Мне это безразлично. Я займусь Ирландией, когда сам посчитаю нужным.

– Ты сказал ему об этом?

– Не в такой форме. – Генрих лукаво взглянул на жену. – Я сказал, что раз вопрос касается моего брата, то дело семейное и я должен посоветоваться с матерью. Я уверен, она ни за что не одобрит эту авантюру и согласится со мной, что это только лишняя трата денег и времени, к тому же опасная. Теобальд, конечно, не отступится, но я собираюсь пережить это.

– Умно, – согласилась Алиенора.

Мать Генриха Матильда исполняла функции наместника короля в Нормандии и из аббатства Бек контролировала все, что происходит во владениях английской короны. Она хорошо знала архиепископа, но всегда защищала интересы сына, и при ее посредничестве конфликт разрешится определенно в пользу Генриха.

– Я тоже так думаю, – усмехнувшись, сказал тот.

– Смотри, папа, как быстро скачет мой конь! – весело закричал Вилл, который только начал связно говорить.

Выражение лица Генриха смягчилось.

– Прекрасно! Мужчине нужен быстрый конь, чтобы всегда быть впереди и обгонять противников. – Король взял сына на руки и обнял, прижав свою ярко-рыжую голову к его огненно-рыжей.

– А что сказал твой канцлер? Он ведь ставленник Теобальда, – поинтересовалась Алиенора. – Бекет тоже пытался убедить тебя завоевать Ирландию?

– Томас делает то, что я ему приказываю. – Генрих сверкнул серыми глазами. – Сейчас его главная задача – пополнить государственную казну, и он с этим замечательно справляется. Должно быть, торгашеское происхождение дает себя знать. – Он поставил сына на пол. – Пока мать улаживает разногласия с Теобальдом, они оба будут заняты, и я смогу спокойно, без советчиков заняться другими делами.

Алиенора отдала ребенка няне.

– Ты хотел сказать – мы сможем заняться другими делами. Эти дела такие же мои, как и твои.

Генрих мрачно взглянул на нее:

– Само собой разумеется.

– И все-таки мне приходится напоминать об этом.

– Когда я отплыву в Нормандию и Анжу, ты останешься здесь моим регентом. Ты заменяешь меня, а я тебя. Мы всегда будем править вместе, успокойся. – Теперь Генрих, кажется, был разгневан.

Алиенора не собиралась успокаиваться. Она не верила словам мужа. Если он и привлекал ее к делам, то лишь тогда, когда ему это было выгодно.

– Но Аквитания – прежде всего мое герцогство, – твердо произнесла она. – И в данном случае я решаю, прибегнуть ли к твоей помощи, а не наоборот.

Генрих нетерпеливо вздохнул:

– Не цепляйся к словам. Тебе нужен мой меч, чтобы держать баронов в узде. А я по́том и кровью обеспечиваю безопасность Аквитании. Однажды наш сын унаследует твое герцогство, и мы обязаны создать для этого все условия. Не понимаю, почему ты бесишься.

– Потому что для меня это важно. Ты должен считаться со мной.

Он яростно зарычал, привлек ее к себе и исступленно поцеловал. Она схватила его за руки, их объятия словно превратились в поле битвы. В крови забурлил гнев; сдерживаемое желание искало выхода.

– Разве ж я не считаюсь?

– Говорю тебе, мои права дороже, чем твоя жизнь. – Она стояла так близко к нему, что ее слова перемешались с воздухом, который он вдохнул.

Он засмеялся:

– Так же, как мои дороже твоей, любовь моя. И поскольку мы друг друга стоим, думаю, можно объявить перемирие…

Он снова поцеловал ее, увлек на кровать и задернул занавес балдахина, отгораживаясь от мира. Когда они торопливо снимали друг с друга одежду, задыхаясь от вожделения, у нее мелькнула мысль, что перемирие объявляют противникам, а не союзникам.

* * *

Алиенора стояла рядом с Генрихом в большом зале Вестминстерского дворца и с удовольствием разглядывала обновленный интерьер. Уже ничто не напоминало о прежнем холоде, сырости и заброшенности, и воздух наполнял запах дерева и свежей штукатурки. Мастера еще трудились над отделкой, наводили лоск – последние штрихи, последние прикосновения кисти, – но основные работы по перестройке были уже закончены. Под фризом с изображением красных и зеленых листьев аканта развешивали драпировку, недавно привезенную из Кентербери, и зал на глазах становился еще более пышным и красочным. Английские вышивальщицы – лучшие в христианском мире.

– Все будет готово через три дня к заседанию совета, сир, – заверил короля Томас Бекет и почтительно повел рукой в отороченном мехом рукаве. – Мебель привезут сегодня, а текстиль завтра.

Ему было поручено проследить за тем, чтобы ремонт дворца закончили к заседанию Большого совета, которое состоится в Рождество, перед тем как Генрих отправится в Нормандию.

Король с одобрением кивнул:

– Превосходно. Год назад это была необитаемая коробка с дырявой крышей и стекающей по стенам водой. Теперь здание отвечает своему назначению.

Бекет склонил голову и послал благодарный взгляд Алиеноре:

– Я неотступно следовал советам королевы и сделал все, что от меня зависит, сир.

– Рад видеть, что мой канцлер и моя жена нашли общий язык, – довольно произнес Генрих. – Лучшего результата я и ожидать не мог.

Бекет снова поклонился, Алиенора ответила тем же. Она все еще не доверяла Бекету – оставалось в нем что-то загадочное. Он неизменно любезен с ней, никогда не допускает фамильярности. Они свободно разговаривали на многие темы – Бекет был образован, наблюдателен и отличался острым умом – и хорошо понимали друг друга. Но в их общении все же чувствовалась прохладца. При этом Алиенора никогда не могла сказать точно, о чем он думает. Тем не менее создавалось впечатление, что он во всем стремится угодить ей и Генриху, особенно если дело касалось пополнения казны, и это говорило в его пользу.