(Англия) Элизабет Чедвик - Зимняя корона

Императрица ничего на это не ответила и протянула искореженные возрастом пальцы к огню.

В тот вечер Алиенора отпустила прислугу и сама взялась расчесывать волосы старшей дочери – прекрасные, золотисто-каштановые локоны такой длины, что Матильда могла сидеть на них.

– У меня есть новость для моей любимой доченьки, – сказала Алиенора спустя какое-то время. – Я знаю, что ты уже совсем взрослая, и прошу тебя слушать очень внимательно.

Под ладонью она чувствовала шелковистую прохладу волос. Как трудно выпускать своего птенца в мир, как больно понимать, что такие моменты уже не повторятся.

Матильда обернулась. В ее ясных серых глазах стоял вопрос.

Алиенора тяжело вздохнула:

– Нам сделали брачное предложение от очень знатной семьи в Германии. Тебя хочет взять в жены не кто-нибудь, а кузен самого императора Фридриха.

Глаза Матильды по-прежнему были широко открыты, но в них читался не страх, а осмысление.

– Вот почему в Англию приезжал тот епископ, да, мама?

– Да, моя любовь, он и привез нам это предложение. Германия отправила послов, чтобы они обсудили с нами, согласны ли мы на такой брак. Твой отец считает, что это очень выгодная партия.

Матильда в задумчивости жевала губы.

– Я знаю, что должна выйти замуж с пользой для нашей семьи, – сказала она. – Это мой долг. А ты выберешь для меня хорошего супруга.

Слова эти могли принадлежать взрослому, но их произнес тонкий детский голос, и Алиенора задохнулась от боли.

– Твой будущий супруг – великий рыцарь. Это мужчина, которым ты сможешь гордиться и который достаточно силен, чтобы о тебе позаботиться. У тебя будет собственный двор и все, что только может понадобиться, в том числе знакомые тебе придворные и прислуга.

Матильда обхватила себя руками, как будто вдруг замерзла:

– Когда мне нужно уезжать? Успею ли я со всеми попрощаться? Увижу ли твоего нового малыша?

– Конечно! – Алиенора отложила гребень и прижала Матильду к груди. Это невыносимо, Боже мой, Боже мой! – Пока мы всего лишь обсуждаем планы на будущее. Ты еще не скоро отправишься в Германию – может, года через два. Мы должны создать твой собственный двор и собрать приданое. Тебе будут преподавать немецкий язык и рассказывать об обычаях Германии. К свадьбе ты будешь старше, сильнее и готова выполнять супружеский долг.

Матильда расслабилась, когда поняла, что ее не отсылают прочь прямо на рассвете, однако брови ее все еще были сведены.

– После того как я уеду, мы с тобой еще увидимся, мама? Это же не насовсем?

– Разумеется, мы будем видеться!

От этих слов во рту у Алиеноры стало горько, потому что на самом деле они, скорее всего, расстанутся навсегда. У нее разрывалось сердце. Она открыла шкатулку с драгоценностями и перебирала украшения, пока не нашла маленькое золотое колечко, на котором была выгравирована голубка.

– Хочу подарить тебе вот это, – сказала она. – Ты уже достаточно взрослая, чтобы не потерять кольцо. Мне его дал отец, когда мне было столько же лет, сколько тебе сейчас. Он объяснил, что раньше оно принадлежало моей матери, когда та сама была девочкой. – Алиенора надела колечко на средний палец дочери. Оно оказалось ей впору. – Ну вот, – вздохнула она. – Теперь мы с тобой всегда будем рядом.

– Спасибо, мама. – Матильда потерла кольцо краем рукава и часто заморгала.

– Ну, все на сегодня, – поспешила завершить разговор Алиенора и поцеловала дочь в щеку. – Тебе давно пора спать.

Она уложила Матильду в маленькую кровать и, когда девочка прочитала молитву, подоткнула одеяло.

– Можно мне сегодня ночью не снимать колечко? – спросила Матильда.

– Можно, но утром сразу же спрячь его в надежное место.

Алиенора еще раз поцеловала дочь, посмотрела, как та сворачивается под одеялом калачиком, так что остается одна макушка, и потом на цыпочках ушла к себе. От сдерживаемых слез болело горло. Казалось, прошел лишь миг с тех пор, как она впервые взяла новорожденную малышку на руки, и вот уже идут переговоры о ее свадьбе и нужно готовиться к разлуке с ней. Маленькой Норе не исполнилось и четырех лет, она совсем дитя, но неужели через несколько лет и ее придется отдавать в какую-то далекую страну?

Что же до ее нового ребенка, растущего в ее чреве… Сын ли, дочь ли, плоть от плоти ее… Искра жизни едва успела в нем загореться, а его будущее уже отлито в форме разбитого сердца.

Замок Акр, Норфолк, июнь 1165 года

Пока багаж не вынесли в повозку, ждущую во внутреннем дворе замка, Амлен открыл дорожный сундук – проверил, не забыт ли его любимый охотничий кинжал. Он сам положил его туда и знал, что кинжал на месте, но дополнительная проверка, пусть и в таких мелочах, помогала ему справиться с нервозным состоянием.

За окном разгорался славный летний денек. Амлен давно уже должен быть в дороге, чтобы присоединиться в боевом походе к брату. Вдоль границ с Уэльсом вспыхнула война, и Генрих запланировал летнюю кампанию для усмирения мятежного валлийского правителя Гвинеда.

Амлен собирался тронуться в путь на рассвете, но под утро у Изабеллы начались схватки, и, поскольку не так уж было важно, днем раньше он прибудет в лагерь Генриха или днем позже, Амлен решил подождать. И время потекло медленно, капля за каплей. Покои роженицы были для него закрыты, и, хотя женщины Изабеллы постоянно держали его в курсе и заверяли, что все идет хорошо, Амлен не мог справиться с беспокойством. Его мать умерла, рожая его. Он не в силах был допустить и мысли о том, что так же потеряет и жену. Она стала ему дороже жизни.

Раздувая щеки, он двинулся к конюшням. Карбонель повернул к нему большую голову и заржал. Амлен потрепал его мягкий коричневатый нос.

– Что, мой красавчик? Наверное, ждать уже недолго осталось.

Карбонель легонько ткнулся в него мордой и лизнул ему руку. Давным-давно, будучи ребенком и завидуя Генриху, Амлен покалечил коня, которого отдали ему после того, как Генрих наездился. Больше не хотелось подбирать объедки за своим венценосным братом. Отец не узнал о его хитрости и дал другую лошадь – хорошо раскормленную, холеную белую кобылу, пригодную разве что для степенной матроны. Она была еще хуже, чем старый конь Генриха, потому что из-за нее Амлен стал всеобщим посмешищем. Тогда он ужасно злился на то, что жизнь так несправедлива, но потом, повзрослев, стал стыдиться того поступка, совершенного глупым, обиженным мальчишкой. Вина до сих пор тяжким бременем лежала на его душе, несмотря на то что он исповедался и получил прощение. Помимо священника, Амлен никому не смог бы признаться в том, что сделал с лошадью, особенно Изабелле, ведь она доверяет ему. У него нет незаконнорожденных детей, потому что он сам очень страдал из-за своего происхождения в детстве, хотя и был братом короля. Его новая семья стала для него смыслом жизни, и Амлен готов был костьми лечь ради того, чтобы прославить ее.

– Господин! – К нему подбежал Томас, один из парней, работающих в замке, и опустился на колени. – Господин, вас разыскивает повитуха!

У Амлена сердце так и екнуло. Он открыл рот, чтобы немедленно расспросить мальчишку, но потом помотал головой:

– Хорошо, скажи ей, что я сейчас приду.

Он напоследок погладил жеребца и пошел обратно в замок, стараясь не сорваться на бег. Памятуя о своем высоком положении, шел мерным шагом и делал вид, будто ничто его не заботит.

Повитуха ждала его с крошечным пищащим свертком на руках. Лицо ее выражало тревогу, и Амлен тут же перепугался. Должно быть, с малышом что-то не так или с Изабеллой. Он озлобленно взглянул на женщину, пряча страх под гневом, и она оробела, не сразу набралась смелости, чтобы сообщить ему:

– Господин, ребенок родился, но это девочка.

Волна облегчения окатила Амлена с ног до головы. Сын – вот цель, к которой стремились все мужчины, но сейчас ему было не до этого.

– Мальчик, девочка – не важно, – сказал он. – Малышка здорова?

– О да, господин, – поспешила заверить его повитуха. – У нее на руках и на ногах все пальчики, и закричала она сразу же, как только появилась на свет.

Все еще робея, она положила младенца графу на руки. Ощутив на сгибе локтя вес маленькой головки, Амлен испытал такой прилив радости и счастья, что слезы выступили у него на глазах.

Ребеночек был лишь слегка обернут пеленкой, чтобы граф собственными глазами мог убедиться в том, что новорожденная имеет положенное количество конечностей. Ее темные волосики были влажными – то ли после родов, то ли после первого купания.

– Я признаю ее своей дочерью, – произнес Амлен. – Она будет названа Изабеллой в честь матери. – Он посмотрел на повитуху, которая понемногу успокаивалась. – Как чувствует себя графиня?

– Ваша супруга здорова, господин. Роды прошли благополучно.

– Хорошо. – Он сглотнул комок в горле. – Скажите ей, что я навещу ее, как только она будет готова принять меня.

Амлен осторожно вернул дочь женщине и стал принимать поздравления двора и вассалов. Приказав, чтобы открыли два бочонка лучшего вина и выпили за здоровье новорожденной, он решил отложить путешествие в Шрусбери до следующего утра. А этот день проведет дома, празднуя.

Раздав все распоряжения, он отправился искать уединения – ему надо было поплакать, излить груз эмоций, которые сдерживал на людях. Потом навестил Изабеллу. Она встретила его, сидя на кровати с запеленутой дочкой на руках. Ее лицо сияло счастьем. Подойдя к жене, Амлен нежно поцеловал ее.

– Ты не огорчился, что это девочка? – несмело спросила Изабелла.

Амлен качнул головой:

– Для меня главное, что вы обе живы и здоровы. Она станет красавицей, как мать; мужчины будут бороться за право стать ее мужем, а горячо любящий отец будет считать их всех недостойными ее руки.

Изабелла рассмеялась со слезами на глазах:

– Я уже и не надеялась, что когда-нибудь стану матерью. Наша дочь для меня бесценна, и еще она – великий Божий дар. – Ее карие глаза лучились теплым светом. – Мне так приятно, что ты задержался и увидел ее.