– Почему нельзя передать часть работы другим людям, как мы и договаривались в самом начале?

– Может, у него оказалось больше обязанностей, чем он ожидал? Может, ему приходится многому учиться и много делать, руководя Церковью?

Генрих с шумом выдохнул:

– Ха! Томас справился бы с этим, даже если бы ему одну руку привязали за спину.

– Тогда, вероятно, Бекет предпочитает отдать все внимание высшему призванию. Как глава Английской церкви, он ровня тебе, а не подчиненный. В звании архиепископа он не должен отвечать перед тобой так, как отвечал в звании канцлера. – Она догадывалась, что в глазах короля Бекет повел себя как охотничий ястреб, взлетевший вдруг на высокое дерево, откуда его не достать, и не слушающий больше команд хозяина. Для Генриха это почти предательство, и хотя сам он готов был с легкостью нарушить свое слово, по отношению к нему такое никому не дозволялось и не прощалось. – Что ты теперь будешь делать?

– Я запрещу ему это и велю еще раз подумать.

– Боюсь, ты посеял зерно, которое принесет тебе несъедобный урожай.

– Тогда не будет никакого урожая! – отрезал Генрих. – Если посадки ядовиты, я вырву их из земли.

Алиенора не смогла подавить дурных предчувствий. Она знала, как ведет себя Генрих, когда ему перечат. Такое же поведение видела и в сыновьях – те чуть что устраивали истерики. Если за возникшим препятствием ничего не стоит – если Бекет действительно не справляется с бременем обязанностей, – то все разрешится само собой. Однако, подозревала Алиенора, дело гораздо запутаннее и простым выкорчевыванием тут не обойтись. Нельзя выполоть крапиву и не обжечься при этом.

– Значит, тебе понадобится новый канцлер.

– На какое-то время вполне сойдет Джеффри Ридель. Он архидьякон в Кентербери и представляет, что такое канцлерство. Человек он знающий, но не тот, кто мне нужен! – Генрих чуть не топнул ногой, и в его голосе послышались нотки обиды. – Томас это понимает – вот что самое противное.

Ридель нравился Алиеноре еще меньше, чем Бекет: не человек, а подобострастный слизняк с хитрым взглядом и грязными ногтями. При всей компетентности Риделя ценным помощником его не назовешь.

В покои после занятий на свежем воздухе вбежали дети в компании нескольких резвых псов. Следом за ними шел Амлен и на ходу расправлял котту, которая была подоткнута за пояс. Ричард, еще весь в возбуждении, принялся с воплями гоняться за Жоффруа вокруг отца и случайно задел голень Генриха, куда того недавно лягнула лошадь. Генрих взревел от боли и влепил Ричарду пощечину такой силы, что мальчик упал. Немедленно воцарилась тишина, в которой всем слышались отголоски звонкого удара ладони по лицу. Первым сорвался с места Жоффруа, он подбежал к няньке и спрятал лицо в складках ее платья. Ричард поднялся с пола. На его щеке горела алая полоса. У него задрожали было губы, но потом сжались, и он бросил на отца полный ненависти взгляд. Генрих вырвал из руки сына игрушечный меч и сломал о свое колено на две части.

– Научи его, как себя вести! – рыкнул он в сторону Алиеноры. – Или я сам вобью в него правила поведения. – Затем попало и Амлену. – А ты, дурак, к чему потакаешь этой блажи? Ты еще хуже, чем они! – С этими словами Генрих отбросил обломки меча на пол и, кипя гневом, вышел из комнаты.

Ричард смотрел ему вслед и дрожал, как гончая, но не от страха. Алиенора хотела заключить его в объятия, однако удержалась. С самого раннего возраста Ричард воздерживался от слез и плакал только в крайних случаях и лишь тайком или на пышной груди Годиерны. С Алиенорой он всегда вел себя стойко и гордо.

– Не огорчайся, – сказала она ему. – Твой отец был рассержен по другому поводу, а ты ворвался сюда в неудачный момент и к тому же повел себя невоспитанно. Тебе нужно научиться сдерживать себя, раз ты собираешься стать великим правителем и повелевать другими людьми.

Ричард выпятил нижнюю губу:

– А папа себя не сдерживает.

– Это неправда. Тебе не следовало вбегать сюда, словно дикое животное.

– Он сломал мой меч!

– Потому что ты плохо себя вел. – Алиенора все-таки не устояла перед желанием прикоснуться к сыну и легонько погладила его по волосам. – Я попрошу кого-нибудь из оруженосцев сделать тебе новый меч. А сейчас беги к Годиерне, она помажет тебе чем-нибудь лицо. Об обязанностях принца мы потом с тобой поговорим.

Когда няньки увели Ричарда и Жоффруа, Амлен, хранивший до сих пор молчание, спросил:

– Госпожа, почему у короля такое плохое настроение?

Алиенора поведала ему об отказе Бекета от должности канцлера.

– А что вы скажете об этом?

Амлен нахмурился:

– Человек не может смотреть одновременно в две противоположные стороны, и также невозможно служить двум хозяевам, которые добиваются противоположных целей. Очень боюсь, что перед нами скользкий склон. Буду молиться, чтобы это оказалось не так.

– Да, помолиться всегда можно, – с циничной усмешкой ответила Алиенора.

Амлен потер шею:

– Пойду-ка я найду Генриха, узнаю, не нужно ли что-нибудь пока сделать.

Когда он ушел, Алиенора села под окном, с лицом задумчивым и тревожным.

* * *

На конюшенном дворе брат короля Вильгельм стоял возле Изабеллы – стоял так близко, что их мантии соприкасались.

– Я давно мечтал поохотиться с вами вместе, – сказал он.

Изабелла опустила глаза, изображая скромность. На его слова она не ответила взаимностью, но Вилл как будто и не заметил. Его больше интересовало то, что говорит он сам.

– Когда я стану вашим мужем, мы часто будем ездить на охоту.

Она пробормотала какую-то ничего не значащую фразу.

Его взгляд стал хищным.

– Я покажу вам мир, в который ваш первый супруг не был вхож. Я покажу вам разницу между мальчиком и мужчиной.

Лицо Изабеллы было как будто вырезано из камня. Настоящий мужчина не стал бы превозносить себя за счет другого. Вильгельм уже изучил хартии и условия, на которых она владела своими землями, он вовсю знакомился с ее рыцарями и вассалами, говорил с ними так, будто Изабелла не имела больше собственного голоса, и завоевывал среди них популярность красивыми словами и взятками. Она слышала, что и своим вассалам он наобещал щедрые дары. Каждый раз, когда Изабелла пыталась представить себе, как будет жить с ним, делить постель, сидеть рядом в церкви и за столом, ей становилось тошно.

Вильгельм подал знак, и конюхи стали выводить лошадей, оседланных и готовых тронуться в путь: поджарого вороного мерина для нее и Карбонеля, любимого буланого жеребца ее покойного мужа, для Вилла. Изабелла ужаснулась. Если Вильгельм сядет на иноходца Гильома, это будет кощунством в ее глазах. А то, что он приказал взнуздать Карбонеля, не имея такого права, привело ее в ярость.

– Милорд, – сказала она, – эта лошадь принадлежала моему покойному мужу. Я бы предпочла, чтобы вы выбрали себе другую.

Он пренебрежительно дернул плечом:

– Я и сам знаю, что это был жеребец вашего супруга. Вообще-то, я думал, что вы только рады будете, если на нем поеду я, потому что он никак не годится для дамы.

Изабелла ненавидела конфликты, но, если было нужно, умела стоять на своем.

– Мы еще не обвенчаны, милорд. Я прошу вас подождать до тех пор, пока у вас будет право на коня. И я легко справляюсь с ним.

Вильгельм скривил губы:

– Мы обвенчались бы несколько лет назад, если бы не проволочки с вашей стороны, миледи. Поскольку вскоре мы все-таки соединимся, я не вижу причин дожидаться того, что и без того мое.

Он подсадил Изабеллу на вороного и вставил ее ногу в стремя. При этом он намеренно задержал пальцы на ее лодыжке, демонстрируя, что она его собственность. Изабелла отодвинула ногу. Вильгельм косо усмехнулся и отвернулся, чтобы сесть на буланого иноходца. Злобный рывок поводьев заставил коня вывернуть голову так, что мундштук врезался ему в плоть.

Изабелла побледнела. Она не хотела ехать с будущим супругом на охоту, но отказаться значило бы опустить руки. Может, Вильгельм чуть-чуть успокоится после того, как блеснет перед ней своим молодечеством. Она заставила себя проглотить неприязнь, но не сдержала возмущенного возгласа, когда заметила кровь на губах Карбонеля и то, как иноходец вращает глазами.

– Нужно показывать лошади, кто хозяин, – сказал Вильгельм.

– Моего мужа Карбонель всегда слушался, – ответила она. – Гильому не приходилось использовать шпоры или кнут.

Вильгельм заносчиво вскинул голову:

– Значит, ему повезло, миледи. К тому же он больше не ваш муж. Вы вдова.

Колкость оскорбила Изабеллу до глубины души и лишила дара речи. Вероятно, Вильгельм решил, что успешно поставил ее на место, и продолжил путь, пространно описывая, как он собирается воспользоваться графским титулом. Чем дольше Изабелла слушала, тем сильнее становилось ее отвращение к брату короля – не потому, что его планы были несбыточны или глупы, а потому, что он уже определил для себя, что ее имущество будет принадлежать ему и он станет единолично им распоряжаться.

Тропа, по которой они скакали, вела через луг, пестрящий ромашками, одуванчиками и вероникой. Вдруг из-под копыт Карбонеля прыснул зайчонок. Иноходец, уже взмыленный и утомленный, взвился на дыбы, рванулся в сторону и несколько раз взбрыкнул, и его последний прыжок выбросил Вилла из седла. Он плюхнулся на землю с такой силой, что у него из легких вышибло воздух, и затрепыхался беспомощно, словно рыбина на берегу. Ястреб Вильгельма, привязанный к его запястью, отчаянно забил крыльями. Изабелла в ужасе закрыла рот рукой, и в то же время ей пришлось бороться с желанием расхохотаться.

Оруженосец Вильгельма помчался вслед за пыльным облаком, которое поднимал на скаку Карбонель.

– С моим первым мужем он никогда так не делал, – проговорила Изабелла. – Вы сильно ушиблись?

При помощи другого оруженосца Вильгельм встал на ноги. Перепуганного ястреба он отдал кому-то из слуг и отряхнул запачканные грязью одежды.