Приблизившись к Генриху, она присела в реверансе. Гарри опустился на колено, маленькая Матильда присела, как ее учили, а Ричард отвесил поклон, но в тот же миг качнулся и шлепнулся на пол.

– Так-так, – добродушно улыбнулся Генрих, – дети здоровы! И вы хорошо выглядите, госпожа супруга.

Алиенора склонила голову, исполняя роль величественной королевы; на публике в ее броне не было ни трещинки.

– Да, дети здоровы, я тоже, а как ваше самочувствие, мой господин?

– Теперь, когда я наконец вновь увидел всю семью, то чувствую себя великолепно, – ответил он с улыбкой.

Алиенора изогнула бровь. Это удовольствие он мог бы доставить себе и раньше.

– Не желаете ли подкрепиться и отдохнуть с дороги, господин мой супруг? Ваши покои готовы.

Она заметила, что Генрих отвел взгляд. Неужели он попытается избежать встречи наедине? Но нет, король выпрямился и расправил плечи.

– Это было бы очень кстати, – ответил он, доказывая, что в дипломатической игре он тоже силен.

Она провела его по лестнице в комнату, которую выбрала для него. Оруженосцы Генриха все еще вносили багаж, но в помещении было тепло, кровать застелили чистым бельем. Душистая вода уже стояла наготове в большой кадке, и Алиенора сняла с Генриха сапоги и приступила к традиционному ритуалу омовения ног. Маленькая Матильда принесла пару нагретых у огня шерстяных носков и мягкие боты и тоже опустилась у ног отца, чтобы помочь.

– Ты хорошо воспитываешь ее, – заметил Генрих.

– Она старается, – ответила Алиенора. – Уже умеет считать до ста и выучила наизусть свою молитву на латыни, хотя понимает еще не все слова. Но со временем придет и это, ты оглянуться не успеешь.

Генрих вопросительно глянул на нее, но промолчал. Некоторое время он поиграл с детьми и, убедившись, что они здоровы, отпустил их под присмотр нянек. Потом его взгляд остановился на придворных дамах Алиеноры; среди них была и Изабелла де Варенн.

– Сочувствую твоей утрате, – сказал он. – Граф был прекрасным человеком, который всегда исполнял свой долг с честью.

– Благодарю вас, сир, – ответила Изабелла, не поднимая глаз и сложив под подбородком ладони, как в молитве. – Я тоскую по нему ежечасно. – По ее щекам побежали слезы. – Прощаясь с ним перед походом, я и не догадывалась, что прощаюсь навсегда.

– Изабелла, не расстраивай себя, – попросила Алиенора.

Эмма обняла Изабеллу и с ласковыми увещеваниями увела прочь.

– Бог мой! – воскликнул Генрих, глядя им вслед. – Да она превратилась в мешок с костями!

– Изабелла глубоко скорбит по мужу. Не знаю, понимаешь ли ты это, но надеюсь, что хотя бы догадываешься где-то в глубине души.

– Конечно понимаю, но неправильно и глупо так горевать. Надо строить берега повыше, чтобы их потом не затопило.

Отчасти Алиенора соглашалась с мужем, поскольку на собственном опыте знала, сколь разрушительно бывает горе, и с годами выстроила в своей душе крепкую защиту. Но если возводить стены слишком высоко, они превратятся в тюрьму, и в конце концов можно задохнуться за ними, и никто не услышит твоих криков о помощи.

– Она считает себя виноватой в том, что не сумела уберечь его.

Генрих фыркнул:

– Как бы она уберегла его в боевом походе? Что за вздор!

– Может, и вздор, но и я каждый день виню себя в том, что ничего не смогла сделать для нашего сына. Вероятно, я молилась недостаточно горячо. Думаю, это моя вина.

Генрих сжал губы, сопротивляясь, как обычно, любому упоминанию об их умершем сыне.

– Изабелле пора закончить это нытье и вновь выйти замуж, – заявил он. – Она молодая женщина с состоянием и положением, и недостатка в женихах не будет. Держи Изабеллу при себе, потому что ее руки многие станут добиваться, а я хочу, чтобы ее новым мужем стал тот, кто мне будет полезен.

– Ей нужно время. – Алиенора старалась говорить ровным тоном. – Она еще не готова.

– Когда я скажу, тогда и будет готова.

Не поднимаясь с колен, Алиенора выпрямила спину и посмотрела на супруга:

– Ты в самом деле так зачерствел? И забыл, что такое сочувствие? Она сейчас сама не своя от горя и не сможет стать хорошей женой и помощницей ни одному мужчине. Кого бы ты ни выбрал, им обоим ты окажешь дурную услугу. Пусть она залечит свою рану, позволь ей прийти в себя. Даже если ты не согласен с моими доводами, сделай это хотя бы как одолжение мне. После Тулузы ты в долгу передо мной.

Он с вызовом встретил ее взгляд, воинственно выпятив подбородок, но в конце концов махнул рукой:

– Ладно, оставим этот разговор, вернемся к нему весной. – Он оперся расставленными ладонями о скамью и скрестил ноги. – А в Тулузе я ничего не мог поделать, пока в ее стенах сидел Людовик.

– Знаю, и Людовик тоже это знал. Вот почему он так поступил.

– Я пытался его выманить, но он так и не заглотил наживку. Просто сидел там и издевался надо мной, пока его брат разорял Нормандию. Мне ничего не оставалось, кроме как снять осаду.

Алиенора поднялась и отослала Матильду с няней в детскую.

– Итак, получается, тебя перехитрили.

Генрих вспыхнул:

– Это всего лишь один ход в шахматной партии. Да, тут он меня провел, но это не значит, что я проиграл.

– А что это значит? Тулуза по-прежнему не моя, а новая кампания состоится не скоро, ведь и деньги закончились, и момент упущен.

– Мне казалось, что ты достаточно разумная женщина, которая не склонна дуться и попрекать меня, или я ошибался?

Алиенора хотела излить свое возмущение – ее подвели, ее предали. Но крики только утвердят Генриха во мнении, будто она всего лишь истеричная женщина.

– Смысла в упреках нет, – произнесла она, отвернувшись. – Людовик пытался захватить Тулузу, когда был женат на мне, и у него это не получилось. Теперь он защищает ее в пику и мне, и тебе. Меня такое положение дел не устраивает, однако нужно принять его таким, как есть. – Алиенора опять посмотрела на мужа. – Когда мы с тобой решили сочетаться браком, то оба пошли на риск. Я хочу верить, что этот риск был оправдан. Не разочаруй меня, Генрих.

Он расплел ноги, поднялся и подошел к супруге, заключил в объятия:

– Ах, Алиенора, почти не бывает так, чтобы я шел на риск и не выигрывал. Тебе не придется сожалеть о нашем браке.

Была какая-то подозрительная двусмысленность в его последних словах, но он закрыл ее рот жадным поцелуем, его рука решительно двинулась по ее телу, и ей пришлось отложить свои сомнения на потом. Страсть закипела в ее венах, она все еще желала его, и в постели они были равны.

* * *

Генрих сидел в своих покоях перед очагом и пил вино с братьями и канцлером. Все остальные уже отправились спать, за исключением дозорных и слуг, однако Генрих любил бодрствовать по ночам. Именно в эти часы его ум был особенно остр, именно в эти часы его мысли текли свободно и без помех.

Амлен вытянул ноги к огню и одной рукой лениво почесывал за ушами серебристо-серую борзую, а в другой держал кубок с вином. Бекет горделиво прохаживался в очередной обновке – роскошной мантии из беличьего меха голубоватых и кремовых тонов; пил же он, по своему обыкновению, ячменный отвар, подслащенный медом, так как страдал слабым желудком.

Щеки Вильгельма – младшего брата Генриха – горели от выпитого вина, а волосы стояли торчком оттого, что он постоянно ерошил их.

– Как жаль, что граф Булонский скончался, – сказал Вилл. – Что теперь станет с его вдовой?

Генрих внимательно взглянул на брата:

– А что, она тебе нравится? Хочешь, чтобы я отдал ее тебе?

– Она не худший вариант. Множество земель, множество влиятельной родни, и к тому же достаточно молода, чтобы родить полдюжины детей.

– Ты ведь еще не видел графиню в этот приезд?

Вильгельм мотнул головой:

– Нет, а что?

Генрих поморщился:

– Она до сих пор убита горем и стала такой костлявой, что похожа на тощую корову. Пока от нее не дождешься ни удовольствия, ни наследников.

– Но ты разрешишь мне ухаживать за ней, когда она закончит скорбеть о графе? – упорствовал Вилл. – Тощая она корова или нет, но подоить ее земли я бы все равно не отказался.

Генрих вскинул бровь:

– А ты малец не промах. Сколько вина ты выпил сегодня?

– Я не пьян. И я не малец.

Томас Бекет до сих пор слушал братьев молча, но теперь кашлянул, вступая в беседу:

– Такой брак запрещен. Графиня имеет близкую степень кровного родства с милордом.

– Ну и что? – нетерпеливо отмахнулся Генрих. – Мы с супругой тоже родственники, но это же не помешало Церкви обвенчать нас. А коли будет в том нужда, я сумею получить разрешение.

– Я просто хотел отметить этот факт, сир.

– Не нужно напоминать мне о родословных. Думаешь, у меня в голове всего этого нет? – Он постучал себя по черепу. – Ты здесь не единственный осведомленный человек, Томас, хоть тебе и нравится так думать.

Бекет поджал губы.

Генрих опять повернулся к брату:

– Даю тебе свое согласие ухаживать за графиней де Варенн и взять ее в жены, но только после того, как закончится траур. А иначе меня королева замучает. Она и так сердится из-за брака Гарри с французской девчонкой. Женщины не умеют отличать голову от сердца.

– Я буду тактичным и предупредительным, как никогда. – Вильгельм прижал ладонь к груди и отвесил поклон. – Ни слова раньше времени. Со мной она узнает, что значит иметь в постели настоящего мужчину.

– У тебя есть месяц-другой, чтобы им стать, – язвительно бросил Генрих.

Вилл покраснел, но потом мотнул головой и потребовал, чтобы ему подлили вина. Бекет откланялся, сказав, что до сна ему еще нужно заняться делами.

Когда он ушел, возникшее было напряжение ослабло и вскоре вовсе растаяло, в большей степени потому, что Генрих перестал сердиться.

– Господь свидетель, я люблю Томаса, – сказал он. – Но любил бы его еще сильнее, кабы не был он таким напыщенным занудой. – Он добавил вина в свой кубок. – Не волнуйся о церковном разрешении на брак, Вилл, оно у тебя будет.