Он выбрал такой способ справиться с несчастьем: отбросить эмоции, заняться практическими делами, пока не покроешься твердым панцирем, который уже ничто не сможет пробить.

– Ты напишешь Алиеноре? Она, наверное, безутешна.

Генрих плотнее сжал губы, но потом ответил:

– Мы скоро увидимся. Не хочу доверять чувства писарю и изливать печаль на пергамент.

Глава 6

Бек-Эллуэн, Руан, лето 1156 года


Мать Генриха, императрица Матильда, баюкала на руках свою запеленутую тезку. От легкой улыбки морщины вокруг ее рта обозначились отчетливее. Она уже поприветствовала своего четырнадцатимесячного внука, но пришлось быстро передать его няне, чтобы поменять мокрые пеленки.

– У меня никогда не было дочерей, – сказала Матильда Алиеноре. – Может, и к лучшему, потому что, как бы мы ни старались, миром правят мужчины и им не приходится преодолевать те трудности, с которыми сталкиваемся мы, женщины.

– Да, – согласилась Алиенора, – так устроена жизнь.

Два дня назад она прошла обряд воцерковления после родов. Минуло почти семь недель с тех пор, как не стало Вилла. Неизбывное горе не ослабевало, но она научилась жить с ним миг за мигом, час за часом, день за днем. Каждая секунда отдаляла ее от роковой минуты, но и от того времени, когда сын был жив, и она цеплялась за образ, оставшийся в памяти, и рисовала его в воображении снова и снова каждый день, зная, что он постепенно будет таять, пока не станет только тенью в ее душе.

Императрица встретила невестку нежными объятиями и прослезилась, а ведь эта женщина никогда в жизни не плакала. Алиенора опасалась, что мать Генриха будет винить ее в кончине Вилла, но Матильда отнеслась к ней с большим сочувствием и проявила озабоченность ее здоровьем.

– Ты выглядишь усталой, – сказала она. – Не стоило путешествовать так скоро после родов и столь тяжкой утраты.

Алиенора потрясла головой:

– В Англии я бы только мучилась от невозможности что-либо изменить. – Она покусала губу. – Мне надо поговорить с Генрихом, а он должен познакомиться со своей дочерью.

Алиенора до ужаса страшилась встречи с мужем. Не только потому, что предстояло говорить о смерти сына. Неизвестно, как отнесется Генрих к рождению малютки, ведь это девочка, а не мальчик, который хотя бы отчасти заменил бы утраченного ребенка. Не исключено, что теперь, после обряда воцерковления, ей удастся быстро забеременеть, а если она снова родит сына, может быть, Генрих простит ее. Вот только сама себя она вряд ли когда-нибудь простит.

– Побудь здесь хотя бы до конца недели. – Императрица свободной рукой похлопала Алиенору по колену.

– Как скажете, госпожа.

– Вот и хорошо. – Она покачала ребенка на руках. – Ты правильно сделала, что похоронила Вилла в Редингском аббатстве, рядом с моим отцом. Он был великим королем. И его внук тоже стал бы великим, если бы остался жив.

– Я сделала все, что могла. – Горькие слезы обожгли глаза Алиеноры. – Но этого оказалось недостаточно.

Императрица взглянула на нее пронзительно, но не злобно:

– То же самое я говорила себе, покидая Англию. Я положила девять лет, чтобы завоевать трон, принадлежавший мне по праву. Бывали времена, когда я думала, что погибну или буду окончательно разбита. Каким бы сильным ни было твое горе, ты должна снести удар судьбы и продолжать жить. Это твоя обязанность.

– Да, матушка, я знаю. – Алиенора попыталась сдержать досаду.

Матильда желала ей добра, и совет ее был дельный, но все же она не могла представить, что чувствует мать, потерявшая ребенка. Пожилая матрона снисходительно наставляла молодую, учила уму-разуму, совсем упуская из виду, что молодая-то прошла сквозь огонь, воду и медные трубы.

– Я напишу Генриху и попрошу его быть с тобой помягче.

– Благодарю вас, матушка, но ваше… заступничество мне вовсе не требуется. – Алиенора чуть было не сказала «вмешательство», но вовремя спохватилась. – Я могу постоять за себя.

Императрица поджала губы, как будто хотела что-то возразить, но передумала и тоже сменила тон.

– Я знаю, дорогая, – вымолвила она. – Только тщательно продумай все, что скажешь. Мой сын похож на своего деда. Он ожидает, что все будут беспрекословно исполнять его волю. Но он много унаследовал и от отца, а потому никогда не считается с нуждами других людей. Не позволяй ему ущемлять твои интересы, тем более что ты еще не вполне оправилась от потрясений.

Алиенора склонила голову:

– Спасибо за вашу заботу обо мне, матушка. – Она догадывалась, что, несмотря на ее просьбу, Матильда, скорее всего, напишет Генриху. – Хочу спросить вашего совета по другому поводу.

Свекровь резко выпрямила спину.

– В самом деле? – Ее глаза заблестели любопытством.

– Насчет незаконного сына Генриха. – Алиенора указала на мальчика, сидящего со своей няней в глубине комнаты.

Ей нелегко было видеть его. Джеффри, поразительно похожий на Вилла, был постоянным живым напоминанием о тяжелой утрате.

Императрица кивнула:

– До меня доходили слухи, что у моего сына есть ребенок от уличной девки. Я не придавала им значения. Кто знает, от кого понесла шлюха? Но теперь ясно вижу, что проросло именно наше семя.

Алиенора скривилась:

– Я почти ничего не знаю о его матери, да и не желаю знать. Но мне говорили, что она англичанка и любовницей Генриха стала еще до нашей свадьбы.

– Значит, грехи юности. – Императрица снисходительно отмахнулась. – Так о чем ты хотела меня спросить?

Алиенора покрутила на пальце великолепный перстень с жемчугом, подарок свекрови.

– Генрих взял на себя заботу о бастарде. Я не стану притеснять невинного ребенка, каково бы ни было его происхождение. Но не могу позволить ему навредить моим собственным детям.

Императрица отдала девочку кормилице.

– Отец Генриха прижил Эмму и Амлена от любовницы. Она умерла при родах, и Жоффруа вырастил детей при дворе. Их присутствие никогда особенно меня не беспокоило. Я воевала за корону, не было времени волноваться о подобных пустяках. Кроме того, мои единокровные братья, рожденные бастардами, были мне незаменимой опорой в борьбе. Не будь их, Генрих никогда бы не взошел на трон. Я с самого начала рассчитывала, что Амлен будет расти вместе с Генрихом, чтобы поддерживать его, и он действительно стал надежным его помощником, чего не скажешь о родных братьях Жоффруа и Гильоме. Положение Амлена при дворе зависит от Генриха. Не бойся, что этот ребенок посягнет на права твоих сыновей. Воспитай его правильно, и он будет преданным их союзником.

– Вот и Генрих говорит то же самое, – ответила Алиенора, не удержавшись от кислой улыбки. – Но Вилла больше нет, а маленький Генрих еще совсем младенец. – Она сжала пальцы в кулак. – Я хочу, чтобы мои дети занимали первое место в сердце их отца. – Произнося эти слова, она почувствовала себя несчастной, ибо изменить что-нибудь было не в ее власти.

– Так чего же ты ждешь от меня?

Алиенора подалась вперед:

– Хочу просить вас взять его на воспитание. Конечно, решать Генриху, но ведь Джеффри ваш внук. – (В таком случае мальчишка не мозолил бы глаза, вечно напоминая о понесенной утрате, и оставался в лоне семьи.) – Как вы на это посмотрите?

Императрица немного помолчала, размышляя, и медленно кивнула:

– Хорошо, я подумаю.

По тому, как живо заблестели глаза пожилой дамы, Алиенора поняла, что Матильду обрадовало предложение.

Императрица повернулась в кресле и жестом приказала подвести Джеффри.

По подсказке няни мальчик почтительно опустился на колено, потом встал, широко расставив ноги, совсем как Генрих, и смело взглянул в лицо бабушки ясными голубыми глазами – настороженно, но без страха.

– Можешь прочитать «Отче наш»? – вопросила императрица.

Джеффри кивнул и бегло прочитал молитву по-латыни, запнувшись лишь раз.

– Молодец, – похвалила она и велела малышу идти, только сначала заставила встать на колено и потрепала по голове, благословляя, а когда он поднялся, угостила медовым кексом.

– Способный ребенок, – сказала Матильда, когда тот отошел. – Если его отец не станет возражать, я возьму Джеффри к себе.

– Благодарю вас, матушка. – Алиенора с заметным облегчением вздохнула.

Императрица холодно улыбнулась:

– Рада помочь тебе. У тебя на плечах тяжелая ноша, и она не полегчает со временем. Не хочу растравлять тебе сердце, но всегда лучше смотреть правде в лицо.

Алиенора выдавила улыбку. По крайней мере, свекровь откровенна с ней. Лицемерие ей несвойственно. Теперь, когда Алиенора сбыла с глаз долой бастарда, она могла сосредоточиться на том, как наладить отношения с Генрихом.

* * *

В двух милях от Сомюра Алиенора встретила конную процессию. В чистом голубом небе сияло солнце, первый летний зной обрушился на анжуйские земли, как удар молота на наковальню. Остановив лошадь, Алиенора ждала, когда приближающиеся всадники отъедут в сторону и из уважения к ее сану уступят ей в дорогу. Другая группа тоже встала на дороге, отказываясь пропускать чужаков. От копыт лошадей и мулов поднимались столбы пыли.

Молодой вельможа на мускулистом сером иноходце выехал вперед и недружелюбно воззрился на свиту Алиеноры. Но потом его лицо осветилось узнаванием, и, нетерпеливо передернув плечами, он приказал своим людям посторониться.

– Приветствую вас, сестра, – отрывисто произнес он.

Алиенора с недоверием смотрела на деверя. Это из-за козней Жоффруа Генрих до сих пор торчал в Анжу, а иначе он бы уже давно вернулся в Англию и находился с семьей, когда их сын заболел. Однако раз Жоффруа на свободе и куда-то направляется, значит они с Генрихом пришли к соглашению.

– Здравствуйте, братец. – Она старалась быть любезной. – Благодарю вас, что уступаете дорогу.

– Что еще мне остается, как не воздать почести жене моего брата? – Жоффруа весь дышал презрением.