— Господи боже, дитя, о чем ты думала, когда вышла из дома в такую погоду?

Виктория сморщилась, но не смогла набрать достаточно воздуха для язвительного ответа. Легкие сжимал холод, а горло сужалось, как игольное ушко.

И почему она постоянно забывает брать с собой ингалятор?

— Держись. Принесу настойку.

В ярости от собственного бессилия, Виктория закрыла глаза и принялась отсчитывать промежутки между вдохами, как учил доктор. Хотя порой ей казалось, что упражнение скорее помогает справиться с паникой, чем действительно останавливает приступ. Девять… Десять… Одиннадцать… Виктория по-прежнему втягивала воздух с великим трудом. Иногда ее охватывал страх, что один из приступов закончится смертью. Виктория изо всех сил зажмурила глаза, чтобы отогнать страшную мысль, боролась с нахлестывающей паникой и продолжала размеренный отсчет. На каждый четвертый такт приходился неглубокий вдох.

Не прошло и минуты, как вернулась няня Айрис и подсунула ей под нос дымящуюся паром чашку.

— Пей! — приказала она.

В ноздри ударил горький запах, и Виктория непроизвольно отдернула голову.

— Прекрати вести себя как ребенок, — заворчала няня.

От удивления девушка послушно сделала глоток, но не смогла сдержать дрожь, когда язык обожгло едким вкусом.

— Уж извини, не успела приправить отвар мятой и медом, но ты уже большая девочка. Так что пей, — хмыкнула пожилая женщина.

Виктория послушалась и глоток за глотком выпила весь напиток. Дыхание постепенно вернулось в норму. После приступа всегда кружилась голова, но сейчас девушка не чувствовала себя разбитой, как после ингалятора.

— Что вы туда намешали? — спросила она, когда смогла говорить.

— Лакрицу, мать-и-мачеху, куркуму и редкое растение с американского запада, гринделию.

Виктория посмотрела на вываренные листья на дне с толикой уважения:

— И откуда вы знали, что отвар мне поможет?

— Милочка, я изъездила весь мир. Мои познания простираются далеко за границы Суффолка, к тому же у меня много друзей из разных стран. Я отправила письмо знакомой из Америки, описав твое состояние, и она прислала мне семена и немного листьев этого растения.

Виктория протянула руку и погладила старую няню по щеке:

— Поверить не могу, что вы пошли на такие хлопоты ради меня. Спасибо.

Няня Айрис прочистила горло и забрала из ее рук чашку:

— Это не значит, что тебе можно выходить из дома без лекарства и ингалятора. Ты уже не ребенок. Может случиться, что некому будет срочно приготовить отвар.

Виктория пристыженно кивнула. Она пережила прошедшие со смерти отца месяцы отчасти благодаря знакомству с няней Айрис и Китом. Старая женщина прожила свою жизнь так, как девушка могла только мечтать, — смело и независимо. Когда-то она растила юное поколение Бакстонов, но после смерти маленькой Халпернии, поздней сестры сэра Филипа, покинула особняк. Отправилась путешествовать по свету, преподавала английский в далеких странах и наконец вернулась домой, чтобы провести старость в кругу семьи. Насыщенная жизнь, не связанная заботами о муже и детях. Виктория мечтала прожить свои годы так же.

Приступ миновал, и девушке не терпелось рассказать няне Айрис о грядущем приключении, но неожиданно у нее зародились сомнения. Виктория знала, что няня Айрис переживает за нее. Как она примет известие, что Виктория собирается сбежать в Лондон на неделю? Лучше слегка подкорректировать рассказ, для верности.

— Помните ту статью, что у меня купили для «Вестника»? Я приносила вам показать.

— Помню ли я? Конечно помню. Как раз на днях рассказывала о ней брату!

Женщина прошла в кухню и вернулась с чашкой чая и тарелкой печенья:

— Ешь. Так скорее избавишься от привкуса.

Виктория с удовольствием отпила чаю.

— Я послала редактору еще одну статью. — Она подождала, пока няня устроится за столом напротив, и продолжила: — Она ему тоже понравилась. Он не сказал, собирается ли ее опубликовать, но повторил приглашение встретиться. Так что на следующей неделе я еду в Лондон!

Няня Айрис потрясенно распахнула глаза:

— Ты думаешь, это мудрое решение?

— Конечно мудрое, — нахмурилась Виктория, так как не ожидала подобной реакции. — Редактор дважды просил о встрече.

— Нет, моя милая, — покачала головой няня Айрис. — Он просил В. Бакстона. Не тебя.

— Я и есть В. Бакстон! — твердо заявила Виктория.

— Да, но мистер Гарольд Герберт об этом не знает. Я не сторонница пари, но могу поспорить, что он считает В. Бакстона молодым человеком, возможно студентом или выпускником университета. А не дочерью талантливого ученого, получившей домашнее образование, пусть и изрядной умницей.

И почему все стараются испортить праздник? Мистеру Герберту понравились ее работы. Какая разница, кто их написал — мужчина или женщина? Виктория вспомнила интеллектуалов и художников, что посещали обеды ее отца. Среди них было немало женщин: например, итальянский врач Мария Монтессори и талантливый физик Мария Кюри. Никто не отмахивался от них из-за принадлежности к слабому полу.

— Я собираюсь стать ученым, так или иначе, — решительно задрала подбородок Виктория. — Отец часто говорил, что, когда занимаешься наукой, очень важно публиковать свои работы. И мистер Герберт заплатил мне за статью! Все будет хорошо.

Взмахом руки она отмела все сомнения. Надо держаться убеждения, что ее ждут великие дела, а не считать себя инвалидом, чьи легкие могут отказать в любой момент. В противном случае она скоро окажется прикованной к постели под неусыпной опекой взволнованных родных. Она сильная. И добьется успеха во что бы то ни стало. Всем покажет, чего стоит младшая дочь сэра Филипа, и няне Айрис в том числе.

Глава четвертая

Ровена подстегнула лошадь, и та понеслась по полю. Холод обжигал лицо, хотя она и прикрыла его вуалью. Опять тетя Шарлотта будет отчитывать ее за обветренные щеки.

После визита к соседям графиня прониклась к племяннице небывалым интересом и порой обращалась с ней как с родной дочерью. Ровена с Элейн ломали голову, но так и не поняли, что послужило причиной перемен. Обе пришли к выводу, что ее светлость готовит какой-то сюрприз и следует быть начеку.

Но на прогулках верхом Ровена забывала о существовании леди Саммерсет. Только так после смерти отца она испытывала какое-то подобие радости, если не считать полета с Джоном и поцелуя на замерзшем пруду. Но в те моменты она окуналась в настоящее счастье. Даже не счастье — блаженство.

После встреч с пилотом прошло уже несколько недель. Ровена каждый день смотрела в небо, но видела там только насмешливо каркающих ворон.

Поэтому сегодня она взяла быка за рога и отправилась в поместье Уэллс, расположенное к юго-востоку от Саммерсета. Давным-давно паж из рода Уэллсов спас жизнь наследнику Бакстонов и в награду удостоился дома и приличной доли земельных владений. За долгие годы дружба распалась, а недавние события превратили былых друзей во врагов. Но какое отношение это имеет к ней и Джону?

Ровена придержала коня и пустила его шагом. В голове метались мысли. Стоило ей убедить себя, что фамильная история Бакстонов никак не повлияет на будущее, как из глубины души поднимались сомнения. Глупо надеяться на лучшее. Как Джон представит ее матери? «Мама, это любимая племянница человека, который обманом отнял нашу землю и свел отца в могилу… но я люблю ее».

Любовь? Ровена от удивления дернула вожжи, и лошадь недовольно фыркнула. Подсознание сыграло злую шутку. Неужели она действительно ждет любви молодого пилота? Ответ пришел без промедления, и Ровене оставалось лишь гадать, почему не подумала о нем раньше. Да. Она хотела его любви. После смерти отца и ссоры с Пруденс мир стал холодным и серым, а мысли о любви согревали и дарили утешение. Но значит ли подобное озарение, что она сама любит Джона?

Ровене вспомнились русые волосы, чистая синева глаз, проницательно и бесстрашно взирающих на мир. Храбрость и настойчивость помогали пилоту снова и снова садиться в кабину аэроплана, хотя в памяти обитали совсем свежие воспоминания о едва не ставшем роковым крушении.

Она с уверенностью могла сказать, что предпочитает общество Джонатона любому знакомому мужчине, но любовь? Но тогда зачем желать его любви, если не отвечать взаимностью? Возможно, в ней заложена склонность к кокетству, о которой она не подозревала? Или безмерное восхищение полетами смешалось с чувствами к симпатичному пилоту?

В последнее время Ровена привыкла к тоске по отцу — боль не оставляла ни днем ни ночью, — но неожиданно всплыла давняя, смягченная годами рана. Сейчас Ровена тосковала по матери. С ней она могла бы обсудить, как вести себя с молодыми людьми, и получить совет.

Тропинка расширилась и превратилась в дорогу, огороженную сломанным забором. Ровена поняла, что въехала в поместье Уэллс — заброшенное и обедневшее благодаря алчности ее дяди.

Девушка нервно сглотнула и направила лошадь через пролом в изгороди. Снова всплыла неуверенность: а чего, собственно, она надеется добиться своим приездом? Может, просто поговорить с Джоном? Он пригласил ее полетать снова, но до сих пор не исполнил обещания. Да. Она спросит о следующем полете.

Преисполнившись уверенности, Ровена подстегнула лошадь, и та рысью затрусила по замерзшей дороге. За поворотом стоял дом. Намного меньше, чем привычные особняки, по сравнению с Саммерсетом он выглядел старше и проще, хотя не оставалось сомнений, что построены оба поместья примерно в одно и то же время, о чем свидетельствовала архитектура и камень стен. Но если аббатство Саммерсет возводили, чтобы вызывать почтительный восторг, то поместье Уэллс строили для удобства его обитателей. Сбоку располагался пожухший огород. За ним Ровена разглядела фруктовый сад. Вытоптанная дорожка вела от парадной двери к небольшой рощице, где стоял сарай и старый заброшенный колодец под крышей. С первого взгляда становилось ясно, что здешние обитатели хоть и нанимали помощь, но и сами не чуждались работы, что Ровена сочла признаком здравого смысла. Если кормишься дарами земли, надо знать, откуда они произрастают.