Но тут из глубин памяти снова всплыла антипатия к Ровене, и Пруденс отвернулась от парка и заторопилась прочь. Несколько минут она простояла у фасада особняка, размышляя, как сложилась бы жизнь, если бы не смерть сэра Филипа. Ведь она никогда не познакомилась бы с Эндрю.

Небо затянули угрожающего вида тучи, и она заспешила к станции метро, чтобы укрыться до начала ливня. Дома наверняка ее ждет чашка горячего чая, а на плите уже готовится ужин. Не поспоришь, что Виктория подала гениальную мысль пригласить Сюзи в Лондон. Мало того что Пруденс с удовольствием проводила время с подругой. Без ее ненавязчивой помощи Пруденс до сих пор захлебывалась бы в домашних делах. И тем не менее она чувствовала, что ее близость с Сюзи заставляет мужа отстраняться все дальше и дальше. Пруденс твердо пообещала себе наладить отношения с Эндрю. Ведь от него она видела только добро.

Деревья с только что проклюнувшимися листочками гнулись и шумели, а вырванные с подставок газеты носились в воздухе воздушными змеями. Пруденс не успела увернуться, и газетный лист закрыл ей лицо, обернулся вокруг головы бумажным осьминогом. Следующий завернулся вокруг лодыжек. Со смехом девушка попыталась освободиться из газетных пут.

— Кажется, на вас напали новости, — произнес рядом мужской голос.

Пруденс замерла. Она узнала бы этот голос где угодно. Мужчина снял газету с ее лица и застыл. Они в оцепенении смотрели друг на друга. Как в первый раз, когда встретились взглядами в церкви на похоронах сэра Филипа, а затем снова увиделись в Саммерсете. Будто мир вокруг испарился — ничто не существовало ранее, и Вселенная исчезнет, стоит лишь отвести глаза. Пруденс ни разу не посещало подобное чувство после бегства из Саммерсета, когда ее подстегивали одиночество и горькая правда о собственном происхождении. Себастьян не знал, кто ее отец, — и, дай бог, никогда не узнает. Глупо было надеяться, даже на миг, что у них есть будущее. Его не предвиделось тогда, а сейчас и тем более. Она замужем. Себастьян помолвлен с Ровеной.

Так почему она не может отвести взгляд? Почему больше всего на свете ей хочется оказаться в его объятиях?

— Благодарю, — наконец выдавила Пруденс и опустила глаза.

Себастьян все еще держал в руке пойманную газету.

— Почему вы уехали так быстро? Я думал, между нами есть какая-то связь… — Он выпалил вопрос так быстро, будто тот крутился у него на языке месяцами.

Кто знает, скорее всего, так и было.

В минуту паники Пруденс хотела сделать вид, будто не понимает, о чем идет речь, но ее и так глодал стыд за поспешный отъезд. Зря она исчезла без единого слова, без прощания. Себастьян заслужил хотя бы объяснение.

Застучали капли дождя, но Себастьян и Пруденс не двигались.

— Вы же знаете о споре, разве не так? — не выдержала девушка. — О том, что сотворила Ровена?

— Она не хотела…

— Не надо ее защищать, — вскинула руку Пруденс. — Я пытаюсь объясниться… — (Себастьян послушно замолчал.) — После ссоры меня вызвали наверх, к леди Саммерсет.

Пруденс прикусила губу. Дождь полил сильнее, но Себастьян ждал, да и ей не хотелось двигаться, чтобы, не дай бог, не разрушить связывающие их хрупкие чары. Себастьян смотрел на нее черными как уголь глазами, полными невыразимой муки. Пруденс пронзило сознание, что она причина его страданий. Она же не хотела причинять ему боль.

— Я узнала кое-что, что сделало дружбу — и любые отношения между нами — невозможными.

Себастьян выпустил газету, но ее уже изрядно намочило дождем, так что листок бессильно опустился на землю. Молодой человек придвинулся ближе. Пруденс инстинктивно вскинула руки, отстраняясь. Но Себастьян придержал ее за локти. Тепло его пальцев обжигало сквозь тонкую шерсть пальто.

— Что? Что вы узнали, Пруденс? Разве вы не верили, что я помогу вам? И в любом случае не брошу на произвол судьбы?

Пруденс отчаянно замотала головой. В глазах закипали слезы и проливались по щекам. К счастью, они тут же мешались с каплями дождя.

— Если хотите убедиться, что я говорю правду, спросите свою невесту! — Пруденс выплюнула рожденные болью слова, и Себастьян отшатнулся, как от пощечины.

— Возможно, я так и поступлю, миссис Уилкс.

Они уставились друг на друга. Бездна между ними неотвратимо ширилась. Хотя Пруденс считала, что это к лучшему, слова больно ранили ту наивную половинку, которая еще цеплялась за надежду, что они с Себастьяном когда-нибудь смогут быть вместе.

И тут лорд Биллингсли поцеловал ее. Губы прижались к губам, поначалу причиняя боль, причем намеренно. Пруденс понимала, что Себастьяну нужно излить горечь. Но тут он издал странный горловой звук, и все изменилось. Губы стали нежными, они просили прощения. Против воли она почувствовала, как откликаются ее душа и тело. Она ответила на поцелуй с жаром, какого не подозревала в себе.

Даже с Эндрю она не испытывала ничего подобного.

Задыхаясь, Пруденс отпрянула. В глазах Себастьяна крылись невысказанные — невозможные — слова. Девушка бросилась бежать. Он что-то кричал вслед, звал ее по имени, но она не могла вернуться.

* * *

Виктория проскочила наискосок Трафальгарскую площадь к Национальной галерее. Дорога до музея заняла чуть больше времени, чем предполагалось, и еще издалека девушка увидела вышагивающую у входа Мэри Ричардсон. Небо над площадью посерело и затянулось тучами, угрожая пролиться дождем в любой момент.

— Извините, что опоздала, — выдохнула Виктория. — Я не сразу получила вашу записку…

— Ничего страшного, вы же пришли. Я знала, что смогу положиться на вас. Пусть мы встречались всего один раз, я с первого взгляда поняла, что вы меня не подведете.

Бледная кожа женщины выглядела почти прозрачной, а темные глаза смотрели куда-то вдаль, сквозь собеседницу. Мэри выглядела возбужденной, хотя Виктория не могла понять почему. Длинный черный плащ полностью скрывал фигуру, а одну руку Мэри держала неподвижно, прижатой к телу — видимо, повредила.

— Что вы хотели мне сказать?

— Не сейчас, давайте зайдем внутрь. Там все поймете.

Поскольку сегодня вход в музей был бесплатным, в галерее собралось много народу. Несколько минут Мэри с Викторией следовали за людской вереницей, затем отделились и свернули в зал нидерландской живописи.

Девушка склонила голову и всмотрелась в одну из небольших картин Годфрида Шалькена, помеченную как «Мужчина, предлагающий монеты и золото девушке».

— Никогда не любила нидерландскую школу. Очень угрюмые цвета, навевают тоску.

— Знаете, что навевает тоску на меня? — спросила Мэри.

Она взволнованно расхаживала по залу и не обращала внимания на картины. Виктория не понимала, зачем назначать встречу в музее, если не собираешься рассматривать выставленные там произведения искусства.

— Меня угнетает мысль, что деньги ценятся больше, чем права человека. Правительство погрязло в лицемерии. Если бы мужчины нашли способ получать прибыль с суфражисток, мы бы давно голосовали наравне с ними.

— Согласна, — кивнула Виктория. — Я…

— Вы же слышали об Эммелин Панкхёрст? — продолжала Мэри, не глядя на Викторию. — И о ее дочерях? Она возглавляет Женский социально-политический союз. Искренне предана нашему делу и трудится без устали.

Виктория кивнула. Мэри все продолжала невидяще расхаживать между работами нидерландских мастеров.

— Ее арестовали вчера ночью на перроне в Глазго, сразу после митинга. Полиция обращается с безупречной во всех отношениях женщиной как с обычной преступницей.

Мэри встряхнулась, как ощетинившаяся собака. У Виктории вертелся на языке вопрос о самочувствии, но и так становилось ясно: с женщиной происходит что-то странное. Виктория жалела, что рядом нет Марты или хотя бы Пруденс — та умела успокаивать плачущих детей, сохнущих от любви девиц и даже бешеных псов. Уж она бы знала, что делать с Мэри Ричардсон, чье возбуждение нарастало с каждой минутой.

— Они отняли у нас миссис Панкхёрст. Пришло время забрать у них что-то ценное взамен.

— Что?

— Не важно, не важно, — покачала головой Мэри. — Идемте со мной. — Она подхватила Викторию за руку, вывела из зала и дотащила до экспозиции испанских полотен. — Стойте здесь. Притворитесь, что рассматриваете Мадонну. По моему сигналу отвлеките внимание.

— Что?! — переспросила ничего не понимающая Виктория.

Но Мэри уже отошла. В животе Виктории образовался ледяной комок. Она стояла, где приказано, и боялась пошевелиться. Что задумала эта женщина? Девушке хотелось бежать, но ее будто приковало к месту. Она рассматривала Мадонну, словно от картины зависела ее жизнь. Краем глаза Виктория заметила, как Мэри достала из ридикюля блокнот для зарисовок и принялась делать наброски, передвигаясь по залу. Неподалеку сидели двое охранников и пристально наблюдали за входящими в помещение. У дверей служитель музея помогал посетителям советами. Мэри не обращала на них никакого внимания.

Виктория чувствовала себя глупо — наверняка ее неподвижная фигура бросалась в глаза, — но ноги словно приросли к полу. Девушка нахмурилась и прищурила глаза, будто внимательно изучая мазки на холсте. Лучше постараться выглядеть настоящей ценительницей искусства.

На лбу собирались капельки пота, икры свело от напряжения. Может, просто уйти, пока не поздно? Никто не свяжет ее присутствие с действиями Мэри, какую бы акцию протеста та ни замышляла. Но тут в памяти всплыли сказанные на ступенях музея слова — Мэри надеется на нее. Ноги Виктории задрожали, легким стало тесно в груди. О нет. Только не это.

Мэри поймала ее взгляд, кивнула и решительно направилась к одному из полотен. Виктории казалось, что время в комнате замедлилось. Женщина вытащила из рукава топор. Вот почему ранее она прижимала одну руку к телу!

Когда Виктория увидела топор, крик сам вырвался из груди. Охранники и служитель повернулись к ней, и тут зал наполнил звук разбитого стекла. Ничего не понимая, работники музея подняли головы к стеклянному куполу в центре потолка.