Она прикрыла глаза и выдохнула имя: «Джон».

Попыталась вспомнить небывалую синеву его глаз или то, как растягивались тонкие, четко очерченные губы в адресованной ей одной улыбке, но видела лишь расплывчатые образы. Их тут же вытесняло воспоминание о полете. Оно сохранилось в памяти во всей полноте: трепет при отрыве от земли и парящая легкость над облаками. В небе Ровена чувствовала себя свободной, не связанной никакими обязательствами, словно оставила все проблемы внизу. Воспоминание всплыло так отчетливо, что ей даже почудился порыв холодного ветра.

Не находя себе места, она захлопнула лежащую на коленях книгу.

Даже в детстве Ровена не воспринимала жизнь настолько захватывающей и удивительной, какой ее считала младшая сестра, но дни, по крайней мере, протекали интересно и приносили удовольствие. Теперь же Виктория кружилась вокруг нее взволнованной пчелой, то уговаривала, то обвиняла, но слова не достигали цели. Будто их разделяла стена из полупрозрачного желе. Все, из чего состояла жизнь Ровены сейчас — смена нарядов к завтраку, обеду и ужину, прием гостей леди Шарлотты, даже редкие поездки в городок, — все это воспринималось как бессмысленная и утомительная трата времени.

Поэтому Ровена только и делала, что взахлеб читала. Библиотека в Саммерсете насчитывала тысячи томов. Девушка вытягивала книги с полок наугад и редко помнила их содержание, но во время чтения в голове не оставалось места для незваных мыслей. Когда книги надоедали, она велела седлать лошадь и неслась как одержимая по холмам, оглядывая долину внизу. Ровена не хотела признаваться даже себе, что ее не покидает надежда заметить летящий высоко в небе аэроплан.

— Да, пожалуй, хватит.

Она вздрогнула от неожиданности. Подняла голову и выглянула из ниши у окна гостиной, где сидела. С целеустремленностью разъяренной гусыни на нее надвигалась тетя Шарлотта. Графиня правила Саммерсетом уже двадцать пять лет, и титул давно отпечатался в величественной осанке и горделивой посадке головы на длинной, изящной шее. Голубые глаза и темные волосы, что в свое время покорили даже двор принца Уэльского, до сих пор не утратили привлекательности, но кожа с возрастом потеряла упругость, а черты лица — высеченную резцом скульптора четкость.

Если когда-то появление ее светлости зажигало страстью сердца, то сейчас Ровена испытывала откровенный страх. Графиня редко повышала голос, ее гнев проявлялся в ледяном тоне и больно жалящих словах.

Несмотря на испуг, девушка вытянулась в струнку:

— Доброе утро, тетя Шарлотта. Чем вы недовольны?

Графиня выхватила из рук Ровены книгу:

— Хватит читать. Хватит дуться. — Голос ее на йоту смягчился. — Хватит горевать.

— Но я люблю книги, — сумела выдавить сквозь ком в горле Ровена.

— Глупости. Вернее, совершенно не важно, любишь ты их или нет. Чтение портит глаза, а если начнешь щуриться, появятся морщины. А еще тебе грозит сутулая спина и уродство. Ты же видела Джейн Ворт, не так ли?

— Вы о той невысокой даме с… — Ровена взмахнула рукой, очерчивая невидимый горб.

— Она с детства читала как одержимая, — сурово закивала тетя.

Ровене хотелось поспорить. Наверняка существовала другая причина. Но графиня продолжила:

— И, откровенно говоря, дитя мое, ты выглядишь ужасно. Посмотри на себя: лоб жирный, волосы висят космами, и даже боюсь предположить, когда ты в последний раз принимала ванну. Ты одна из самых красивых девушек, что мне доводилось видеть на своем веку, но сейчас тебя и мимолетным взглядом никто не удостоит. Так что хватит.

Ровена потрясенно заморгала. Тетя считала ее красавицей? Но никогда раньше она не была щедра на комплименты.

К удивлению девушки, графиня присела рядом на обитую шелком софу и стиснула ее руку. Ровена попыталась припомнить, когда в последний раз тетя ласково к ней прикасалась, но на ум не приходило ни единого случая. Даже в раннем детстве, когда сестры Бакстон проводили в Саммерсете каждое лето, графиня вела себя отстраненно.

— Понимаю твою потерю. Я тоже рано лишилась отца. Но ты молода, и если бы Филип мог видеть тебя сейчас, у него разорвалось бы сердце.

Грудь свело болью. Не важно, какие мотивы преследует леди Саммерсет. Ровена без тени сомнения знала, что отец не одобрил бы ни хандру, ни потерю интереса к жизни. Она часто представляла его разочарование в старшей дочери из-за предательства по отношению к Пруденс. Но Ровене и в голову не приходило, что в равной степени сэра Филипа огорчило бы и то, как она обращается с собой.

— Вы правы, — покорно кивнула Ровена. — Пойду приму ванну.

Тетя Шарлотта легонько сжала ее руку и отпустила.

— Будь добра. Я сказала Элейн, что ей не придется сопровождать меня сегодня к соседям. Ты поедешь вместо нее. — Ровена открыла от удивления рот, и графиня довольно улыбнулась. — Так что оденься соответственно.

И в триумфальном шелесте юбок леди Саммерсет удалилась.

Через час, после ванны, Ровена сидела перед зеркалом, а Сюзи все еще пыталась высушить ее волосы.

— Будь у вас поменьше волос, было бы легче, — пожаловалась она, отделяя прядь, расчесывая и снова вытирая полотенцем.

— Если остричь волосы покороче и отказаться от корсетов, я смогла бы одеваться сама, причем вдвое быстрее, — согласилась Ровена.

— Эти дни не за горами. Помяните мои слова.

Ровена слабо улыбнулась: хотела бы она обладать подобным оптимизмом. Если подумать, то она мечтала ощутить что-нибудь, помимо грусти.

— Ее милость заходили, пока вы были в ванной, и подобрали наряд для визита. Чудесное платье, мисс, вы в нем будете настоящей красавицей. То есть… Я имела в виду, вы и так… — Сюзи со вздохом прикрыла глаза. — Прошу прощения, мисс. Боюсь, для камеристки у меня слишком длинный язык.

Поступок тети настолько поразил Ровену, что смущение Сюзи она пропустила мимо ушей.

— Заходила? И что она выбрала?

Ровена встала из-за туалетного столика.

— Темно-синий костюм для прогулок, мисс.

Сюзи помогла надеть сорочку, камисоль, корсет и нижнюю юбку, а затем принесла шерстяной костюм. Ровена никогда его раньше не видела и чуть не выразила удивление вслух, но вовремя сдержалась. Очевидно, тетя решила сделать ей подарок, причем без лишней суматохи. Безупречного покроя жакет украшала черная тесьма на лацканах и манжетах, и такая же отделка обрамляла подол юбки. Присборенная талия придавала фигуре мягкость и элегантность. Девушка задумчиво провела пальцем по ряду затейливых пуговок из черного дерева. Вызывающая, современного покроя юбка не доставала до земли на целых четыре дюйма. Либо ее шили для кого-то ниже ростом, либо графиня Саммерсет питала тайное пристрастие к последним веяниям моды.

Поскольку Сюзи не имела опыта с прическами, волосами Ровены занялась Гортензия, личная камеристка графини. Заодно француженка поучала молодую горничную. Вызванное дополнительными обязанностями и необходимостью давать уроки обычной посудомойке недовольство Гортензии явственно читалось в поджатых губах.

— Pourquoi dois-je enseigner cette idiote?[1] — бормотала себе под нос камеристка.

— Soyez prudente, je parle bien le franзais,[2] — не выдержала Ровена.

Сюзи уставилась на француженку яростным взглядом. Девочка не поняла, о чем идет речь, но тон ей не понравился. Гортензия обиженно замолчала, но без возражений показала, как сделать простой низкий пучок — любимую прическу Ровены. В конце камеристка протянула Сюзи расчески и щетки:

— Не забывай их мыть, когда заканчиваешь причесывать госпожу.

С поверхностным, граничащим с дерзостью реверансом француженка вышла из комнаты.

После ее ухода лицо Сюзи сморщилось от неприязни, но она смолчала. Ровена вспомнила жалобы Вик — по словам сестры, личная горничная леди Саммерсет вела себя с Пруденс особенно грубо — и подавила желание тоже скорчить гримасу.

Для завершения наряда Ровена выбрала круглую голубую шляпку, отделанную кружевом и черными розами, со свисающим над ухом страусовым пером.

Графиня встретила появление племянницы в нижнем зале одобрительным кивком, но ничего не сказала. Элейн, в простом платье для чая, чмокнула кузину в щеку.

— Спасибо, что согласилась поехать вместо меня, — прошептала она. — Удачи.

Ровена улыбнулась в ответ. Она никак не могла привыкнуть, что застенчивая, затюканная пухлая девочка выросла в красивую, жизнерадостную женщину. Должно быть, в швейцарском пансионе для благородных девиц умели творить чудеса. Или же год, проведенный вдали от матери, подарил Элейн возможность расцвести и поверить в себя.

— Я все слышала, — заявила графиня, выходя за дверь.

Элейн подмигнула и помахала рукой. Ровена последовала за тетей.

— Автомобили — лучшее изобретение в истории человечества, — заявила тетя, когда обе устроились на просторном заднем сиденье. — Раньше, в экипаже, я могла объехать лишь ближайших соседей. Теперь же каждый визит занимает намного меньше времени, так что я могу отделаться от них одним махом.

Неожиданно для себя Ровена почувствовала прилив любопытства. Оказывается, она совсем не знала эту величественную, устрашающую в своей элегантности женщину.

— Но, тетя Шарлотта, я думала, вам нравится наносить визиты?

— Избави бог, — фыркнула леди Саммерсет. — По крайней мере, в последние годы. Были времена, когда посещение соседей приносило мне удовольствие, не скрою. Но все недельные сплетни пересказывают уже в первом доме, а во всех остальных их только повторяют. Представь, как скоро это надоедает.

У Ровены против воли вырвался удивленный смех.

— А в Лондоне разве не так?

— О нет. В столице все гораздо интереснее, поскольку сплетни там бесконечные.

— И куда мы едем? — поинтересовалась Ровена, откидываясь на обитую кожей спинку сиденья.