— Головка уже вышла, я держу ее в руке. Бог мой, какая грива волос! Отдохни минутку, дорогая.

Она услышала странный звук и в тревоге приподнялась на локтях.

— Что случилось? — спросила она отчаянно. — Что ты делаешь?

— Прочищаю ребенку рот и нос, — ответил он. — Просто полежи, все в порядке. — Когда тоненький дрожащий вопль усилился, с каждой секундой набирая силу, он засмеялся. —  Правильно, расскажи нам об этом, — поощрительно сказал он. — Еще одно усилие, милая, наш ребенок не очень доволен ситуацией.

Она с силой натужилась и внезапно почувствовала стремительное движение внутри, затем огромное чувство облегчения. Дерек снова засмеялся, держа в руках крошечного, но разъяренного представителя рода человеческого.

— Я нисколько тебя не виню, — сообщил он орущему младенцу, чьи крики звучали так смешно, будто их издавал мяукающий котенок. — Я бы тоже не захотел покинуть такую мягкую теплую маму, но всего через минуту тебя завернут и прижмут к себе.

— Кто? — прошептала Кэтлин, снова откидываясь на матрац.

— Красивая маленькая девочка. У нее волос больше, чем у трех младенцев.

— С ней все хорошо?

— Она идеальна, такая крошка, но послушай ее крик! Легкие работают просто прекрасно.

— Можно мне подержать ее?

— Еще одну минутку. Я почти закончил здесь. — Пуповина перестала пульсировать, так что он стремительно зажал и отрезал ее, затем отдал орущего ребенка в беспокойные руки матери.

Кэтлин выглядела ошеломленной, глаза наполнились слезами, пока она разглядывала свою крошечную дочь.

— Положи ее около груди, — мягко проинструктировал Дерек, зная, что это успокоит младенца, но Кэтлин, казалось, не слышала его.

Он сам расстегнул ее рубашку и сдвинул в сторону, обнажая одну полную грудь, затем направил рот ребенка к набухшему соску. Но ребенок продолжал вопить, крошечное тельце сотрясала дрожь; необходимо сделать что-то большее, чем просто дать подсказку.

— Давай, милая, — уговаривал Дерек, нагибаясь, чтобы погладить щечку ребенка около рта.

Малышка рефлекторно повернула голову, и он ввел сосок ей в рот. Она еще немного повопила, потом внезапно, казалось, поняла, что должна сделать, и крошечный ротик сомкнулся на груди матери.

Кэтлин подскочила. Она никак не отреагировала на его прикосновение к своей груди, понял Дерек и пристально посмотрел на нее. Она была бледной, с тенями под глазами, темные волосы взмокли от пота. Она на самом деле истощена и не только от физического напряжения во время схваток и родов, но и из-за нескольких часов пережитой тревоги. И все же что-то светилось в ее лице и глазах, когда она смотрела на своего ребенка, и этот свет остался, когда она медленно подняла на него взгляд.

— Мы сделали это, — пробормотала она и улыбнулась.

Дерек смотрел на нее, на любовь, сияющую на лице, как маяк, и влечение к ней, которое он почувствовал с самого начала, внезапно окрепло внутри болезненным клубком. Что-то такое в ней рождало желание обнять и прижать к себе, защитить от того, что сделало ее взгляд осторожным и подозрительным.

Он хотел, чтобы она взглянула на него глазами, наполненными любовью.

Ошеломленный, он присел на корточки. Это, наконец, случилось, когда он меньше всего ожидал и даже перестал искать, и с женщиной, которая просто допускает его присутствие из-за обстоятельств. Все совсем непросто, потому что прямо сейчас ее мысли заняты совсем другим; он понимал, что Кэтлин Филдс не хочет, чтобы что-либо связывало ее с мужчиной, с любым мужчиной. И все же его словно поразил удар молнии, а ведь мать предупреждала, что когда-нибудь так и случится.

Нелегко будет научить Кэтлин любить, но Дерек смотрел на нее, на ребенка в ее руках и понимал, что не откажется от этой идеи.


Глава 3

Кэтлин не могла вспомнить, когда раньше была так измучена; тело казалось свинцовым от утомления, в то время как сознание как будто плавало, разъединенное с материальным миром. Только ребенок в руках был реальным. Она смутно помнила, что Дерек делал с ней, удивительную уверенность и мягкость его рук, но чувствовала себя так, словно он возился с кем-то другим. Даже болезненный укол при наложении швов и твердое массирование живота не встряхнули ее. Она просто лежала, слишком уставшая, чтобы переживать о чем-то. Когда наконец он вымыл ее, переодел в чистую сорочку и сменил простыни на матраце, она вздохнула и провалилась в сон с внезапностью выключенного света. Кэтлин понятия не имела, как долго отдыхала, прежде чем он разбудил ее, осторожно приподнял в сидячее положение и прислонил к себе, пока она кормила ребенка. Он буквально положил на себя ее саму и ребенка, сильные руки поддерживали их. Голова покоилась на его широком плече, и не было сил поднять ее.

— Извини, — пробормотала она. — Я не смогу сесть.

— Все в порядке, дорогая, — сказал он, глубокий голос проникал в нее и успокаивал все смутные опасения. — Ты упорно трудилась и вполне заслужила право немного полениться сейчас.

— С ребенком все хорошо? — сумела пробормотать она.

— Она ест как свинка, — ответил он, пряча за смехом беспокойство, и Кэтлин снова провалилась в сон, как только он уложил ее спиной на матрац. Она даже не почувствовала, как он забрал у нее ребенка и снова застегнул рубашку.

Дерек долго сидел, качая ребенка на руках. Малышка весила опасно ниже нормы, но оказалась замечательно сильной для своего размера. Она дышала самостоятельно и могла сосать грудь, что было его двумя самыми большими заботами, но все же была слишком крошечной. Он предположил, что ее вес приблизительно два килограмма: слишком маленький, чтобы обладать способностью регулировать собственную температуру, потому что у нее не было необходимой жировой прослойки. Поэтому он укутал ее потеплее и поддерживал постоянный жаркий огонь в камине.

Спокойные золотисто-карие глаза пылали, пока он смотрел вниз на крошечное личико, попав во власть рассеянных огромных голубых глаз новорожденной. Недоношенные младенцы имели одновременно старческий и странно нестареющий взгляд, их как будто кукольным лицам недоставало приятной упитанности из-за хрупкости лицевой структуры. Даже сейчас он мог сказать, что девочка обещает стать красоткой — с материнскими чертами лица и такими же густыми черными волосами.

Дерек дорожил каждым крошечным, хрупким пациентом, но этот упрямый маленький боец проник в сердце. Возможно, потому, что он смотрел и видел в ней ее мать, которая тоже была бойцом. Ей пришлось стать такой: нелегко в одиночку переживать беременность, что, очевидно, и произошло. И когда начались роды — слишком рано, — вместо того, чтобы остаться здесь, где она сама была бы в безопасности, она рисковала собственной жизнью, пытаясь добраться до клиники, где ребенку оказали бы медицинскую помощь.

Он не смог сдержать удивления по поводу отсутствующего мистера Филдса и впервые в жизни почувствовал, что ревность сжигает его, потому что неизвестный мужчина, по крайней мере, какое-то время получал любовь Кэтлин. Дерек спрашивал себя, что с ней случилось, что сделало взгляд недоверчивым и заставило отгородиться мысленными барьерами. Он знал, что они были там; он мог ощутить их. Эти барьеры вызвали в нем желание обнять ее и укачивать в своих руках, утешать, но он понимал, что она не станет приветствовать его близость.

Ребенок запищал, он посмотрел вниз и увидел, что глазки открыты, и малышка смотрит на него с крайне сосредоточенным выражением лица человека с плохим зрением. Он засмеялся и прижал ее к себе поближе.

— Что, милая? — нараспев произнес он. — Снова хочешь есть? — Поскольку ее желудок был слишком мал, она нуждалась в намного более частых кормлениях, чем нормальный новорожденный.

Дерек взглянул на Кэтлин, которая все еще глубоко спала. Идея приняла отчетливую форму. Одними из характерных черт Дерека были способность устанавливать долгосрочные цели и не позволить ничему сбить себя с курса, что часто заставляло его мать чувствовать, словно она имеет дело с непреодолимой силой, а не с ребенком. Когда он хотел чего-то, то упорно шел к этому. И вот теперь он хотел Кэтлин. Его сразу потянуло к ней, его интерес был порожден таинственной, но неоспоримой химической реакцией, которая заставляет животных спариваться и производить потомство; люди тоже не являлись исключением, и его собственное либидо было вполне здоровым. Ее беременность не ослабила его влечения, а скорее усилила каким-то первобытным образом.

Тогда, в процессе схваток и родов, влечение приобрело не только физическую, но и эмоциональную силу. Они были командой, несмотря на сдержанность Кэтлин. Этот ребенок стал его ребенком; он ответственен за его жизнь и благополучие. Девочка вышла из теплого тела матери в его руки. Он первым увидел ее, держал ее, смеялся над разъяренными воплями и положил на грудь матери. Малышка, бесспорно, была его ребенком. Теперь его цель состояла в том, чтобы сделать своей и ее мать. Он хотел, чтобы Кэтлин смотрела на него с той же бурной нежной любовью, которую выказывала своему малышу. Он хотел  зачать следующего младенца, который будет расти в ней. Он хотел  научить ее смеяться, разрушить недоверие в глазах, заставить ее лицо сиять от счастья.

Он должен жениться на ней, без всяких сомнений.

Ребенок запищал снова с большей требовательностью.

— Хорошо, мы разбудим маму, — пообещал Дерек. — Ты мне поможешь с моим планом, правда? Нас ведь двое, и мы окружим ее такой нежной заботой, что она забудет, что когда-то была несчастна.

Он разбудил Кэтлин, прежде чем ребенок начал вопить всерьез, и осторожно поддерживал женщину в сидячем положении так, чтобы она смогла покормить ребенка. Она была все еще очень слаба, но казалась более внимательной, чем раньше. Кэтлин держала ребенка у груди, поглаживая атласную щечку одним пальцем, глядя вниз на свою дочь.