— Увы! Это невозможно, — ответил он, — у меня слишком много работы, на мне лежит слишком много обязательств, и я не могу ни разочаровать, ни даже просто заставить ждать людей, которые на меня рассчитывают.

— Как жаль, — воскликнула Рози. — Зачем вы выбрали профессию адвоката? Мой Бог, как трудно иметь дело с занятыми людьми! Если я правильно понимаю, я никогда не буду вас видеть.

— Даже самый занятой человек в мире всегда найдет время для своей жены, — возразил Ландрекур.

Его искренность, доверчивость, вкус к идеальному были именно теми качествами, которые покоряли сердце Рози.

Неделей позже, договорившись встретиться вновь 16 сентября в Бордо, чтобы затем провести вместе три недели на берегу моря, они с грустью расстались. Слегка мучимая угрызениями совести, она уехала в Италию, а Ландрекур, возвращаясь в провинцию, где он жил, мысленно спрашивал себя, почему он по-прежнему один. Он вдруг заметил, что вся его жизнь открыта перед той женщиной, которую он любит, тогда как ее жизнь осталась для него как бы за закрытой дверью. «Все изменится, когда мы поженимся, — подумал он. — Она же не может так вот сразу разорвать связи, соединяющие ее с прошлым, и прервать без всякой причины отношения со своими старыми друзьями». С другой стороны, он не видел никакого смысла пренебрегать своей карьерой для того только, чтобы сопровождать г-жу Фасибе в том мире, который она, по ее словам, ненавидела. «Следовать за ней значило бы поощрять ее». Ландрекур доверял Рози, он чувствовал себя любимым и, уверенный, что сумеет сделать ее счастливой, разумеется, в соответствии со своими собственными представлениями о счастье, он уже мысленно видел ее живущей рядом с ним, наслаждающейся великим покоем и привольной великой любовью, которая со временем только усиливалась бы. Он упускал из виду, что обращения в новую веру даются ценой внутренней борьбы, что они являются результатом, если можно так выразиться, направленной на самого себя тирании и что человек, под влиянием которого мы уходим с естественных для нашей природы путей, не может никогда быть уверенным, что ему удастся удержать нас вдали от этих путей, что мы не рискуем рано или поздно взяться за старое. Все письма Рози из Италии, свидетельствовали о том, что она устала от всего, что там ее окружало, что она верна ему и с нетерпением ждет встречи: «Я заранее радуюсь тем трем неделям отдыха, которые мы проведем вместе. В Париже я остановлюсь только для того, чтобы заказать мои зимние платья, и 16-го мы встретимся в Бордо. Наконец-то! Наконец!»

И теперь, когда они наконец были вместе, ее желание поехать к нему и не видеть никого, кроме него, наглядно демонстрировало Ландрекуру, насколько велико ее стремление как можно скорее оказаться в той обстановке, в которой будет протекать их жизнь.

Ресторанчик при деревенской гостинице, в котором они обедали, находился на берегу реки, всего в тридцати километрах от дома «Под ивами». Хотя когда они подъехали к гостинице, уже опустилась ночь, Рози настояла, чтобы им накрыли на стол под открытым небом, но как только они начали ужинать, захотела вернуться в помещение. От речной прохлады ее знобило.

— Здесь уже пахнет осенью. А какая стояла прекрасная погода эти последние недели. Буквально все вечера мы ужинали или в каком-либо саду, или на террасах. В Италии такие прелестные дома и сады. Там жизнь протекает так легко, не жизнь, а просто мечта. Причем никогда еще там не было такой великолепной погоды, как в этом году. Пожалуй, мое пребывание там было омрачено только вашим отсутствием и обручением Эктора.

— Что? Ваш князь женится?

— Как? — воскликнула она. — Как? Неужели я вам не говорила об этом? Не говорила и не писала? Просто невероятно! Ну и хороша же я! Так вам еще ничего не известно об этом несчастье? Да, увы! Эктор д’Альпен женится. Да, он покидает нас. Он должен был провести три недели недалеко от Аркашона, а затем присоединиться к нам в Италии, но какая-то малышка восемнадцати лет, которую он встретил на пляже и на которую обратил внимание, уверяю вас, только потому что ему было скучно, удерживала его при себе целое лето. Представляете, целое лето, это невероятно. И теперь он женится на ней. Не далее как вчера утром я помогала ему выбирать обручальное кольцо и, уверяю вас, великолепное кольцо, по моему мнению, даже слишком.

— А невеста, какова же она? — спросил Ландрекур.

— Я ее еще не видела, она должна была приехать в Париж вчера вечером, когда я была уже в пути. Какая нелепая история. Все это просто смешно.

— Но почему же?

— Почему? Да потому что смешно видеть, как Эктор в свои пятьдесят лет женится на никому не известной восемнадцатилетней особе, в которую он даже не влюблен. Он, конечно, утверждает, что влюблен, но я в это не верю и не верю потому, что я слишком хорошо его знаю.

— А эта девушка, хотя бы она-то его любит?

— О! Уж надеюсь, — ответила г-жа Фасибе. — Как можно не любить Эктора? Это был бы уже предел всего! Эктор — само очарование, и все его обожают.

До конца обеда она ни о чем больше не могла говорить, как только об этом браке, приходя в отчаяние от того, что князь д’Альпен женится на какой-то никому не известной мещаночке, с которой невозможно будет ни о чем поговорить.

— Просто барышня никто, — сказала она, — я даже не могу вспомнить ее имени.

— Значит, если я правильно вас понял, — спросил Ландрекур, — я должен буду смириться с тем, что я больше уже никогда не увижу князя, этого верного рыцаря, у ваших ног?

— Вы можете смириться, но я с этим смириться не могу. Даже смерть друга меньше раздражает, чем его брак. Умерший друг не пригласит вас на ужин, где вам придется сидеть за одним столом с его женой. Все это такая скука…

— Ну просто смертельная скука, — подхватил Ландрекур.

Но Рози даже не улыбнулась.

— Лучше давайте переменим тему, вы не в состоянии понять, настолько все это для меня тягостно.

Затем вдруг, как бы прося простить ей невольную резкость, проскользнувшую в ее словах, она протянула ему обе руки, которые он расцеловал.

— Андре! Это просто великолепное местечко, ведь мы вернемся сюда, не правда ли? Вы мне обещаете?

— Да, любовь моя, — ответил он.

Они встали, взяли друг друга за руки и направились к машине.


— Как темно под этими деревьями, можно подумать, что находишься в туннеле. Где мы? — спросила г-жа Фасибе, когда они въехали в кедровую аллею.

— Мы у меня дома. Мы у цели нашего путешествия. В этой аллее, завтра вы это увидите, царит ночь даже среди белого дня. Рози, я люблю вас. Я очень взволнован и очень счастлив. Смотрите, вот и дом.

— О! Посмотрите, — сказала она тотчас же, показывая на освещенное окно первого этажа. — Почему же вы говорили, что дом закрыт и что в нем нет ни души?

Ландрекур ударил себя ладонью по лбу, как делают рассеянные люди, когда слишком поздно вспоминают о чем-нибудь важном.

— Хотя бы уже только из-за этого, я должен был бы вас благодарить за то, что вы захотели сюда приехать, — воскликнул он. — Сегодня утром, когда я вставал, было еще совсем темно, и, торопясь уехать и думая только о вас, я забыл, как я теперь вижу, потушить свет в ванной. Если бы не вы, эта лампа могла бы гореть до 1 октября.

Они вышли из машины. Ландрекур обнял Рози на пороге дома, потом обнял ее опять, когда они переступили порог, затем еще раз посреди прихожей и наконец еще, когда они вошли в гостиную.

— Вот вы и у себя дома, — сказал он. — Но как вы видите, этот дом далеко не замок.

— Я чувствую здесь себя так, словно оказалась в чужой стране. До чего это странное занятие: мысленно представлять себе что-либо заранее. Ваш дом виделся мне в моем воображении совершенно другим.

Рози судорожно запахнула пальто. Увидев этот боязливый жест, Ландрекур спросил у нее, не страшно ли ей или, может быть, холодно.

— Да, здесь не жарко.

— Вот, возьмите, — протянул он ей свою зажигалку, — дрова в камине уже приготовлены. Я пойду занесу чемоданы и сейчас же вернусь. — Прежде чем выйти, он послал ей воздушный поцелуй и улыбнулся, увидев, как она опустилась на колени перед камином.

Между тем Жюльетта, пообедав на свежем воздухе и проведя вечер за чтением в библиотеке, вошла в ванную, где еще текла вода, когда Ландрекур и г-жа Фасибе выходили из машины. Шум наполняющей ванную воды заглушил для нее звуки подъезжающей машины, но когда несколькими минутами позже Ландрекур вышел за чемоданами, она уже закрыла кран. Она услышала стук дверцы, выскочила из ванной, накинула пеньюар, открыла окно и, выглянув из него, увидела машину. Ландрекур, нагруженный чемоданами, поднял голову — точно так же, как утром, когда уезжал, — и увидел Жюльетту, воскликнувшую в этот момент «О небо!» и тотчас исчезнувшую. Он бросился в дом, оставил чемоданы посреди прихожей, взбежал по лестнице и столкнулся нос к носу с Жюльеттой, вышедшей ему навстречу.

— Прошу прощения, о! Прошу прощения! — пробормотала она. — Вы видите, я еще…

Не дав ей продолжать, он одной рукой закрыл ей рот, а другой взял за руку, развернул ее и потащил к лестнице на чердак, открыл дверь, ведущую в совершенную темноту, толкнул ее туда и сказал:

— Оставайтесь здесь. Никуда отсюда не выходите, я скоро приду. Ничего не бойтесь, я вам потом все объясню.

Затем он закрыл дверь, спустился с лестницы, держась за голову, и вошел в гостиную к Рози. Она сидела спиной к нему на табурете перед камином, и как раз когда он входил, вытащила газету из кармана своего пальто и начала ее разворачивать. Ландрекур приблизился к ней на цыпочках, обнял ее за плечи и, наклонившись вперед, прижал свою щеку к ее щеке. Не убирая журнал с колен, Рози запрокинула голову и закрыла глаза.

— Я чувствую, как чье-то сердце сильно бьется.

Именно в этот момент взгляд Ландрекура упал на фотографию Жюльетты, напечатанную на первой странице лежащей перед его глазами газеты. «Несчастный случай или похищение? Бегство или самоубийство? Исчезновение молодой девушки в поезде. Полиция ведет расследование». По мере того как он читал эти слова, объятия его слабели и его щека удалялась от щеки Рози. Удивленная, она обернулась и, подавшись к нему, сказала: