Ирина Кисельгоф - Журавлик по небу летит

– Кем?

– Верующим на зуб. Если в воздухе пахнет ванилью, совсем не обязательно, что тебя ждут горячие плюшки. Надо все пробовать на тот самый зуб.

– Ясно.

– Что ясно? – усмехнулся Мишка.

– Что запах ванили – признак идеальной вещи.

– Запах – признак вещи? – удивился Мишка.

– Тебе не понять, – усмехнулась я.

– Попробуй намекнуть.

Мишка навел меня на странную мысль. Признак идеальной вещи может оказаться обманкой и обозначить то, чего нет.

– Да, лучше все пробовать на зуб, – согласилась я.

– Только зубы не обломай, – хохотнул Мишка.

– О запах не обломаешь.

– Зато обломаешь о черствую плюшку.

Признаки идеальных вещей были прекрасны тем, что заставляли мечтать. Я ясно это почувствовала, когда услышала песню. Наши родители сидели в желтом квадрате света, падающего из окна Мишкиной комнаты. Елена Анатольевна запела, Сергей Николаевич подыгрывал ей на гитаре. Песня потекла медленно и вдруг закружилась, разлетелась, взвилась скороговоркой и неожиданно закончилась мольбой.

Слово «аминь» раскололо горящую головешку в железной чаше костра и унеслось ветром вместе с вихрем обжигающих апельсиновых искр в черное весеннее небо. А я все чего-то ждала.

– Странная песня, – зачарованно сказала я. – Что это?

– Это не песня, а молитва на красоту. Моя бабушка – колдунья с ученой степенью.

– Врешь!

– Нет. Будешь драться, она превратит тебя в идеальную вещь. Навсегда.

Я посмотрела на Елену Анатольевну. Ее голова была высоко поднята, седые волосы забраны в строгий пучок, меховой воротник модной куртки встал испанскими брыжами. Елена Анатольевна не молила, она требовала красоты. И я вдруг подумала, идеальные вещи приходят к тем, кто требует, а не ждет. Мы с мамой всю жизнь чего-то ждали. По-моему, мы ошиблись.

– Мам, зачем Елена Анатольевна пела молитву на красоту?

– Ты не поверишь, это ее работа.

– Так она правда колдунья? – изумилась я.

– Нет, – рассмеялась мама. – Она филолог.

Я засыпала, думая, что все так и не так, как я привыкла. Колдовской заговор явился мне песней, а филологи изучают нерукотворные молитвы о красоте. Красота – идеальная вещь, но ее можно попросить, тогда она придет и станет реальной. И мне так захотелось улыбки, похожей на солнечный ветер, что я прошептала:

– Солнце, в глазоньках моих отразись. Красота на мне сойдись. Аминь.

В глазах моих стало светло, и я увидела весеннее утро в маминой комнате. Солнечный ветер натянул шторы солнечным парусом, вызолотил фужеры и вазы, отполировал глянцем старую мебель и зажег хрустальные подвески в миллион своих градусов. Не веря себе, я резко присела, и солнце с размаху плюхнулось мне прямо в глаза. Я запрокинула голову и рассмеялась весело, беззаботно, от всей души. В нашей квартире свободно гулял солнечный ветер с запахом вымоленной красоты.

Я не спала всю ночь, а утром мне приснились маски. Безумный хоровод двенадцати апостолов подмостков в атласных клоунских костюмах. Они в галерке, я на сцене. Я в круге света – и совсем одна на людной площади среди толпы. Они смеются, я реву. Они все знают про меня, я ничего не знаю, потому реву. Все в черных масках, абсолютно все. Черным-черно от черных лиц. А в прорезях я вижу синие глаза.

Я проснулась, а со мной никого нет. Синих глаз тоже. Струсили! Ушли, сбежали прочь! Чтобы искать клады в других местах. Мерзавец!

Я – Марселина. Смешная тетка из «Безумной женитьбы», помешанная на собственном сыне. Баба среднего возраста, настолько зацикленная на детях, что пропустила все на свете. Сама виновата!

Я прошла в кабинет сразу к книжному шкафу и стала рыться на полках. На нижних, на верхних, на средних.

– Где этот чертов писака?

Я вываливала книги с полок, швыряя на пол, и без конца повторяла:

– Где же ты? Черт тебя подери! Где? Ну где?.. Вот!

Я дернула за том, суперобложка хрустнула и разлетелась трещиной. Мне некогда было смотреть содержание. Я листала страницы как одержимая. Так было быстрее. Точно! Я же помню… «И сердце, исполненное уверенности, всего лишь надутый пузырь. Один булавочный укол – и весь воздух выпущен!» Точно! Я засмеялась.

– Интеллект развиваешь?

Я вздрогнула, Бомарше и его проклятые французские искусники упали на пол.

– Ма, ты че?

– Ничего, – медленно сказала я.

– Бутерброд дай, я в школу опаздываю.

Я пошла за ним на кухню, как автомат. На автопилоте нарезала хлеб, сыр, огурцы.

– Ма, ну быстрей же! Я опаздываю!

– Опаздываешь? – тихо повторила я и фурией развернулась к нему. – Я опоздала! Понял?! Бездарь и двоечник! На шее моей сидеть? Не выйдет!

– Ты че?

– Урод! – крикнула я, меня трясло от злобы. – Только посмей меня позорить! С глаз моих! Вон!

Он хлопнул дверью, я посмотрела на бутерброды и зарыдала. Вспомнила слезы в глазах моего взрослого сына. Меня трясет от злобы, я отыгралась на нем и за себя и за отца. Отправила в школу голодным и оставила себя несчастной с комплексом безразмерной вины.

Меня и сейчас трясет от злобы. И мне не жаль сына. Мне жаль себя! Я все делала не так! Что думаешь, милашка Бомарше? Французский сказочник в комедии дель арте. Как тут у тебя? Так любила, так любила, что милого от скуки затошнило? Значит, надо не так любить друг друга! Учиться искусству поддерживать в вас влечение? Обойдетесь! Быть услужливой – к черту! Понимающей – туда же! Любящей – еще дальше! И не стоит требовать, чтобы вас каждый день любили по-новому. Это вам надо трудиться, чтобы поддерживать в нас влечение. Где ваше особое обаяние и задор в общении? Куда они испарились? Будьте же сами изобретательней. Мы каждый день желаем праздновать свой день рождения, а у вас хватает воображения на дежурный букет только раз в году! Я сама покупаю себе подарки. «Купи, что нравится», – говорите вы, давая свой кошелек. И я покупаю, потому что вы не сможете сделать этого сами. Вы даже не удосужились выяснить мои вкусы, пристрастия, предпочтения, мои явные и тайные желания. Мои мечты, в конце концов! А нужно было просто спросить и забить колышек в своей памяти. Все!

Почему меня волнует больше ребенок, чем секс? Почему у меня самой нет желания? Не ваша ли это вина? Помните, как мы друг друга любили? Жить друг без друга не могли! А теперь мне нужно только киндер, кюхе, кирхе! Но вы сами выдумали этот бред сотни лет назад, исключив из него самого себя – ступеньку под названием «хазбэнд»! Ждали? Получили! Я ложусь спать, чтобы спать. Вы тянете ко мне руку, а я говорю, что устала и у меня болит голова. Знаете почему? Потому что я устала! И у меня болит голова! Болит голова о моем ребенке. Как там ему в школе?

Это вы говорите «давай я тебе помогу» таким тоном, что хочется помочь вам уйти! В одном и том же уравнении мы всегда получаем разный остаток. Вы делите себя между семьей и работой; мы не делим, мы вычитаем работу, оставляя семью. Вы приходите на работу, чтобы работать, мы приходим на работу, чтобы уйти. У нас есть дела поважнее – наш ребенок и собственно вы! Но кто вы на самом деле? Желаете знать? Отлично! Вечные виртуальные углы в семейных многоугольниках! Хотите правду? Именно мы – экзаменационный тест, который сдают только раз, а вы – лакмусовая бумажка! Бумажка!!!

И это ваше дело – добиваться взаимности. Может, тогда будет смысл вас удержать?

Зазвонил телефон, я машинально взяла трубку.

– Приезжай ко мне, – мрачно сказала Бухарина. – У меня снова депрессия.

– А у меня депрессий не бывает! – крикнула я. – Я и слова такого не слышала!

– Тем более приезжай. Я тоже хочу оглохнуть.

Я наскоро оделась и поехала к Бухариной. Обед не готов? Готовьте сами!

– Мне нужен Сталин! – злобно сказала Бухарина, разливая водку.

– Зачем? – Я захрустела огурцом.

– Капнула бы куда надо, и Троцкий в лагерях! Всегда найдется, чем прищучить. И была бы не Савельева, а десять лет счастья в клеточку!

– А если бы он капнул раньше? Тебе несчастье в клеточку?

– Успела бы! – демонически улыбнулась Бухарина.

– Вряд ли, – не согласилась я.

– Это еще почему?

– Троцкий узнал, что изменяет тебе, значительно раньше, чем об этом узнала ты.

– Спасибо! – оскорбилась Бухарина. – А я надеялась оглохнуть.

– Выпьем?

– Давай!

Мы выпили бутылку водки, а я не опьянела. Поехала домой затемно. Пришла, мой муж стоял в прихожей.

– Где ты была?

– Который час? – спросила я.

– Ты напилась?

– Давно ты дома?

– Ты у кого была?

– А Мишка ел?

– Хватит отвечать вопросом на вопрос! Ты где была? – повысил он голос.

– Ты что, ревнуешь? – закричала я.

– Вы че? – Из кухни вышел Мишка.

– Ниче! – сказали хором мы.

Я не могла уснуть, в моей крови бродила водка, перемешанная с моей жизнью. Мой муж мог меня ревновать, а мог и не ревновать. Или делал это по привычке. Я вспомнила, как Сергей подрался с другом только потому, что тот сидел рядом со мной за столом и ухаживал, как все нормальные люди. Подливал вино, подкладывал закуску и шутил. А я чуть-чуть смеялась. Он пригласил меня потанцевать, я согласилась. Что здесь такого? Ну и что, что он шептал мне на ухо? Я даже слов не помню, я помню только тему – мои глаза и губы. Но ты же этого не слышал. Чего взбесился так?.. А я чего бешусь?