– Что за глупые шутки, Даша?

– Какие уж тут шутки, – ответила я, пересекая комнату. Я подала пустой бокал Андре, и тот тут же наполнил его снова.

– Ты говоришь серьезно? – Сережа вдруг повернулся к Андре. – Она говорит серьезно?

– Боюсь, что да, – кивнул Андре. Он держался спокойно, словно речь шла о чем-то хоть и неприятном, но вполне нейтральном. Как о полученном за неправильную парковку штрафе, который необходимо оплатить и забыть.

– Я не понимаю… Даша, что это все значит?

– Что именно ты не понимаешь? – удивилась я. – Я изменила тебе. Так вышло. Мне кажется, тут нет никакой необходимости что-либо уточнять. Впрочем, если ты настаиваешь на подробностях… Андре может тебе рассказать. Он прекрасно говорит по-русски, как ты заметил.

– Что? Что ты несешь? – волна ярости поднялась, наконец, и Сережа повысил голос. – ЧТО ТЫ НЕСЕШЬ? Ты свихнулась, да? Совсем свихнулась тут?

– Думаю, что да, – кивнула я, не без удовольствия заметив, как в лице Андре промелькнуло беспокойство. Сережа повернулся к нему.

– Получается, вы трахались, да? Она переспала с вами? И что, это так принято тут, в вашей долбаной Франции, чтобы приглашать на обед всю дружную семью?

– Думаю, вам лучше уйти, – сказал Андре.

– Мне лучше уйти? Это вам лучше, чтобы я ушел. Тихо извинился и убрался восвояси. Так, блин? Да, Даша? Ты тоже хочешь, чтоб я ушел? Так будет лучше, если я оставлю тебя с ним? Чтоб ты продолжила мне изменять? – в его голосе появились визгливые интонации, но странным образом, мне не было ни страшно, ни неудобно. Словно что-то волшебное было подмешано в этот старый, выдержанный коньяк, и я смотрела на происходящее с интересом стороннего зрителя. Старое французское кино. Андре хотел этого, посмотрим, что он будет делать теперь. Может быть, они подерутся? Интересно, кто окажется сильнее? Сережа высокий, плечистый, но я знаю, что за этим не стоит реальной силы Он никогда не был серьезным фанатом спорта. Андре тоже высок, но сложен изящнее. Тонкие пальцы, резко очерченный контур плеч – но он силен, я испытала это на себе, я знаю, как сильны его объятия. На кого бы я поставила? На Сережу?

– Я сожалею, что так вышло, – ответила я. – Сожалею. Господи, какое смешное слово – сожалею. Ни о чем я не сожалею, Сережа.

– Вот, значит, как… – процедил он, а затем вдруг пересек библиотеку и, раньше, чем я успела сориентироваться, замахнулся и ударил меня кулаком по лицу. О, да, ставить стоило на Сережу. Острая боль заставила меня закричать, я потеряла равновесие и отлетела назад, опрокинув бокалы. Раздался звон стекла, Андре бросился на Сережу, выкрутил ему руку и повалил на пол, лицом вниз, прижав коленом к полу. Сережа пыхтел и силился освободиться, а я смотрела на холодное, полное презрения лицо Андре.

– Не смей ее трогать, – произнес он, медленно разделяя слова на слоги. – Ни-ког-да, слышишь?

– А-а-а, пусти, свинья французская! – закричал Сережа, но Андре держал его крепко, зафиксировав намертво вывернутую руку. Мне стало страшно, я испугалась, что Андре сломает ее.

– Оставь его! – воскликнула я, поднявшись на ноги. Андре меня не слышал, я бросилась к ним. Я пыталась разогнуть его пальцы, один за другим, но у меня ничего не выходило. О, я пожалела о том, что устроила. – Оставь его! Отпусти его, Андре, – я чуть не плакала. – Я не хочу этого.

– Он ударил тебя. Он ударил…, – Андре придавил Сережу так, что, казалось, сейчас раздавит. Сережа закричал, и я тоже.

– И что? Я изменила ему!

– Пусти, черт!

– Андре разжал тиски, и Сережа с трудом поднялся, шатаясь и переваливаясь с боку на бок. Потом мазнул по мне диким, ошалевшим взглядом, но ничего не сказал и, развернувшись, молча вышел из комнаты. Я попыталась двинуться за ним, но Андре удержал меня. Я и не заметила, как слезы потекли по моему лицу. Андре прижал меня к себе и принялся целовать, стирая слезы губами, но от этого я зарыдала еще сильнее.

– Он бы все равно уехал. Он бы завтра уехал, – прошептала я, обвиняя Андре во всем, что произошло.

– Я не могу ждать до завтра, – покачал головой Андре.

* * *

Что это было? Помутнение рассудка? Я не чувствовала себя человеком разумным с тех самых пор, как увидела Андре. Жизнь стала такой непредсказуемой, такой острой и пряной, как блюдо арабской кухни. Я ходила по лезвию ножа. Как можно было верить в то, что я останусь целой и невредимой? В библиотеке стало тихо после того, как Сережа ушел. Куда он пошел? Может быть, именно в этот самый момент он кричит, стоя посреди роскошного холла, опрокидывает произведения искусства, вырывается из рук подоспевших слуг или охранников? Я не заметила, есть ли в этом доме охрана. Наверняка, есть. Но что бы ни делал сейчас Сережа, ударная волна от его действий сюда явно не добралась, и мы сидели на полу в полнейшей тишине. Андре достал из кармана чистый носовой платок, притянул к себе бутылку коньяка бог знает какой выдержки, смочил платок и приложил к моей щеке. Я вздрогнула и издала тихий стон – от спирта защипало. Мне не было видно, но я чувствовала – Сережа разбил мне лицо в кровь. Прекрасный хук справа.

– Больно? – спросил Андре, смачивая рану коньяком. Он делал это нежно, его глаза были такими внимательными, лицо взволнованным, а движения точными и профессиональными. Мне очень захотелось зарыться в его объятия и позволить себе не думать больше ни о чем.

– Все в порядке, – пробормотала я, пытаясь справиться с валящей с ног усталостью.

– Ничего не в порядке. Никто не может обижать тебя. Это неприемлемо, – слова Андре звучали сухо, но это только усиливало их смысл. По моему телу побежали мурашки, я посмотрела в его глаза и спросила четко:

– Никто, кроме тебя?

– Да! – с вызовом бросил он.

– Ты больше ничего ему не сделаешь. Пообещай мне.

– Он разбил тебе скулу, – прошептал Андре и поцеловал то место, где притаилась тупая боль – Твое прекрасное лицо. Ты – свободна, ты можешь делать все, что пожелаешь.

– Что, если я захочу уйти? – спросила я. Андре обхватил колени руками и посмотрел в окно, задумчивый, мрачный, красивый. Затем снова повернулся ко мне.

– Но я хочу, чтобы ты осталась.

– Почему? – вопрос прозвучал как обвинение. Этот вопрос жег меня изнутри, не давая покоя. – Когда я с тобой, это похоже на жертвоприношение. Я теряю себя, забываю обо всем, и каждый раз мне так трудно вспоминать все заново.

– Тебе не нужно ни о чем вспоминать. Почему тебе так сложно быть здесь и сейчас? Просто быть со мной.

– Посмотри, куда это меня привело! – Я обвела рукой комнату, смятый ковер, осколки стекла. Андре огляделся вокруг так, словно он в самом деле забыл, где мы находимся. Затем накрыл мои холодные пальцы своими ладонями, и я чувствовала их тепло. Мы сидели так, держась друг за друга, я дышала неровно, прерывисто, и шевелила губами, не зная, что сказать. Андре вдруг отпустил мои руки, и они безвольными плетями упали на колени. Затем он потянулся ко мне, встал на колени, приблизился и взял мое лицо в ладони. Он был так близко, что я чувствовала его дыхание кожей. Легкий аромат коньяка. Биение моего сердца. Сейчас он поцелует меня, и я ничего не могу с этим поделать. Я хочу этого, и я последую за ним, куда бы он меня ни позвал. Завтра я буду жалеть об этом, завтра может быть серым и унылым, и ничто уже не сравнится с этим моментом. Но «здесь и сейчас» опьяняло лучше самого дорогого коньяка, захватывало меня целиком, каждую мою клеточку.

– Останься со мной, – прошептал он, целуя мою нижнюю губу. – Отдай себя мне, я так хочу этого. Чтобы ты была моей, только моей. Твое гибкое тело, твое упрямство, твои губы… м-м-м… как вкусно, – он прикусил мне губу, совсем чуть-чуть, не больно, но чувствительно, и тут же впился в полную силу, захватив весь мой рот с жадной яростью голодного зверя. Я откинула голову назад и открылась его языку, позволив проникнуть глубоко внутрь и отдавая свои губы ему на растерзание. Легкие уколы его щетины заставляли меня вздрагивать, но я не отстранялась, желая куда больше того, что он делал, и ужасаясь собственным желаниям. Он еще едва прикасался ко мне, а я уже представляла нас обнаженными, видела нашу схватку, изнеможение и бесстыдство.

– Бери меня, я твоя, – прошептала я, желая, чтобы этот пожар внутри моего тела никогда не заканчивался. Андре отстранился, посмотрев на мое обезумевшее лицо, и его глаза хищно сверкнули.

– Надо убираться отсюда, – пробормотал он, помогая мне подняться. Ноги едва держали, я споткнулась и чуть не упала, но Андре поддержал меня, и мы оба рассмеялись, как два заговорщика. Держа меня за руку, он повел меня из библиотеки обратно в галерею, из которой мы через противоположный выход попали на залитый уходящим вечерним солнцем балкон.

– А как же мама? – вдруг вспомнила я. Она, наверное, с ума сходит. Хотя нет, не так. С ума сошла я.

– Ей вызовут машину, не волнуйся, – заверил меня Андре, спускаясь по увитой виноградом лестнице. Я сорвала ягоду и сунула ее себе в рот. Виноградина была большой, темно-фиолетовой и имела необычный сладкий вкус. Изабелла? Сквозь зелень листьев мне был виден весь сад за домом, с дорожками, цветами и гуляющими там людьми. Роскошный вид, от которого совсем не хочется отрываться. Как воришки, мы пробрались за кустами к выходу на улицу. Андре не отпускал меня, и, чтобы успевать за ним, мне пришлось сбросить свои ужасные туфли и нести их в руках. Выбравшись наружу через маленькую калитку, мы расхохотались, и Андре поцеловал меня, взяв лицо обеими ладонями. Он сиял так, словно к нему явился Дед Мороз и подарил долгожданную игрушку – прямо посреди лета. Андре поймал такси и долго объяснял водителю, куда нас следует отвезти, а водитель продолжал переспрашивать, повторяя одно и то же название, кажется, это был Форт Обервилье. Я удивилась.

– Мы едем не к тебе?

– Ко мне? Не сегодня. Доверься мне, – сказал он. – Я покажу тебе другой Париж. Ты удивишься.