В этот момент телефон, наконец, зазвонил. Саф все-таки не выдержала и решилась на разговор. Голос звучал напряженно, и она явно нервничала, но не стала рассказывать по телефону, настояв на личной встрече. Это Ваньке неожиданно понравилось, и, посмотрев на не первый стаканчик рома, он пришел к выводу, что можно и поговорить. Назвал адрес бара. Пусть приезжает.

— Сколько тебе осталось? — обратился он к отцу, едва отключив телефон.

— Врачи дают полгода. — Хмыкнул и добавил: — Но уже давно. Предпочитаю думать, что живу на одном лишь ослином упрямстве.

В этом не было сомнений. Более твердолобого и невыносимого человека, нежели отец, Иван не встречал за всю свою жизнь. Тем не менее сомневался, что опухоль будет долго подчиняться несгибаемой воле Николая Гордеева. Больше походило на то, что отец храбрится.

— Рядом хоть кто-то есть? Или всех распугал?

Тот лишь фыркнул и отпил из стакана. Ванька достаточно знал отца, чтобы понять ответ: нет. Или одна Катерина. Не будут же, в конце концов, двадцатилетние бестолковые дурочки, к коим у Гордеева-старшего слабость, помогать ему с реабилитацией после химии. Ванька медленно перевел взгляд на волосы отца. Это был явно не парик.

— Ты лечился? — заподозрил неладное Ванька.

— Мне не на кого оставить компанию, — легко ответил отец.

Это стало ударом ниже пояса.

— Ты, вообще, нормальный? — рявкнул он так, что вокруг все смолкли.

— А чего, собственно, ради? — насмешливо спросил Гордеев-старший. — Профукать за время реабилитации дело своей жизни, а потом усесться на диван в пустом доме и радоваться парочке дополнительных месяцев? Нет, Иван, я отказался от лечения сразу, не став даже думать.

Действительно, глупо было предположить, что Николай Гордеев решится оставить компанию хоть на одну гребаную минуту. Зато сына семь лет не видел, и будто так и надо!

— Почему ты мне ничего не сказал? Почему? — потребовал Ванька, вскочив со стула и наклоняясь к своему старику.

— Ты сам отказался от этого права, — ответил отец.

Месть? Он ударил ладонями по столешнице и оттолкнулся. Внутри нарастало раздражение, не находившее выхода.

— Но это другое. Твоя жизнь чуть серьезнее, чем какие-то неудовлетворенные амбиции! — попытался он вразумить отца.

— Не для меня. Мы все разные, сын, — спокойно ответил Гордеев-старший, глядя куда-то вдаль. — Для тебя первостепенное значение имеет некая эфемерная честь, очертания которой так зыбки и размыты. Для меня — «ГорЭншуранс», в который вложены нечеловеческие усилия. Новийскому необходимо признание, чтобы все его слушали и внимали. У Саф на первом месте благополучие семьи. А ее непутевой сестрице важнее чувства. Мы разные, все мы делаем сознательный выбор исходя из наших убеждений. Что толку нас в этом винить? Наивысшая форма привязанности — принятие человека таким, какой он есть. Без переделок. Я на сий подвиг неспособен, но готов это признать и жить дальше. Или умереть, так и не отступившись от принципов. Как поступать тебе — решай сам.

— И то верно: мы такие, какие есть. На сегодня мое благородство исчерпано, — пробормотал Ванька и врезал отцу.

Только когда бармен заорал, что драка ни к чему, и он зовет охрану, Ванька понял, что сделал. Ударил больного раком далеко не молодого отца. Не оправдывало даже то, что после чистосердечного признания в неспособности по-настоящему любить и нежелании пытаться это изменить, мало кто не врезал бы за такое.

— Эй! — раздался крик Саф от дверей. — Вы совсем с ума посходили?

Она быстро направилась к бару и несколько раз перевела взгляд с отца на сына и обратно, явно сравнивая симметричные синяки.

— Ну ладно он, а вы-то… — пробормотала Ульяна, обращаясь к Гордееву- старшему.

Тут Ванька понял, что Саф подумала, будто это отец ему врезал. Наверное, из-за адреналина не разобрала, что фингалу уже несколько часов. От такой мысли потянуло улыбаться.

— Это не… — начал Ванька.

— Думаешь, не заслужил? — ехидно поинтересовался отец, и Ванька с удивлением на него обернулся.

Отчего старик решил взять вину на себя? Выгородил, не желая, чтобы Уля знала, как он позволил ее политику безнаканно ударить? Очень странно, но, пожалуй, заслуживало благодарности. Ванька покосился на отца, тот ответил полным невозмутимости взглядом. Это что же получается, помог?

— Дамочка, забирайте этих петухов, да поживее, пока я охрану не вызвал, — пригрозил бармен.

— А вы не жалуйтесь. Сами наливали, — отбрила Ульяна, но подхватила обоих под руки и потащила к выходу.

Ванька за это ее зауважал еще больше. Кое-как извернулся, бросил бармену купюру и отдался на милость клещами вцепившегося в него Ульяны. Никакой охраны с таким конвоем не нужно! Саф дотащила мужчин волоком до своей красной машины и потребовала:

— Что не поделили?

Ванька порадовался, что она Уля спросила об этом сидя за рулем. Кто знает, как отреагировала бы… Глядя в ее бледнеющее лицо, Иван вкратце пересказал все, что узнал. Он и раньше не сомневался, что Новийский не ставил жену в известность, а уж ее реакцию было точно не подделать. Ответа, впрочем, Ваня не дождался. Вместо этого Саф ткнула пальцем в Гордеева-старшего и скомандовала:

— Вы на заднее сидение. — А затем указала на него — на Ваньку. — Ты — на переднее. И не разговаривать!

Отец, как ни странно, послушался. Открыл дверь и вдруг начал ругаться. А в ответ:

— Мама, дядя плохие слова говорит, — пожаловался Алексей.

Ванька чуть не рассмеялся. Ну конечно, Ульяна возила детское кресло с пассажирской стороны, чтобы проще было в случае чего дотянуться. А Гордеев- старший и не подумал о возможной встрече с ребенком. Как и всегда.


В ответ на реплику сына Саф застонала и тихонько пробормотала:

— Слишком много мужиков. — Ванька стоял достаточно близко, чтобы расслышать, и хмыкнул. — Ну так дай дяде по лбу. Будто сам не знаешь, что делать! — опомнившись, ответила Ульяна и обошла машину. Заметив, что Ванька так и не подчинился требованию шофера на вечер, Саф еще раз ткнула в него пальцем, а затем указала на пассажирское сидение. Мол, залезай.

— Ваня! — раздался радостный визг сзади, едва Иван захлопнул дверь.

Остатки кровожадных мыслей в мгновение ока вылетели из его головы.

— Эй, привет, пацан! — Он привычно ткнул кулаком в уже подставленный кулачок Лехи. — Когда в футбол гонять пойдем?

Парнишка задумался, но затем сказал:

— Послезавтра!

— Вот как? А что ж не завтра?

— Мама ездила далеко, только вернулась. Ей нужно отдыхать! А нас вдвоем она в парк не пустит.

Запомнил, значит, что с чужими нельзя.

— Правильно, маму необходимо беречь, — задумчиво протянул Ванька и коротко взглянул на Ульяну, которая от этих слов вздрогнула.

Отец, не скрываясь, хмыкнул.

— А откуда у тебя синяк? — спросил Алешка. И, не дождавшись ответа: — А меня укусила собака. Во такая! — Он раскинул руки, пытаясь продемонстрировать размер обидчицы. Судя по тому, что рук не хватало, парень повстречал волкодава.

— И как только ничего не отгрызла, — усмехнулся Иван.

— Она хотела! Теперь у меня есть ее зубы, — гордо сказал Лешка, а Ванька, зная парня, предположил, что это может быть буквальное заявление. Но тот всего лишь закатал рукав, обнажая огромный разноцветный синяк. — Папа сказал, что я теперь настоящий мужчина.

— Не совсем, — хмыкнул Ванька. — Но ты движешься в верном направлении.

— Так, достаточно! — резко сказала Уля. — Если ты не можешь без драк, не учи дурному моего сына. Меня не было неделю, а этот «настоящий мужчина» успел ободрать собаку и раздеть девчонку.

— Раздеть девчонку? — Гордеев-младший восхитился и ужаснулся одновременно. Он в свои четыре года такими подвигами похвастаться не мог. — Вот это…

— Цыц! — рявкнула Саф, злобно на него зыркнула и снова уставилась в лобовое стекло.

Так и пришлось блюсти «вот это цыц» до самого конца поездки.

* * *

Ваня ожидал, что Саф скажет что-нибудь по поводу болезни его отца, но та подрулила к дому Гордеева-старшего, не сказав ни слова. Впрочем, она и после этого не заговорила, что навело Ивана на мысль. Ульяне было очень неловко сидеть с ним рядом после, фактически, отказа от продолжения отношений. Как она там сказала? Не может притворяться, что готова строить будущее, зная, что теряет ребенка? Что ж, Алексей сопит на заднем сидении, убаюканный долгой и скучной дорогой. Теперь ей придется придумать новую отговорку или старательно избегать неловких тем.

— Давай говорим, — предложила она, припарковавшись у Ванькиного дома.

Прежде чем начать, они неловко потоптались около подъезда.

— Сергей обещал передать мне опеку, — наконец, начала Саф.

— Да, я понял, — кивнул Ваня, засовывая руки в карманы.

— И передал дело о разводе в суд и в скором времени уезжает в Москву…

Плохая была тема. Иван не знал, как реагировать на такие слова. Новость могла бы быть хорошей, согласись Саф быть с ним, но Ваня предлагал, и не раз. Гордость не позволяла предпринимать что-либо снова.

— Ты ведь не знала об отце? — спросил в попытке перевести разговор в другое русло.

— Господи, нет конечно! Я бы сказала. Это тебе отец сообщил? Как-то на него непохоже.

— Новийский, — помявшись, признался Иван.

— Н-новийский? — хрипло переспросила Уля, будто не могла поверить ушам.

Ах да, она разводится с мужем, он не помог ее сестре, но все равно хороший. Ванька и рядом не стоял. Скрипнув зубами от досады, он взглянул в сторону подъезда. Так захотелось уйти. И все же он заставил себя задержаться.

— Поговори с отцом, пожалуйста, пусть пойдет лечиться, — попросил он Саф.

— Но… я бросила его, когда он заболел. Он винил меня и злился, я должна была догадаться, что что-то тут нечисто. Он мне платил огромные деньги в надежде, чем я его не оставлю. А я вот ушла. Какое у меня право указывать твоему отцу, что делать? — Она замолкла, смутилась и попробовала зайти с другой стороны. — Это ты можешь.