Гордеев уже думал, что не миновать ему участи посетителя дамской уборной, но внезапно обнаружил себя в хозяйственном помещении, среди швабр, щеток и ведер. И день вдруг стал намного лучше. Несмотря на изобилие света, места было мало, и достаточно шага, чтобы тела соприкоснулись. Только инстинкт самосохранения подсказывал Ваньке, что этого делать не стоит. Пока. Пока он мог сопротивляться электричеству, прошивающему помещение. Но не был уверен, что силы воли хватит, чтобы довести раунд до конца без потерь.

— Поверить не могу, что ты заявился ко мне на работу! — вспылила Ульяна.

— Если что, я сделал это не впервые.

— Но не после вчерашнего…

Она замолчала и спрятала глаза. Ванька помимо воли опустил взгляд ниже и заметил, как часто и гневно вздымается ее грудь. Обратно взгляд возвращаться отказывался. Он помнил грудь Ульяны еще с «детских» времен, как Гордеев называл доармейские годы. Внезапно ужасно захотелось раздеть Саф прямо здесь и сейчас, раз уж ночью не удосужился полюбоваться. Куда спешил? Знал ведь, что с сексом всегда все хорошее заканчивается, и начинаются проблемы. Со времен разрыва с Ульяной он вывел для себя непреложную истину: не хочешь портить отношения с женщиной — не трахай ее.


В затянувшейся тишине до слуха донесся тяжелый вздох, и Ульяна скрестила руки на груди, однозначно давая понять, что изучение достопримечательностей затянулось.

— Ты действительно хочешь, чтобы я ушел, оставил тебя в покое и сделал вид, что ничего не был? Ты уверена, что хочешь именно этого?

— Я уверена, что повела себя совершенно непозволительно, и мне очень плохо, — искренне сказала Ульяна. — Надеюсь, ты понимаешь, насколько важно для меня не дать скандалу развернуться.

— Ты что, разумеется! Это же важнее всего! Упаси боже кто заподозрит, что ты живая, — гаркнул Ванька, не сдержавшись.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — всерьез перепугалась Саф, отступила назад, споткнулась о ведро, и тут же оказалась в крепких объятиях.

— Вот о чем.

Он жадно смял ее губы поцелуем. В отличие от Ульяны, прекрасно понимал, чем закончится этот разговор в излишне тесном помещении. И то, что она начнет вырываться, а потом сдастся и растает, как восковая фигурка, подстроится по каждый изгиб его тела, тоже знал. Но, несмотря ни на что, не смел выпустить ее талию из кольца рук, боялся, что она снова испугается, сбежит. А если совсем не отпускать, то…

— Нет, — вскрикнула Ульяна, вывернувшись. Она закрыла рот тыльной стороны ладони, отвернулась и задрожала. Ей было плохо, и в любой другой ситуации Ванька бы ее обнял… А теперь не мог, потому что сам оказался причиной ее сложностей.

— Пожалуйста, — попросила Ульяна. — Я не могу позволить себе это. Нужно остановиться.

И руки Ваньки сжались в кулаки.

— Я не думаю, что смогу остановиться, — признался он честно и не узнал собственный голос.

По взгляду Саф вдруг понял, что до этого момента она не предполагала, в какой оказалась заднице. И теперь лихорадочно соображала, как бы разрулить ситуацию с минимальными потерями. Вот только все было бесполезно.

— Мне очень жаль, что ты оказалась в щекотливой ситуации, но какого черта? Ты разводишься!

— Ты не понимаешь, Ваня. Я помогаю Сергею добиться места в Думе не по доброте душевной. Я выкупаю таким образом сына. Новийский посадил в тюрьму первую жену и продал мою сестру за карьеру. Мне есть чего опасаться.

Ванька всегда знал, что Новийский ублюдок, который нигде не упустит своей выгоды. Одной только симпатии Гордеева-старшего было достаточно, чтобы утверждать это с уверенностью. Но играть на чувствах Ульяны по отношению к ребенку? Это было чересчур! И как теперь охранять человека, зная, что тот заслуживает хорошего хука с правой?

— Я пошла. Зарьяна меня в порошок сотрет за опоздание.

Она уже опоздала, Ваня это знал, поскольку в силу своей профессии чувствовал время до минут. Не будь он так зол из-за шантажа Новийского, наверное, попытался бы ее остановить и довести разговор до какой- никакой уступки, но в данный момент в голове крутились одни ругательства. Вряд ли Ульяне понравилось бы, назови Ваня ее мужа мудаком. Она все еще пыталась защищать Сергея, несмотря ни на что.

Ульяна ушла, а Ванька постоял еще некоторое время в своем убежище, собираясь с мыслями, и пошел на работу выслушивать оперные партии разгневанной напарницы.


Ульяна

Работы и в мыслях не было. Увидев пьяную, дерганую старшую дочь на пороге в районе трех часов ночи, Валентина Сафронова потеряла дар речи, но койку выделила, и на том спасибо. Вот только Ульяна не сомкнула глаз до самого утра. Глядя в потолок, она судорожно сжимала пальцами одеяло и представляла, что с ней станет, едва Сергей узнает об… измене? Можно ли считать изменой близость к другим мужчиной, если муж тебе давно уже никакой не муж? Ее чувства говорили, что да. И Сергею бы тоже сказали. Несмотря ни на что, он до сих пор не пережил отношения, на это указывало многое.

Ее поступок был эгоистичен, с какой стороны ни посмотри. Всю жизнь она старалась действовать правильно, по совести. За все прошедшие годы единственное, что она сделала для себя — устроилась в редакцию Зарьяны, а вот остальное — попытки вернуть сестре нормальную жизнь, сохранить брак, вырастить сына достойным человеком были направлены на других. С дрожью она призналась перед собой, что слишком давно перестала думать о Сергее, как о нужном ей мужчине. Просто уважала его чувства по отношению к ней, сделанный выбор, брак… Разумеется, все, что она делала, было необходимо в некоторой мере и ей самой, но не как женщине. Всего лишь тридцать. Казалось, цифры врали, разве ей столько лет? Не окажись она у Ивана Гордеева дома, распластанной по стене его телом, и не вспомнила бы о такой мелочи, как возраст. Ульяна была полностью уверена, что не испытывала к старому другу ни малейших романтических чувств. Это все слабость, страх, алкоголь, воздержание и тридцать лет, которым давно не уделяли внимания. Досадное недоразумение, и вот по своей глупости она ухитрилась потерять единственного друга, способного оказать ей поддержку. Еще никогда в жизни она не обзывала себя такими словами!

Из кабинета высунулась Зарьяна и поманила сотрудницу пальцем. В очередной раз пожалев о том, что так и не сподобилась купить противогаз, Уля закрыла за спиной дверь кабинета главного редактора и постаралась не закашляться. На часах было одиннадцать, но пепельница Зарьяны была заполнена наполовину, а в помещении стоял густой смог.

— Бога ради, какая неженка, — фыркнула начальница. — Открой окно, коли так тошно.

И Уля поспешила впустить в помещение воздух вместе с шумом большого города.

— Сядь, — резко махнула Зарьяна в сторону стула. Сама сползла ниже в кресле и сложила руки на животе, раскачиваясь вперед-назад и складывая губы в трубочку.

Она вся была в этом. Резкая, грубая и эпатажная. Предпочитала темную, не требующую особого ухода одежду и имела сразу двое очков: от профессиональной близорукости и от возрастной дальнозоркости, при этом плохо видела и в тех, и в других. Несмотря на то, что Зарьяна уже давно начала потихоньку расплываться в талии, ее подвижность впечатляла. И громкий голос, разносившийся над редакцией, без труда добавлял сотрудникам седых волосков.


Она сделала головокружительную карьеру. Переехала в Петербург из Казахстана и очень долго мыкалась по редакциям, поскольку была слишком своенравна для политически ориентированной прессы. А потом у нее случился роман с каким-то влиятельным товарищем, который подарил ей на свадьбу… редакцию. Брак развалился в рекордные сроки, но газету у Зарьяны было не отобрать. Ею она ловко заправляла и по сей день.

— Птички поют, что твой муж решил делать ноги, — без предисловий начала Зарьяна.

— Похоже на то, — не стала лукавить Ульяна, но удивилась.

За последние сутки столько всего случилось, что казалось, будто пресс- конференция состоялась в прошлой жизни. Разговаривать о переезде Сергея было странно.

— И? — продолжила Зарьяна. — Я долго ждала, что ты сама придешь ко мне с этим разговором. Мне искать замену или не искать? Или у вас будет брак на расстоянии?

Ульяна замялась, не зная, что сказать. По-хорошему говорить о разводе не стоило, поскольку это могло разнестись по кулуарам в рекордные сроки и подорвать сделку об опеке. С другой, Зарьяна была в своем праве начальницы. Впрочем, молчание она истолковала по-своему.

— Скажем так, я по-доброму советую тебе остаться. И в Петербурге, и в журналистике. Тебе не хватает опыта, но потенциал чувствуется. А в Москве тебя разве что тянуть привычную повозку поставят. Я и сама не хотела тебя брать из-за такого мужа, но ты упорная. Там тебе подходящей работы не найти.

Похвала от Зарьяны была чем-то из ряда вон, и Ульяна, поддавшись, решила признаться.

— Я в любом случае не еду в Москву, — проговорила она устало. — Сергей едет один.

— На-а-адо же, — протянула Зарьяна. — Обычно у меня на такие вещи чуйка, а ты, выходит, молодец. Я никак не могла въехать, как после нападения на сестру такая принципиальная дамочка могла остаться с откровенно купленным политиком, да еще сохранить рай в шалаше. А в шалаше никакой не рай. Просто ты не из тех, кто жалуется. Ясно все с тобой, — задумчиво протянула главная. — Иди, — кивнула на выход, но на прощание окинула сотрудницу задумчивым взглядом.

— Зарьяна, это между нами, — предупредила Ульяна на пороге, обернувшись. — Может пострадать мой сын.

Та лишь раздраженно махнула рукой. Мол, было очевидно с самого начала. А Ульяна вдруг поняла, что придется разработать некую стратегию, ведь о переезде будут спрашивать все, и двоим она уже призналась. Больше нельзя.

Целый день Уля пыталась заняться чем-то полезным, но мысли, которые, как считает трудовой кодекс, обязаны подчиняться воле обладателя, совсем не желали собираться в кучу. Страх распылял внимание, заставляя раз за разом задумываться о случившемся. И еще вспоминать, покрывая кожу мурашками. Как итог, под конец рабочего дня окошко ворда все еще показывало два вымученных предложения с тремя пунктуационными ошибками. И это при том, что требовалось писать еще больше, для блога, для Сергея. Ради сына.