Вернувшись домой, я решила поговорить с Сергеем, и он отреагировал положительно. Политику было выгодно заботиться о бедняках, причем чем показательней, тем лучше. Он обещал попытаться выбить для Мани деньги, ну а дальше перешел к своей любимой части:


— Но ты должна написать о ней статью, — потребовал взамен.

— Хочешь лучей славы, Сергей? — кисло поинтересовалась я, хоть и не собиралась сопротивляться, уже все для себя решив.

— Хочу, чтобы ты занялась тем, к чему у тебя несомненный талант.

— Ох, если выбирать профессию по такому принципу, то у нас проблемы. Тебе придется бросить политику и податься в специалисты по лести!

— Политики льстят друг другу даже больше, чем люди искусства, — не согласился Новийский. — Ну так что? — не дал он мне соскочить с крючка.

— Я напишу статью, — согласилась я. — Но никаких газет и редакторов. А то пока я бодаюсь с этими товарищами, Маня умрет.

Новийский помрачнел.

— Интернет, ты о таком слышал? Если договориться с админами больших групп в соцсетеях. — Я потерла пальцы друг о друга, намекая на, скажем там, аванс. — Можно привлечь внимание куда проще. И, конечно, дальше раскрутить блог с этой историей. Ты сам говорил, люди любят восстанавливать мнимую справедливость.

— Ты так сексуально планируешь захват виртуального мира, что я просто не могу подобрать контраргументы, — улыбнулся Сергей, дьявольски сверкая глазами.

Что ж, возбуждаться от амбиций друг друга не так уж плохо. А какие маленькие слабости делают приятнее вашу жизнь?

На статью ушло больше времени, чем я думала. Нужно было спешить, учитывая, как мало времени осталось Мане, но наличие на руках маленького ребенка не способствовало. Собирать материалы, приглядывая за Алексеем, оказалось сущей пыткой, а отсутствие опыта и, разумеется, уверенности в результате, вызывало нервный тик. Я лезла в словарь по поводу и без, потом находила тысячи противоречивых примеров и списков ошибок для новичков. К концу второй недели я начала сомневаться в своей способности складывать слова в предложения… и обратилась за помощью к человеку, который давно этого ждал. Сергей ничего не говорил, но я прожила с ним под одной крышей более двух лет и все повадки успела выучить назубок. Будучи повернутым на статейках о себе в прессе, Новийский замечательно разбирался в нюансах эпистолярного жанра, равно как и в пиаре. Он помог мне перестроить каркас (ну да, как всегда, под финал пришлось начать с начала) и подчеркнуть социальную направленность. А еще, что не менее важно, взял три дня в счет отпуска, чтобы избавить меня от Алексея.

— Ряд статей? — возмущалась я. — Ха. У меня времени два месяца, но на возню с первым опусом я убила три недели. И ты еще говоришь о попытке устроиться в газету.

От разочарования я выпила дорогущее вино, как воду.

— Это твоя первая статья за долгие годы, — скромно напомнил Новийский.

— А ты все ждешь чудес.

Промилле в крови явно не хватило, и я наполнила бокал снова.

— Тут дело не в первой и не в последней статье. Времени нет, а я плетусь со скоростью инвалида. Самонадеянная, высокомерная, и вообще… Слов не хватает, чтобы описать себя любимую!

— Хватит жаловаться, — улыбнулся Сергей. — Как не стыдно заниматься самокопанием при ребенке?

— Сначала я при ребенке две недели чертыхалась, теперь перешла к алкоголизму, а ты переживаешь из-за нытья? — спросила я кисло и отхлебнула вина.

— Пить и ругаться он научится в любом случае, а вот рефлексировать по поводу и без — не обязательно. Если, конечно, не насмотрится на дурной пример, — с намеком ответил Новийский. — Понятно, что тебе непросто. Декрет выбил тебя из колеи, но это временно. Традиционный период адаптации составляет три недели, так что я тебя поздравляю, все почти позади. Не растеряй достигнутое.

— Оч-чень смешно! — огрызнулась.

— Смотри, Алексей, мама говорит «р-р-р-р»! — усмехнулся Новийский.

— Вопрос из любопытства: с тебя убудет, если назовешь ребенка не полным именем?

— Еще скажи тебя называть «Сафри».

— Ну, другие зовут, — пожала я плечами. Кличка как кличка, есть куда хуже.

— Сафри — это что-то маленькое, злобное и колкое. Не лучшие качества для жены. Подпитывать их я не собираюсь.

Он так широко улыбнулся, что я и сама хмыкнула.

— Пойду поработаю, — сказала. Посмотрела на бутылку, и решила, что ее общество будет очень даже кстати.

Однако результат того стоил. При скромной помощи Сергея администрация раскошелилась на местечко для Мани в онкологическом центре. Мою статью опубликовали на следующий день, появились первые заинтересованные. Затем Сергей упомянул мое маленькое расследование в одном из интервью, и следящих глаз стало больше.

За следующие две недели я опубликовала интервью с Маней об онкоцентре, ее краткую биографию и даже несколько фото общежития с кратким описанием отношения служб к подобным местам. Разослала их, опять же, по сети за определенные деньги под видом журналистского расследования. И если до этого результаты были ожидаемы, то после мне на почту посыпались письма. Одни — с описаниями подобных ситуаций и просьбами не обойти вниманием и их, а другие — с оскорблениями. То, как жила я сама, очень быстро раскопали и не преминули использовать против меня. Мол, выбралась из общежития, уехала, а теперь корчит из себя святую сочувствующую.

Узнав об этом, Сергей строго-настрого запретил мне комментировать подобные высказывания. Любой человек, высказывающий свое мнение публично, априори становится уязвим. Но те, кто привлекает к себе внимание с помощью результатов чужой деятельности нуждается в ответе. Без диалога они бессильны. Иными словами, если ты дал алкоголику бутылку, то не плачь потом, что он не завязал со своим пагубным пристрастием.


Маня сдавала быстро, ей дали единовременную ударную дозу химиотерапии, но это болезнь не замедлило. От продолжения она отказалась, а соблазнять ее лишними неделями мучений я не стала. Люди не готовы терпеть мучения ради одних лишь мучений. У Маньки ведь никого не осталось. Несколько лет назад последний из ее родственников — брат — умер от цирроза печени. Судите или нет, но в тот день общежитие вздохнуло с облегчением.

Вместо химиотерапии мы устроили девичник. Я пригласила Лону и сняла столик в дорогом ресторане. Перед этим мы ненадолго забежали в магазин и купили для Мани мундштук и платье по моде двадцатых, под стать. Дешевое, блестящее. Оно выглядело ужасно, тем более на костлявом теле женщины, но я не стала предлагать запустить руку в бездонный кошелек Новийского. Маня никогда ничего не просила. Гордо сжимая зубы, она была готова умереть в одиночестве в общежитии. Предложение обрядиться в тряпки подороже ее бы обидело.

Я боялась, что в ресторане будет неловко, но оказалось совсем не так. Маня принесла с собой старые черно-белые фотографии, и, взглянув на них, я обомлела. В юности эта женщина была очень красива. Я бы даже сказала, в ней чувствовалась порода. Грива темных кудрей, черные высокие брови, вызов в глазах. В годы, воспоминания о которых мы держали в руках, Маня играла на сцене. Она охотно рассказала нам об учебе в театральном, об актерской братии, о закулисье. У нее получалось очень увлекательно, и мы обе заслушались.

— Но, если ты была хорошей актрисой, как вышло, что вернулась в общежитие? — не сдержавшись, задала я вопрос.

— Как и все женщины, — легко ответила она. — Я забеременела от режиссера. Он был женат, и меня вышвырнули из труппы. Беременная актриска с запятнанной репутацией оказалась никому не нужна. Девчонку родила, отдала в приют.

— И где она? — сглотнув, спросила Лона.

— Не знаю. Не искала, — снисходительно взглянула на нее Маня. — Хотела, но к чему заставлять ее стыдиться матери?

— Это неправильно! — запальчиво возразила Лона. — Мать есть мать.

— Цветочек, твоя мамаша просто непутевая, а мой отец пил. Брат — не только пил, но и распускал руки. Как бы я стала ее защищать? — Маня подняла свои тонкие руки-палочки, показывая нам. Раньше она была полнее, но особой физической силой не отличалась и тогда. — Я решила, что лучше пусть мою дочь недолюбят, чем покалечат. Она родилась хорошенькой, у нее были неплохие шансы попасть в семью. Большего я ей дать не могла.

Я бы с этим поспорила, но у каждого своя философия. Лона раздраженно пыхтела рядом.

— Твоя сестра вот дала деру из общежития, и я уж думала, никогда больше ее не увижу. Разве что в газете. Глазам не поверила, когда заметила ее в коридоре.

От этого разговора я напряглась. И не зря.

— Да, я все хотела спросить, — нахмурившись, повернулась ко мне сестра.

— А зачем ты приходила в общежитие?

— Документ потеряла, решила проверить в комнате, — соврала я, не моргнув глазом. Версию готовила заранее, потому что знала: вопрос о том, как мы встретились с Маней, обязательно всплывет.

Лона мне поверила и сразу потеряла интерес, но сердце все равно застучало в ушах. Ей нельзя было знать правду.

Очень редко бывает так, что в катастрофе виноват только случай. Если кружка падает со стола, значит ты поставил ее на край. Если обжегся о раскаленную сковороду, значит, не потрудился проверить, хорошо ли взял прихватку. Во всем и всегда виноваты мы сами.

Мне стоило сделать иначе очень и очень многое, но я так и не поняла, в каком именно месте допустила главный просчет. То ли когда влезла в романтические дела сестры, то ли когда для самоуспокоения решила попросить Ваньку посодействовать в поисках информации, то ли когда не приняла никаких мер, эту самую информацию получив. Сергей бы сказал, что вся моя беда в неуверенности в себе, но сама я думаю, что в перфекционизме. Мне всегда кажется, что сделано слишком мало, плохо и неправильно. А другим непонятно, зачем я вообще все это затеяла. Одно знаю наверняка: каждый человек должен для себя решить, кем он является. Сергеем Новийским, помогающим лишь тем, кто об этом прямо попросит; или Ульяной Сафроновой, от которой не избавишься.