Наполеон вида счастливой мамаши с ребенком на руках не выдержал, через несколько месяцев спровадил Каролину к мужу в Италию. Конечно, Каролина обвинила в этом Жозефину, заявив, что это происки невестки! Сестры поддержали.

Не только дружбы, но и хотя бы сносных отношений с семьей Бонапарт у Жозефины так и не получалось. Она откровенно презирала провинциалок, так и не научившихся правильно говорить по-французски и вести себя при дворе. Даже наряженные в самые богатые платья и обвешанные драгоценностями, сестры Бонапарт все равно оставались провинциалками. О женах Жозефа и Люсьена, хотя те и были француженками, и говорить не стоило.

Но для Наполеона его семья все равно была самым главным, о чем Жозефине не раз напоминали сами Бонапарты. Та пыталась огрызаться с милой улыбкой:

– Но я тоже семья Наполеона.

Наполеон удочерил Гортензию, чтобы ее мог сосватать высокородный жених. Позже, чтобы Эжен смог жениться на баварской принцессе, он усыновил и Эжена.


Детьми Жозефина могла гордиться, они росли красивыми и разумными. Эжен отличался тактом и порядочностью, что в столь бурные времена было настоящей редкостью. Наполеон очень ценил пасынка.

Красавицей выросла и Гортензия. Сначала боявшаяся и даже не любившая Наполеона, она постепенно прониклась к отчиму искренней привязанностью, что привело даже к некоторым непредсказуемым последствиям.

Гортензия была семнадцатилетней красивой девушкой. Дети Жозефины и Александра взяли все лучшее у матери и отца – стройность, правильный овал лица, красивые глаза, нежный румянец и прекрасную кожу, густые каштановые волосы и очень красивые руки.

Недостатка в поклонниках у Гортензии не было, но она, хотя и была всего на год моложе Каролины, обзаводиться ни мужем, ни любовником не спешила.

Наполеон частенько посмеивался над падчерицей, доводя даже до слез своими расспросами о предпочтениях. Девушка отвергала все его насмешки.

– Ничего, придет время и для твоей любви.

Но иногда Жозефина замечала слишком пристальные взгляды, которые ее муж бросал на падчерицу. Действительно, Наполеон откровенно выделял Гортензию среди остальных, но это не считалось предосудительным, он как отец заботился о девушке.

Вот и сейчас он стоял у окна, наблюдая за бегавшей по поляне падчерицей. Жозефина проследила за его взглядом, поняла, чему так улыбается муж, и тихонько поинтересовалась:

– Тебе нравится Гортензия?

– А? – вздрогнул консул. – Гортензия? Да, она стала красивой девушкой. – И чуть смущенно добавил: – Она так похожа на тебя…

Оставалось сказать: «в молодости», но это произнесено не было. Жозефина поняла недосказанное и вдруг отчетливо осознала, что ее время кончилось! Ей тридцать восемь, молодость безвозвратно прошла, дочь невеста, и ни на какое рождение ребенка надеяться не стоит. Стало невыносимо горько, ну почему все хорошее приходит так поздно?!

Для женщины почти сорок – зрелый возраст, для мужчины четвертый десяток – самый расцвет, Наполеон полон сил, тогда как у нее самой этих женских сил уже просто не осталось. Она улыбнулась вымученной улыбкой и разыграла мигрень, чтобы вдоволь поплакать над своей незадавшейся судьбой.

Она действительно ревела без остановки, к утру стало легче. Нет, Наполеон любит ее, несомненно любит, конечно, не так, как раньше, теперь любовь стала спокойней, заботливей… Подумав о заботливости, Жозефина снова разрыдалась, ведь так же он заботится и о матери. Нет, она ничего не имела против заботы Наполеона о мадам Летиции, просто сознавать себя уже не столько любовницей мужа, сколько просто матроной рядом с ним было трудно.

Он стал заглядываться на молоденьких девушек возраста ее дочери. Только женщины могут понять, что это за мучение, когда собственная красота вянет с каждым днем все скорее, а муж, который моложе, в расцвете сил и смотрит на ровесниц дочери!

Утром принесли записку от Наполеона, интересующегося ее здоровьем.

«Как твоя мигрень? Я не стал беспокоить тебя рано утром, когда вынужден был уехать.

Ты должна жалеть себя и не проводить столько времени в веселье. Мы с тобой уже не те, не равняйся на молодежь…»

И снова она рыдала, потому что только вчера он сам бегал с молодежью наперегонки, падал, вскакивал, хохотал как сумасшедший и совсем не вспоминал о своем возрасте. Он бегал, а она сидела на скамейке и смотрела на это веселье.

Когда было свободное время, Наполеон действительно с удовольствием развлекался в Мальмезоне подвижными играми, смеясь над своей неуклюжестью и неповоротливостью.


Жозефина всячески выманивала Наполеона в Мальмезон, создавая ему все условия для отдыха и работы, там был прекрасный кабинет с библиотекой и даже зал для заседаний правительства. У Наполеона был даже собственный садик, выходить в который можно прямо из его собственного кабинета, очаровательный мостик над ручьем превращен в подобие походной палатки, где так приятно сидеть в жаркий летний день, работая с бумагами…

Наполеон и сам рвался в Мальмезон, как мальчишки рвутся на каникулы, действительно отдыхая там душой. Он и в Мальмезоне вставал очень рано – в пять-шесть часов утра, уходил заниматься делами в кабинет и появлялся оттуда только к завтраку. В Мальмезоне каждый вставал, когда хотел, все собирались только к завтраку в одиннадцать часов. Иногда, когда бывало слишком много работы, консул не выходил и к завтраку.

Гостей обычно принимали по средам, когда на подъезде к поместью вытягивались в ряд множество карет и всадников.

В обычные дни к обеду приезжали только друзья, которых было тоже немало. Тогда звучали шутки, смех, тон задавали сами хозяева. Как-то в ходе спора Жозефина шутливо ударила Наполеона веером по плечу. Тот словно подкошенный свалился в кресло, обратившись к присутствующим:

– Господа, будьте свидетелями, моя жена бьет меня!

Кто-то отозвался:

– Генерал, все знают, что это только ее привилегия!

Часто на лужайке играли в жмурки, чехарду, «ножницы», шутливо целовались, водили хороводы… Наполеон хохотал, жульничал, уличал в жульничестве других, дурачился так, как могут делать это только люди, довольные жизнью и со спокойной совестью.

Это были еще счастливые времена, хотя Жозефина уже начала ощущать себя староватой для молодого общества…

Староватой… Господи, какое горькое слово! Стара, она стара для мужа! И все же пока они спали в одной постели, и она подолгу читала вечерами ему вслух. Наполеон очень любил, когда Жозефина читала, любил слушать мелодичный, чуть глуховатый голос жены.

Бывало, когда под звук ее голоса он засыпал, и это заставляло сердце женщины сжиматься от боли и ревности. Она рядом, а он спал! Могло ли быть такое раньше? Разве мог горячий, страстный Наполеон спать, не сжимая при этом в своих объятьях обожаемую Жозефину? Разве мог просто слушать ее чтение, вместо того чтобы раздевать жену? Разве мог спать, не насладившись ее телом?

И вот этот спокойный сон сильного мужчины рядом говорил о ее возрасте и том, что лучшие времена в прошлом куда явственней отражения в зеркалах. Зеркала можно обмануть, морщинки спрятать под пудрой, талию утянуть корсетом, но скрыть угасание интереса мужа к себе нельзя.

Теперь Наполеон больше любил ее слушать, нежели целовать, беседовать, нежели сжимать в объятьях. В остальном было все прекрасно, он заботлив, щедр, часто до расточительности, он внимателен…

И любовь была, только теперь не страстная, а какая-то привычная, обыденная, скорее любовь-уважение, чем любовь-страсть. Это неплохо, потому что такая крепче и даже надежней. Но как бы ни прятала Жозефина от себя неприятные мысли, не думать о том, что сильный мужчина с кем-то удовлетворяет потребности, не могла.

А еще не могла не думать о том, что у них так и нет общих детей.


Жозефина была права, у Наполеона появились любовницы. Сначала это были актрисы.

Он не слишком размышлял над вопросами этичности, да и комплиментов не делал. Он, Первый консул, обратил внимание, значит, следовало откликнуться с полным удовольствием. Большинство актрис так и поступали, попадали в спальню к консулу и весело проводили там время.

Бывали, конечно, накладки, например, когда во время бурной ночи у Наполеона случился приступ эпилепсии, а актриса решила, что он умер, закричала, позвала на помощь…

Когда пришедший в сознание Наполеон открыл глаза, то обнаружил перед собой жену и любовницу одновременно, потому что, привлеченная криками и шумом, из своей спальни прибежала спасать супруга и Жозефина.

Скандала не было, Жозефина не воспринимала актрис всерьез. Куда хуже стало потом, когда на их место заступили светские дамы… Эти не кричали и не звали на помощь, они наставляли рога супруге консула со знанием дела, почти профессионально.

Вот тут обходиться без ревности уже не могло.

Внимание дам к ее мужу и его постоянные измены серьезно отравляли жизнь Жозефине, особенно в последние годы с Наполеоном, когда она вынуждена была устраивать настоящие облавы на мужа и его любовниц.

Но тогда, в Мальмезоне, они жили еще весело и дружно, мелкие шалости с актрисами, даже поднимавшими на ноги весь дом, Жозефина мужу прощала…

НАДЕЖДА

И вдруг…

Нет, этого не могло быть, но она не ошиблась. Так мог смотреть только мужчина на женщину, которая побывала в его объятьях. Наполеон словно видел это молодое, красивое тело под тканью, видел женщину без одежды.

В этом не было бы ничего поразительного, если бы Наполеон смотрел не на… Гортензию! Жозефине захотелось просто потрясти головой: отчим и падчерица?! Неужели?

Вокруг смеялись, что-то говорили, о чем-то спрашивали, она тоже смеялась, разговаривала, отвечала на вопросы, но все это совершенно отдельно от себя самой. Внутри билась мысль: Наполеон и Гортензия! Они вместе, они любовники! Как давно? Как они могли?!

Но Гортензия откровенно заигрывала с Дюроком, Жозефина даже знала, что дочери нравится генерал. Наполеон смотрел на это спокойно… Неужели Гортензия просто одна из… Стало обидно за дочь. Если уж так случилось, то как может Наполеон предпочесть красавице Гортензии кого-то другого?!