И как тогда быть?

В дверь позвонили повторно, настойчиво и назойливо. Потерев переносицу, я недовольно поморщилась и посетовала, направляясь в коридор:

— Не принимай близко к сердцу, Жмур, но вот я сейчас почему-то очень сожалею о том, что в Новый год Дедушка Мороз порадовал меня таким оригинальным подарком. Лучше б это был Северный Олень… С ним я хоть знаю, что можно сделать.

Глава 2

Ночь. Улица. Фонарь. Аптека…

Тьфу ты! В смысле, утро, второе января, кухня, труп на кухне и я, во всей своей неповторимой мрачности и саркастичности. А, и писк тамагочи, да. Эта чёртова машинка, что б Шуту икалось в ближайшие несколько дней, пищала уже минут так пять. И я прекрасно знаю, что надо этой адской игрушке. Оно. Хочет. Жрать!

И в этом желании оно, увы, не одиноко. Потому как есть хотят все здесь присутствующие. Вот только по тому самому, непререкаемому и стабильно срабатывающему закону подлости, только тамогочи еду и получит. А всё почему?

А всё потому, что кто-то очень умный, очень неразговорчивый и очень по голове стукнутый решил изобразить небезызвестного миру Гордона Рамзи. И кактус бы ему в помощь, если бы это непотребство происходило где-нибудь за пределами моей бедной, одинокой, но бережно лелеемой кухни!

— Ну и как это понимать? — подперев щёку кулаком, я лениво и даже почти спокойно помешивала сахар в чае. Жмурик смущённо опустил голову, сложив руки на коленях. — Не, я обеими руками «за», что бы на моей кухне когда-нибудь готовил мне завтрак обалденный мужик, в одном фартуке. Но веришь, нет, Жмур, я вообще-то предпочитаю просыпаться самостоятельно, а не под корейские матерные вопли. И нет, я не знаю корейский! Но интонации были ну очень уж выразительные!

Парень тяжко, протяжно вздохнул, бросая на меня виноватые взгляды. И ненавязчиво так пододвинул поближе тарелку с наспех настроганными бутербродами. Их размеру и форме позавидовал бы Веник, съедающий даже то, что в принципе на съедобно: большие ломтики хлеба, колбасы и сыра. Всё это украшено кусочком помидора и листиком петрушки.

И я в упор не помню, откуда она у меня взяться-то могла. Петрушку я не очень люблю. Предпочитаю кинзу сушить, но если он добавил в бутерброды кинзу… А впрочем, почему бы и нет?

Стащив один из кособоких бутербродов, я откусила, прожевала, запила чаем и вздохнула:

— Ладно, будем считать, что сожжённую кастрюлю, разлитое по полу масло и рухнувшего на пол тебя, вместе с несчастным кактусом… Который мне, кстати, подарила близкая и любимая подруга! В общем, будем считать, это я тебе простила… Но ей богу, Жмур, на кухне, без моего ведома, не появляться! Это понятно, корейская ты чума рукодельная?

Труп вздохнул снова и согласно кивнул головой, взяв себе самый скромный, по его мнению, бутерброд и принялся жевать. Периодически кидая заинтересованные взгляды на надоедливо пищавший тамагочи. Я тоже посмотрела на эту игрушку, скептично разглядывая экранчик и продолжая жевать гигантскую композицию из еды.

— Определённо, подарок с подвывертом, — почесав бровь, взяла в руки адскую машинку и начала тыкать в кнопки, вспоминая тот далёкий, один-единственный раз, когда мне посчастливилось лицезреть такую штучку.

Память усиленно подводила, не желая подсказывать, что этому чудовищу надо, что с ним делать и слёзно умоляла выкинуть к чёрту такой заковыристый подарок. Вот только, может я и сволочь, да ещё и злопамятная, но обижать Лёшку не хотелось от слова совсем. Нашими отношениями, тёплыми, бережно лелеемыми и оберегаемыми, я дорожила куда больше, чем собственным терпением.

Поэтому продолжала сражаться с упрямой игрушкой, от усердия даже высунув кончик языка и прикусив его. Но тамагочи оказался с характером, на все мои действия отвечал отказом и в конце концов выдал что… Болен.

От же ж… Выкидыш сознания пьяного профессора философии! Как так-то?!

Тихо застонав, я бросила игрушку на стол и уткнулась лбом в скрещенные руки, про себя вспоминая пособие по аутопсии. Помогало так себе, поэтому дабы отвлечься от очередной неудачи постигшей меня с вредной техникой, я прикрыла глаза, пытаясь подумать о чём-нибудь приятном…

И вздрогнула от неожиданности, когда тёплые пальцы зарылись в наспех собранные в хвост волосы, разворошив и без того нескладную причёску. Они чутко прошлись в лёгкой ласке, помассировали затылок и погладили висок. Я удивлённо подняла голову, вперившись ошалелым взглядом в довольно улыбающегося Жмура.

А этот потенциальный камикадзе вдруг выдал, мягким, приятным голосом, на чистом русском хрипло:

— Спасибо.

— Эм… — слова застряли где-то в горле, а брови ушли на рандеву с волосами, выражая всю степень моего бескрайнего изумления.

Если не сказать охренения, причём такого, что ни в сказке сказать, ни пером написать… Разве что, матом сформулировать получится и то, не факт!

— Хорошего нового года, — Жмурик поднялся с места, продолжая ласково мне улыбаться, и вышел из кухни, прихватив с собой продолжавшего жалобно пищать тамагочи. Оставив меня в состоянии…

Да всё того же безмерного удивления, когда я, круглыми глазами, глядела вслед уходящему с кухни, из моей квартиры полуголому парню, в фартуке и чёртовых розовых тапочках-зайчиках. С моим, мать вашу, тамагочи!

— Кхм… — прокашлялась, качнувшись на табурете, и пробормотала. — Охренеть, какой пассаж… Вашу ж…

Грохот, звон разбитого стекла и острая боль в затылке выдернули меня из состояния дремоты и предложение, прозвучавшее в голове в полусне, я закончила уже вслух, хлопая глазами:

— М-м-мать! Вашу ж бога душу мать, привычно откликнулось эхо! — с трудом проморгавшись, я глубоко вздохнула, медленно выдохнула и горько посетовала, машинально поглаживая вцепившуюся в мою талию руку парня. — Жмур, я понять не могу, твоя ЧМТ что, воздушно-капельным путём передаётся или мне просто так дико везти начало и чёртова карма существует, мстя за все мои прошлые прегрешения? Если да, надо звякнуть Венику. У того точно есть полный список всех моих плохих поступков за ближайшие пару лет! Хоть выясню… С чего такие страсти начались-то!

Недо труп нахмурился, осторожно ощупывая пальцами мой ноющий затылок. После чего что-то пробормотал себе под нос и помог мне подняться на ноги с пола, аккуратно поддерживая под локоть и продолжая на чистом корейском объяснять мне, какая я неуклюжая. Во всяком случае, судя по интонациям, он явно не хвалебные оды в мою честь пел.

И да, я знаю, что надо ещё умудриться грохнуться с табуретки на пол, заснув посреди завтрака! Но что тут поделать? Могу, блин, умею и практикую, как говорит одна невыносимая рыжая личность!

Усадив меня на облюбованное собою место, Жмур ещё раз вдумчиво ощупал мою голову и, чему-то хмыкнув, принялся наводить порядок. В смысле, убирать осколки от кружки и вазочки, разбившихся в результате моего незапланированного полёта. При этом парень не переставал кидать на меня подозрительных взглядов.

Я только глаза к потолку возвела и недовольно протянула:

— Не надо, не надо на меня коситься так, товарищ бывший труп! Между прочим, моя голова будет покрепче твоей черепушки, проверенно плиткой на полу родного морга! А вот выспаться не мешает, да… — тут я скорбно вздохнула, с тоскою вспоминая о тёплой постели, горячих и страстных объятиях одеяла и по крайне мере четырёхчасовом сне. — Но кто-то с травмой головы и идеальным корейским не дал мне этого сделать. И да. Я сволочь. Я злопамятная сволочь. Всё ещё волнуешься за мою бедную голову или сетуешь, что меня не переклинило так же как тебя? Последнее, кстати, зря… Моя латынь ужаснее твоего корейского.

Моя тирада разбилась об непробиваемое спокойствие Жмурика и его же радостную, довольную улыбку. Он ею щеголял направо и налево, пока собирал осколки, вытирал пол и делал новую порцию чая. Поставив передо мною чашку, мой бедный труп пододвинул поближе сахарницу и вопросительно ткнул пальцем в продолжавший надрываться тамагочи.

— Что? — недоумённо нахмурилась, зло глядя на злосчастную игрушку. — Знаешь, что сделать, что бы она заткнулась? — Жмур кивнул и чему-то фыркнул, снисходительно на меня посматривая. — Ла-а-адно, раз ты такой умный, ты о нём и заботься. И смотри, Жмурик, если данное зверьё соизволит окочуриться… Аутопсию я буду проводить тебе, а не ему.

Очередная угроза прошла мимо ушей этого темноволосого чуда, даже не подумав хоть где-нибудь задержаться. Наоборот! Всю такую грозную и непреклонную меня, председателя жюри «Премии Дарвина», тиранку, деспотичную представительницу матриархата местного морга… В общем, ужас, летящий на крыльях ночи и повергающий весь город (точнее его мёртвую часть) в трепет и шок, одарили насмешливой и понимающей улыбкой, после чего переключили всё своё сиятельное внимание на кусок пластика, выдающий противный писк с завидной регулярностью.

Я на это только глазами похлопала, переживая приступ острого разочарования и когнитивного диссонанса одновременно. А потом плюнула, уставившись в окно и потягивая горячий чай. За одним припоминая, какие ж занятные перспективы вчера обрисовало мне моё же горячо и трепетно любимое начальство.

Звонок Ивару Захаровичу был поступком глупым. С точки зрения услышанных в мой адрес комплиментов и пожеланий, конечно же. А вот в качестве источника информации бесценный товарищ Блюменкранц был просто незаменимым, и не важно, в какой области обуревали сомнения его юных подопечных. Вот и я, покорно согласившись со всеми своими умственными и не очень характеристиками, всё-таки озадачила пожилого мужчину вопросом, мучившим меня в последние несколько дней точно.

На что любимый шеф повздыхал, сетуя на глупость, лень и девичью память некоторых бывших интернов. После чего всё-таки смилостивился и выдал мне пространную лекцию на полчаса, в общих чертах обрисовав все возможные последствия любой, даже самой лёгкой черепно-мозговой травмы. Из которой лично я выяснила для себя только две вещи.