Мало ли!

Сам же лейтенант на свежую расчленёнку не обратил ровным счётом никакого внимания. Так, глянул мимоходом, сделав какую-то отметку в своих бумагах. После чего занялся опросом присутствующих, с удобством разложившись на пустом столике, только недавно отмытом от последнего клиента. И ни один мускул не дрогнул на лице сухопарого мужчины средних лет с носом, которому позавидует сам Северус Снейп…

Вот это я понимаю профессиональное сгорание, товарищи!

— Евгения Сергеевна, я задал вам вопрос, — напомнил о себе дознаватель по фамилии Смирнов. Константин Алексеевич, если меня память не подводит.

— А? — вынырнув из собственных мыслей, я тряхнула головой, пытаясь разогнать накатывающую дремоту. И, в который раз вздохнув, всё-таки ответила. — Понимаете, Константин Алексеевич, за годы сначала стажировки, а потом и работы в морге, я повидала всякое. И жертвы дорожно-транспортных происшествий, и самоубийцы, и зацеперы, и бабушки, тихо-мирно скончавшиеся во сне… На моём столе бывало всё и вся, в разных позах, видах и степени разложения. Поэтому если это не мумия времён Древнего Египта, не якорь в энном месте и не чёртов неудачный косплей на Джокера… Вряд ли я вам вспомню определённый труп в определённое время!

— Понятно, — кивнув каким-то своим мыслям, полицейский вновь принялся строчить что-то в своих бумагах. После чего вздохнул, поправил очки…

Новый виток расспросов не отличался особым разнообразием. Разве что речь шла про другого мертвеца, другую дату и мою подпись в журнале, обозначавшую, что именно мне досталась сомнительная честь вскрывать его. И я этого факта даже не отрицала, по странному стечению обстоятельств, прекрасно помня, о каком именно вскрытии идёт речь.

Вообще этот день, как и все проведённые в обозначенный промежуток времени вскрытия, для начала стоило бы попытаться забыть. Одна только бабуля и нервный терапевт при ней чего стоили! А к ним прилагалась компания суровых мужчин нехилого телосложения, рыдающая блондинка, оплакивающая своего бедного родственника, который отнюдь не бедный, если судить по стоимости протезов в его усопшем теле…

Короче говоря, дело было точно так, как написал великий Корней Чуковский! И такая дребедень целый день: то олень позвонит, то тюлень! То этих чёртовых парнокопытных, с ветвистыми рогами и избытком кальция в организме, в приступе очередного идиотизма занесло то ли в мясорубку, то ли в радиатор, то ли ещё куда-то.

С переменным летальным исходом для себя любимых. Честно, когда к нам случайно, по ошибке санитаров, доставили трёх пострадавших с какого-то промышленного цеха на заводе металлопроката, я не знала, кого жалеть первым. Стажёра, нарвавшегося на неаппетитное пособие по трансплантологии в боевых условиях, так сказать. Или же всё-таки пострадавших, раньше времени оказавшихся ни где-нибудь, а в морге. Для неподготовленного посетителя, это, я вам скажу, страшное зрелище!

Товарищ лейтенант мой саркастичный монолог, прерываемый на язвительные реплики в сторону порхающих по залу санитаров, выслушал. Всё с тем же невозмутимым выражением лица, делая пометки в бумагах, кивая в нужных местах и порою задавая наводящие вопросы. А когда я коротко выдохнула, почесав затылок и припоминая, что ещё могла упустить из виду, полицейский спокойно поинтересовался:

— Я так понимаю, есть те, кто сможет подтвердить ваши слова, Евгения Сергеевна?

— Не в этих выражениях, и не в таких красках, но да, — я кивнула, без зазрения совести растянувшись на столе и активно уговаривая глаза не закрываться в попытке урвать хоть какое-то время на сон. — Найдите нашего заведующего, подтяните к нему в кабинет завхоза, выдайте им шкалик спирта или бутылку коньяка и спустя минут двадцать вам выдадут все явки и пароли всех сотрудников морга. Даже если те и не подозревают о наличии собственной личной жизни!

Невозмутимый лейтенант только чему-то усмехнулся, впервые за весь разговор, проявив хоть какую-то эмоцию, и продолжил заполнять свои бумаги. А я лениво развалилась на столе, с трудом подавляя банальное желание уснуть прямо здесь и именно в такой позе…

Благо годы учёбы и работы сделали таки своё чёрное дело, приучив спать где придётся, когда придётся и как придётся!

А ещё я старательно пыталась не думать о такой простой, банальной, но очень своевременной мыли высказанной ещё достопочтимым Винни-Пухом отечественного производства. И звучала она так: это «ж-ж-ж» неспроста!

Чтобы не утверждали злые языки, патологоанатом это не только три-четыре килограмма лишнего ехидства и язвительности, странные шуточки и несколько потрёпанная мораль. Это ещё и вынужденная наблюдательность, вкупе с неплохим соображением. Ведь именно от нас зависит, так сказать, последний путь безвременно усопшего. Нет, есть, конечно же, исключения из правил.

Но как гласит великий и могучий русский язык, потрясая над моей бедной головой орфографическим словарём, они это самое правило только подтверждают. Был у нас в своё время один кадр. Как очередное вскрытие, так целое представление. Ивар Захарович как увидел, что он покойнику с рубленой раной от топора на голове пишет в графе причина смерти «сердечный приступ», сам чуть с оным не слёг. А когда на законный вопрос «с какого детородного элемента в причинах смерти этот самый приступ» получило не менее логичный ответ «так сердце же после удара встало!», только чудом не устроил зомби-апокалипсис на рабочем месте. Самоконтроль, однако, великая вещь, как оказалось!

Если вовремя его поддержать глотком высокоградусной живительной влаги, предложенной любезными коллегами из зала напротив. В кои-то веки судмедэксперты и простые патологоанатомы сошлись как в оценке умственных способностей отдельно взятого индивида, так и в том, что теория Дарвина, в процессе эволюции конкретно этого человека, явно где-то дала сбой.

Ну так вот, возвращаясь к происходящему и собственным размышлениям. Отвечая на короткие вопросы дознавателя, явно вошедшего во вкус и теперь пытавшегося то ли поймать меня на не тех ответах, то ли ещё что, я попутно пыталась сообразить, что, собственно произошло.

Со слов товарища лейтенант выходило, что в правоохранительные органы поступило заявление от граждан. В том заявлении значилось, что наш любимый морг умудрился потерять тело племянника довольно крупного бизнесмена. И ладно бы просто потеряли, бирки перепутали или ещё какая оказия случилась. В принципе, при правильной расстановке акцентов даже чёрную, подпольную деятельность Коленьки можно преподнести как банальную, ничего не значащую ошибку.

Ну, чисто теоретически, конечно же.

Вот только одной потерей дело-то не ограничилось. Труп нашли, слава богу, даже в почти что целом состоянии. Но только в том-то и дело, что почти! Большинства органов не хватало, отсутствовала часть кисти, а вместо недостающих так сказать запчастей, при повторном вскрытии внутри тела обнаружился обычный такой пенопласт. И та странная плёнка, которую ещё называют хорошим средством релаксации, сидя и чпокая ею у тебя над ухом.

Как по мне эффект расслабления даёт вовсе не плёнка. А то, как на глазах начинают беситься твои близкие или же коллеги по работе. Но это уже, видимо, чисто моё виденье ситуации, да.

И, будто этого было недостаточно, что бы наслать на наш морг грозовую тучу проверок по такому вопиющему факту, сиё тело нашли не в подворотне, не в мусорном баке, не в лесу, не на кладбище и даже (о ужас) не в одном из холодильников в нашем или соседнем зале.

Тело молодого мужчины обнаружилось в гробу у той самой пожилой бабули с нервным терапевтом. Родственники как раз собирались попрощаться с покойницей, когда уловили очень уж специфичный запашок из почти закрытого гроба. Надо ли уточнять, какая бурная реакция была у общественности, как возбудились журналисты, и какими карами грозило начальство?

Итог, правда, всего случившегося был вполне предсказуем. К нам пришёл товарищ дознаватель, начальству пришла проверка, а несчастным родственникам исключительно официальные извинения. Которые, по себе знаю, мало что могут исправить и сгладить.

И уж точно не избавят родню от воспоминаний о собственном ребёнке в чужом гробу и в таком разобранном виде. Тут мне-то слегка не по себе стало, когда его привезли вместе с бабушкой в том злополучном «деревянном макинтоше», что уж про других говорить?

— Евгения Сергеевна, а что вы думаете по поводу случившегося?

Прозвучавший вопрос оказался полной неожиданностью. Подавившись очередным зевком, я закашлялась, испуганно выпучив глаза на дознавателя, и только могла открывать да закрывать рот. А Константин Алексеевич только хмыкнул, глядя на мою бурную реакцию, терпеливо дожидаясь ответа на поставленный вопрос.

Мозг наконец-то сумел обработать информацию. Но всё, что я смогла выдать так это глубокомысленное:

— Ась?!

— Вы не в вакууме живёте, работаете здесь не первый год, — сверившись с собственными записями, полицейский кивнул собственным мыслям, прежде, чем продолжить говорить. — К тому же проходили здесь практику и подрабатывали во время учёбы. Поэтому, я повторюсь… Что вы думаете о происходящем?

Рассеянно почесав бровь, я честно попыталась сообразить, что можно ответить на такой каверзный вопрос. И вовсе не потому, что у меня мыслей не было. были, ещё какие! Проблема в том, что думать-то я думала, много и разнообразно. Но исключительно нецензурно. К тому же, если припомнить, какие именно способы воздействия на некоторых коллег я представляла, то тянут мои размышления как минимум на пару старых добрых статей из уголовного кодекса.

Это если двести сорок четвёртую не пришьют, по доброте душевной и исключительно из любви к поиску крайних. Тех самых, что ближние к двери на вылет!

— Знаете, Константин Алексеевич… — я в кои-то веки села прямо, положив руки на стол и постукивая пальцами по металлической поверхности. Звук выходил дробный, звонкий и гулким эхом разносился по залу, создавая пугающий аккомпанемент. — Я думаю, тут возможно всё. А ещё я почему-то уверена, что случившееся — это ужасное, непоправимое, чудовищное… Но всё-таки, простое стечение обстоятельств.