Доктор тоже посмеялся.

 Мы весело болтали, при этом хохотали как дети. Кажется, даже забыли о том, что происходит, о войне не хотелось и думать. Я часто с ней разговаривал, рассказывал анекдоты, мне нравилось слышать ее смех, абсолютно искренний, заливистый и звонкий как колокольчик. В те моменты я забывал обо всем плохом и ни о чем не вспоминал, даже о том, что в плену, и о том какая участь меня ожидает. Это было и невозможно, если об этом думал все время, то наверное сошел бы с ума! Несмотря на все, пока был живой, жизнь продолжалась, и надо было как-то жить дальше, мириться с тем положением, в котором я оказался, и общаться с людьми, которые меня окружали. У меня был такой характер, что без общения я не мог, это мне было необходимо, как воздух!  Поэтому я готов был общаться даже с врагами, да и воспринимал ли я русских сейчас как врагов? Глядя на Катю и доктора Соколова этого нельзя было представить. За это время я успел к ним привыкнуть и даже по-своему привязаться, честное слово! Хоть доктор и ворчал на меня иногда, я понимал, что это, скорее всего для порядка, чтобы я лишний раз слишком не расслаблялся и помнил,  где нахожусь.

 - Расскажи еще что-нибудь, – попросила Катя.

 Мое умение шутить, и чувство юмора,  явно ее веселило.

 - Хорошо. Летят немецкие солдаты в самолете, надо прыгать с парашютом, а они боятся. Тут инструктор пилоту и говорит: «Сейчас я их заставлю! Смотри, выпрыгнут как миленькие!». «Это как?». «А у меня специальное средство есть», - достает и показывает мышь! Те с визгом, выпрыгивают из самолета. «Ну, как?» - Поворачивается к пилоту, а того уже нет  в кабине, один штурвал!

 Катюшка опять рассмеялась.

 - А хочешь про разведку?

 - Давай.

 Ползут немецкие разведчики, услышал шум русский часовой, кричит: "Стой! Кто идёт?"

 Один из разведчиков «Мяу!». Часовой говорит: "А, котёнок"

 Ползут обратно, часовой опять: "Стой! Кто идёт?" Второй разведчик: Дас ист вир кацэн, цурук крахен "Это мы, коты, обратно ползём", перевел на русский.

 Мы оба смеялись, услышав на веселый хохот, в палату снова заглянул доктор.

 - Что здесь опять происходит? Вам так весело?

 - Он мне опять анекдоты рассказывает, – сказала Катя.

 - Анекдоты? По-моему вы в плену, а ведете себя так, как не знаю где!

 - Я знаю, что в плену. Плакать мне что ли? Для меня война уже закончилась.

 - Да? Вы этому так радуетесь?  – доктора все же иногда,  наверное раздражало мое чересчур оптимистичное настроение.

 - А почему нет?

 - Вот отправят вас в лагерь, там будете радоваться.

 - В Сибирь? Там же холодно?

 - А ты как думал? На курорт тебя пошлют?

 - В Сибирь так в Сибирь. А кормить будут?

 - Будут, и одежду дадут, так что совсем не замерзнешь, в Сибири тоже жить можно.

 - Тогда с работой я справлюсь. Я голодный работать не смогу, сил не будет. Как будут кормить, так и работать буду!

 - Ишь ты, умник нашелся. Ну, посмотрим, как запоешь, – усмехнулся Соколов.

 - А может мне там понравиться? – я пытался прикинуться наивным простачком. - Вот останусь я в вашей Сибири, девушку там найду, она меня согреет. Мне с ней тепло будет.

 - Интересно, кто вам это позволит?

 - А что нельзя? Я же ее любить буду. Даже женщин нельзя! – махнул рукой. - Никакой радости в жизни!

 - А ты оптимист неисправимый, однако! 

 Доктор, в конце концов плюнул, поняв что наверное бесполезно спорить с придурком.

 Иногда я, конечно мог впасть в отчаяние, но все равно брал себя в руки, и ничто не могло меня сломить, словно ветку, которая гнулась, но не ломалась.                                                

 Катя вдруг увидела у меня на пальце  обручальное кольцо, которого раньше не замечала.

 - Ты что женат? – спросила она. - У тебя жена есть?

 - Была.

 - Была? Почему? Вы расстались?

 - Нет, она умерла. Я просто ношу кольцо на память.

 - Прости. Ты ее любил?

 - Да, любил…

 - Сильно?

 - Сильно.

 - А как ее звали?

 - Инга. – Ответил я ей.

 - У тебя ребенок есть?

 - Есть. Дочка, три года.

 - И как же ее зовут?

 - Катарина.

 - А кем ты работал? Кто по профессии? – продолжала расспрашивать Катя

 - Журналист, работал в газете. Я окончил берлинский университет, факультет журналистики и иностранных языков.

 - Вот как? Значить ты у нас ученый?  Умный значить?

 - А что я, дураком быть должен? Я три языка знаю.

 - Какие еще?

 - Польский, немецкий, немного французский, английский.

 - Хм… Представитель прессы, и о чем же ты писал  в своей газете? Гитлеру хвалебные оды?

 - Нет, я политики не касался. Сплетни собирал, про известных людей, про артистов, брал интервью, писал театральную критику.

 - А с кем из известных людей ты общался?

 - Марлен Дитрих…

 - Марлен Дитрих? Врешь!

 - Нет, я серьезно. Статью писал, даже автограф у нее брал.

 - А Гитлера тоже видал?

 - Видал. Он к нам в университет приезжал, вместе с Геббельсом, министром пропаганды.

 - Он лапшу наверное вам на уши весил! А вы и слушали! Нашли, кого слушать!

 - Ты наверное права… но не все так просто. Вы же верите Сталину?



Глава 32


 Соколова снова вызвали в штаб дивизии, передали, что комдив хотел его видеть.

 - Здравствуйте Григорий Яковлевич! Заходите, - поздоровался зам комдива.

 - Здравствуйте товарищ полковник! Вызывали?

 - Проходите. Чайку хотите? У меня тут сахар, печение. Угощайтесь!- предложил Джанджгава.

 - Спасибо.

 - Как дела у вас? Как наши бойцы, поправляются?

 - Спасибо, все в порядке.

 - Я хотел бы еще побеседовать с вами насчет нашего пленного. В каком он состоянии?

 - Что сказать, организм молодой, состояние стабильное, быстро идет на поправку. Заживает все на нем, как на собаке. Думаю, дней через десять можно будет говорить о полном выздоровлении.

 - Что вы еще можете о нем сказать? Мне нужна характеристика.

 - Хм-м. Как вам сказать? Первое время, конечно, нервничал, был подавлен, переживал, я бы расценил его состояние как депрессивное, а потом удивительно быстро освоился, адаптировался, смирился со всем. Сейчас, со мной и с Катей, на контакт идет охотно, достаточно общительный, ведет себя адекватно, агрессии не проявляет. В последнее время настроение у него даже чересчур оптимистическое, Катерине все время какие-то байки рассказывает анекдоты, пытается ее насмешить, только хохот стоит, вообщем такое впечатление, что он к ней даже не равнодушен, когда налет был, почему-то за нее испугался, даже прикрыть ее пытался.

 - Вот, даже как? С чего это он? – спросил Джанджгава несколько удивленно.

 - Да уж что-то больно трепетно он к Катерине относится. Вообщем слишком плохого я ничего о нем пока сказать не могу, обычный парень. Мальчишка еще, даже повадки ребяческие.

 - О чем в основном говорит? Что больше всего интересует?

 - Говорит, конечно, много, но в основном на отвлеченные темы, о ерунде всякой. Я не слышал почти, чтобы он говорил о политике, редко, за исключением, конечно, того, что он сказал, что не поддерживает политику Гитлера и даже готов перейти на нашу сторону. Спрашивал, что с ним будет? Куда его отправят? Когда я сказал, что его могут отправить в лагерь для военнопленных, в Сибирь, он только спросил, как кормить будут. Даже пошутил, что останется там, если ему понравится, девушку найдет, которая его согреет.

 Зам комдива усмехнулся.

 - Ладно, надо будет еще с Катериной поговорить. Когда вернетесь, пришлите ее ко мне.

 - Хорошо.

 Через некоторое время к комдиву зашла Катерина.

 - Можно войти? Здравствуйте Владимир Николаевич! Мне сказали, что вы меня звали?

 - Да, проходи, Катюша садись, разговор у нас будет неформальный.

 - Я слушаю.

 - Тебе удалось наладить контакт с пленным. Мне надо знать, о чем он думает, что говорит, что спрашивает, как себя ведет, какой у него характер?

 - Ну, вообщем, ведет себя пока нормально. Сначала конечно какой-то подавленный был, переживал, а потом оживился, разговорчивый такой стал. Глазки мне строит, партизанкой меня называет, шутит, анекдоты рассказывает. В последнее время так трындит, что рот не закрывается, хлебом не корми, только дай поговорить.

 - О чем говорит?

 - Как сказать? – она пожала плечами. - Ничего особенного. Говорит, что работал журналистом, заканчивал берлинский университет, факультет журналистики и иностранных языков. Жена у него умерла, есть дочка. Бабушка русская из Одессы, дед поляк, уехали в Польшу в 17-м году, отец немец.

 - Ну, это мы в курсе. Не обижает тебя?

 - Нет, раз только ведьмой назвал, но в шутку. А вообщем вроде и не злой, обычный, парень как парень такой же как все, простой, общительный, с чувством юмора.

 - Я так понял, что не равнодушен он к тебе? Так что смотри! Какие вопросы задает? Спрашивал о том, в какой он части? Номер дивизии? Сколько человек? Еще что-нибудь? Вел себя как-то подозрительно?

 - Нет, этого не спрашивал. Спросил, только, как командира зовут. Еще спрашивал, что с ним будет, куда его отправят, больше ничего.

 - Ясно. Ладно, Катюша, спасибо, можешь идти, но все равно, будь с ним осторожна.


 Поговорив по душам с зам комдива, Катя вернулась. Увидев Катюшку, я снова заулыбался.

 - Катюша!

 Что бы развесить ее немного, напел ей песенку:


 Расцветали яблони и груши,