Честно говоря, я даже обрадовался, когда Ваня пришел ко мне. Мне  было тошно и хотелось с кем-то поговорить. Что-то было в этом парне, я вдруг почувствовал к нему симпатию и доверие, моя интуиция подсказывала мне, что он очень надежный и на него можно положиться. Уже то, что они так ловко нас обхитрили, обвели вокруг носа, стоило уважения!

 Я еще не знал что со мной будет и даже не мог предположить, что потеряв своих друзей, Кристиана и Алекса приобрету новых, которыми мне станут те самые русские парни, с которыми мы были врагами! Причем некоторые из них мне будут не мене дороги, а дружба с ними не менее крепкой. 


 Лейтенант зашел в штаб дивизии, там собрались Савинов и Колесов.

 - Разрешите товарищ полковник? - доложили Джанджгаве.

 - Что с пленным? Мне надо знать какое у него состояние и можно ли его куда-то сейчас отправлять?

 - Доктор сказал состояние тяжелое, но стабильное, вероятно жить будет, но надо еще подождать.

 - Ладно, – сказал зам комдива. 

 - Я сам его видел, даже разговаривал. Мы побеседовали минут пять, он отвечал, вполне нормально. Только немного вялый еще конечно, – добавил Мелешников.

 - И о чем же вы говорили? – спросил полковник.

 - Так. Я только спросил как здоровье, как себя чувствует? Он ответил что хорошо, даже шутить пытался. Вообщем ничего, держался. Есть у него чувство юмора, спросил меня: « Ты что обо мне беспокоишься?», я ответил: «Конечно! Места себе не нахожу!» А он говорит: «Что черви меня в могиле не съели? Прости что живой».

 Офицеры рассмеялись, разразился дружный  хохот.

 - Вот как? Ну-ну! – произнес зам комдива.

 - Он же говорил, что бабка у него из Одессы, есть в нем что-то такое!  Я и сам заметил,– сказал майор.

 - Да… Что вот только прикажете мне делать с ним? – задумался Джанджгава.

 Мелешников, прямо из штаба вернулся во взвод.

 - Только в санчасти был. Угадайте, - спросил Ваня ребят, – с кем разговаривал? С Гансиком нашим!

 Бойцы оживились.

 - Представьте себе?

 - Да ну! Он что еще живой?!!! – спросил Федя Семенов.

 - Живой, лежит, отдыхает. Привет вам передавал, мне улыбался.

 Раздалось общее ржание.

 - Черт, холера его не берет. Сволочь! – сказал Николай.

 - Даже обрадовался когда я к нему зашел! Поговорил со мной по душам, побеседовал, сказал, что бабушка у него русская.


 Вечером к Кате заглянули подружки и позвали её поболтать. Отпросившись у доктора ненадолго, она выбежала к ним.

 - Привет! - Поздоровалась Катя с Верой и Маринкой.

 - Привет! – Поздоровались подружки.

 - Отпустил тебя доктор? – спросила Маринка.

 - Ну да… У меня пока дел немного, есть свободное время.

 Девчонки присели на скамейке.

 - Катя, - спросила Маринка, – говорят у вас в санчасти немец пленный лежит, которого раненным приволокли?

 - Ну да…

 - Значит тебе ходить за ним приходится? – спросила Вера.

 - Приходится, - вздохнула Катя.

 - И как он? – спросила Марина.

 - В тяжелом состоянии, пока все лежит. У него ранение ножевое в грудь.

 - И сколько ему лет?

 - Не знаю. Лет наверное двадцать, парень молодой.

 - Я бы ни за что за ним ходить не стала! – выдала Вера. – Пускай бы помирал фашист проклятый. Так ему и надо!

 - Еще к тому же урод какой-нибудь противный, - добавила Маринка.

 - Ага, рожа кирпичом, амбал под два метра ростом, - воображала Вера.

 - Или худой как жердь, уши торчком, рыжий весь, конопатый… Фу, фу… Все они такие.

 - А вот и нет, - отрезала Катя.

 - А какой?

 - Да обычный… Нос прямой, глаза серые, волосы темные, рост наверное средний, ни худой и не толстый. На рожу даже симпатичный.

 - Уж не понравился ли он тебе? – Вера удивленно заморгала глазами. – Смотри не влюбись! – зло съязвила она.

 - И не собираюсь! – обиделась Катя. – Мне его просто жалко… Ранение тяжелое, лежит и стонет все время, беспомощный как ребенок.  Температура у него была под сорок, думали, что умрет… сейчас уже лучше немного.

 - Жаль, что не помер! Туда ему и дорога! – выпалила Вера возмущенно.

 - Ну раненный он! Что мне бросить теперь его? Ну не могу я так, когда он такими глазами жалостливыми на меня смотрит.

 – Ей какую-то гадину фашистскую жалко, которую не добили. Я бы собственными руками его задушила!

 - Злая ты Вера, - с обидой сказала Катя.

 - А ты у нас добрая! Ангел прямо! Дурочка глупая! Пошли Марина, пусть она возится с этим фрицем, или Гансом… как там его? Ему наверное писать охота, путь утку ему подает!

 - Ну и иди! – Катины глаза наполнились слезами, и она зарыдала навзрыд.

 - Марина ты идешь? – Вера раздраженно спросила подругу.

 - Зачем ты так с ней? Не плачь, – Марина принялась успокаивать Катю.

 - Ну и оставайся с ней! Можете на пару… - раздраженная Вера развернулась и ушла.


 - Ты наверное тоже считаешь, что я? - Катя спросила Марину. – Теперь все считать меня будут предателем.

 - Успокойся… - Марина прижала Катю к себе, погладила по голове.

 - Я не виновата, что его к нам в санчасть притащили… Он пленный, его допросить надо было…

 - Не плачь, ну продержат его в санчасти, а потом отправят в лагерь для военнопленных. Подумаешь…

 - Ну не могу я так его бросить, когда он в беспомощном состоянии, он ведь такой же раненный.


 В палату Катя вернулась заплаканная и ужасно расстроенная.  Увидев её в слезах, я спросил:- «Что случилось?» На мой вопрос она сначала промолчала, а потом раздраженно сказала, что все из-за меня.

 - Почему?- попытался узнать у нее, но она опять промолчала.

Глава 27


 Два дня я еще лежал в лежку (4, 5 -го мая), не мог подняться с постели и почти ничего не ел, Катя ухаживала за мной, кормила  с ложки бульоном как маленького. Мне  было тяжело осознавать свою беспомощность, я был один среди людей, которые относились ко мне враждебно, и наверное просто ненавидели.

 Из всех кто меня хоть немного жалел, была наверное только Катя. Нуждался ли я в жалости? Как ни странно, но да! Мне хотелось, чтобы меня пожалели, но не всякую жалость я воспринимал. Я терпеть не мог, когда меня жалели мужчины, скажу, что их сочувствие не всегда было мне приятно, но мне нравилось когда меня жалела женщина или молоденькая девушка, я испытывал от этого определенное удовольствие. Более того, мне это нравилось и очень умиляло. Я как раненный зверек хотел, чтобы меня приласкали, погладили по шерстке, перевязали ранку, при этом мне хотелось жалобно заскулить и ласково зарычать, сложив свою голову на колени.

 На пятый день день (6-го мая), доктор меня осмотрел и сказал, что я буду жить, и что жизни моей ничего не угрожает.

 - Температуры у вас нет, рана чистая, давление почти в норме.

 Мой организм справился, и видимо то, что я был еще молод, вынослив, тренирован,  сделало свое дело. У меня было отменное здоровье! Да девятнадцати лет я даже не курил!


 Комдив сам беседовал с доктором.

 - Состояние пленного стабилизировалось, – сказал врач. - Отправлять его будете?

 - Пока еще уточню куда. Вообщем так, без особой надобности, в санчасть никого посторонних не пускайте. Разговаривать с пленным никому кроме вас и Кати не разрешается без особого на то моего распоряжения. Ясно?

 - Ясно.

 Если бы я был здоров!  Меня бы наверное отправили очень быстро, а так меня еще надо было лечить. К тому же первые три дня вообще не знали, выживу я или нет, решили пустить все на самотек. Главное было меня допросить, а дальше трава не расти. Ложить в госпиталь, вместе с русскими солдатами? Не знаю, но меня туда не отправили, немцев наверное там не лечили, а специальных госпиталей для немецких военнопленных рядом не было. Вот меня и  держали пока в санчасти, поскольку я был один. НКВД, раненный и больной? Кому я был нужен?


 - Разберитесь с ним, с этим "фрицем" - поручил полковнику Слышкин, командующий дивизией и отлучился с проверкой в одно из подразделений...

 Заместитель командира дивизии связался с кем-то по телефону, очевидно с отделом НКВД, который занимался военнопленными.

 - День добрый. Это зам комдива из 15-й стрелковой, Джанджгава.

 - Капитан Василевский, – ответили в трубке. - Слушаем вас.

 - У меня в дивизии пленный.

 - Один?

 - Пока один.

 - Да, это по нашей части. Допросили? Протокол допроса имеется?

 - Разумеется, данные переданы командующему армией.

 - Хорошо. Звание? Офицер, рядовой? 

 - Лейтенант. 258-я пехотная. Подразделение разведки…

 - Разведки? Минутку, этим у нас особый отдел занимается. Я свяжу вас с полковником. Тем более офицер, с офицерским составом у нас тоже отдельно.

 Трубку передали полковнику.

 - Да, я слушаю вас.

 - Зам командира дивизии из 15-й стрелковой, полковник Джанджгава. У меня пленный, лейтенант из 258-й пехотной дивизии немцев.

 - Разведка?

 - Так точно. Русским владеет хорошо, кажется, бабушка у него русская, уехали из Одессы в 17-м году, если ему верить.

 - Тогда направляй те его к нам, разберемся, по нашей части.

 - Дело в том, что он ранен. Состояние пока тяжелое, находится при нашей санчасти. Куда его?

 Полковник выдерживает паузу.

 - Вот что,  держите его пока при санчасти, пусть поправляется, как состояние его стабилизируется, хотя бы более или менее, мы сами лично за ним приедем.  Допросите его еще раз, узнайте о нем все, проследите за ним.