Наталья Соловьёва - Жизнь за ангела

 - Кто вы такой? – спросил я его. – Вы хорошо подумали? Там женщина, если я буду убит, ее расстреляют, немедленно.

 Тот выругался сквозь зубы.

 - Папа! – вскрикнула девочка.

 Кажется, мужчина понял, что убить меня сейчас он и вправду не мог. Во-первых, здесь к тому же его дети и деваться ему некуда.

 - Вы ее муж?

 - Не ваше дело. Почему вы не стреляете?

 - Я не хотел бы вас убить. Уходите немедленно! Сейчас я вас отпущу и не скажу что вас видел, обещаю. Но если вас еще раз заметят,  ничем не смогу помочь.

 Мужчина вышел, я его отпустил  и позволил ему незаметно скрыться. Девочке сказал, чтобы немедленно возвращалась домой.

 - Ты же немец, почему ты не убил моего папу? – спросила Валя.

 На лице ребенка я прочел выражение некоторого недоумения.

 - Я не хотел этого делать, у меня сестра такая же как ты.

 - Правда?

 - Да.

 Ольгу я предупредил, чтобы была осторожней. Она расплакалась и была признательна, за то, что я отпустил ее мужа, его звали Николай.  Попав, в немецкий плен он бежал и подался в партизанский отряд, который организовал местное сопротивление.

 К несчастью эта история закончилась трагически. Видимо решив спасти свою семью, помочь ей скрыться, Николай был замечен офицером, тот церемониться не стал и сразу же доложил, что поздно вечером, при попытке бегства, бы замечен во дворе мужчина, который успел скрыться. Ольгу немедленно забрали в отделение гестапо. Детей успели спрятать, а я помог им бежать. Мальчик был не причем, а вот  Валя была уже взрослая и за ней объявили охоту, подали в розыск. Меня долго трясли и опрашивали по делу, как свидетеля. Я отпирался и говорил, что ничего не знаю и какого-либо подозрительного мужчины не замечал. Поверили мне с трудом, так что я чуть было не поплатился.

 Нескольких партизан поймали, вместе с ними казнили за пособничество и некоторых местных жителей. Среди них была и Ольга, ее повесили на площади с табличкой: «За помощь партизанам». Бедная Ольга! Мне было очень жаль эту женщину, хотя ничего кроме простого почти дружеского общения  нас не связывало, я тепло к ней относился. Ну не мог я ее уберечь! И помочь ей ничем не мог. Еще, недели через две нас отправили из тыла на передовую, ближе к линии фронта. 

 Был вечер в феврале. Мы сидели в одной избе, погода была ужасная, за окном мела метель, кружилась вьюга. Чтобы согреться принесли дрова, натопили печку, после чего попытались настроить старый приемник, который у нас был. Послышался треск, шипение, голос диктора на русском передал вечернюю сводку информбюро, а потом зазвучала  песня:

 Вьется в тесной печурке огонь,

 На поленьях смола как слеза…

 Это была «Землянка»! Я впервые ее услышал, она была такой теплой и мелодичной, что я невольно заслушался. Мне действительно понравилась эта песня, особенно строчки: «до тебя мне дойти не легко, а до смерти четыре шага», они запали мне в душу. Как мне хотелось сейчас быть с любимой девушкой! Как хотелось, чтобы она меня ждала! Но у меня никого не было, и вместо этого в сердце была пустота, которая отзывалася болью.

 - Опять русские какую-то песню транслируют, – сказал Гельмут

 - О чем они поют? – спросил Вильгельм.

 - У нас же переводчик есть, Ганс! Переведи, о чем там поется,– попросил Алекс.

 - Что интересно? - спросил я приятелей.

 - Конечно, интересно! – завопили все хором, - О чем там поют большевики?

 - Эх вы! Русский знать надо! - ответил я им.

 - Это ты у нас специалист, – вставил Пауль.

 - Хорошо, переведу. Эта песня про землянку, в которой горит огонь. Гармонь поет про любимую девушку, про улыбку ее, глаза.  Девушка эта далеко и дойти до нее не легко, а до смерти четыре шага. Любовь ее, Ивана согревает - вот весь смысл текста, если дословно. Понятно? Есть еще некоторые слова и выражения, которые на немецкий просто не переводятся.

 - Красиво! Мне бы тоже сейчас к девушке, я бы не отказался, чтобы она меня согрела, - вздохнул Алекс.

 - Значит, выходит, что все мы думаем об одном и том же?

 - Выходит что да. И охота вам здесь воевать с большевиками, сдыхать только потому, что так фюреру захотелось?

 - Я даже не знаю, – сказал Петер,– но я все еще верю в нашу победу, и готов сражаться как лев.

 - А я уверен, - сказал я, – что русских нам не победить. А знаешь почему? Они за Родину воюют и своей земли не отдадут. А мы за что? Дали нам под Москвой и еще дадут, не сомневайся. Так как русские воюют, нам еще учиться надо.

 - С этим я согласен, – поддержал меня Алекс. – Слышал, как они нам глотки зубами перегрызают.

 - Знаю, в нем русская кровь течет. Что не так? Может, сдаться в плен к большевикам хочешь? Давай! – прошипел Пауль.

 - Если бы хотел, давно бы сдался! В Сибирь не хочу, пусть лучше меня убьют. В НКВД все равно расстреляют.

 В эту ночь нам снова предстояло отправиться на задание, проникнуть в тыл. Надев трофейную одежду, мы совсем стали похожи на русских, и от бойцов Красной Армии нас было не отличить.

 - Ну вот! Совсем как большевики! - шутил  Вилли.

 - Ганс, тот больше всех похож, не отличишь, – добавил Пауль.

 Все разразились веселым смехом.

 - Удачи вам! – напутствовал нас командир подразделения.

 Подобравшись к селу, которое было занято русскими, мы укрылись за углом, стоящего крайним здания. Остановившись, внимательно осмотрелись. Вокруг  везде были русские солдаты, их было много, повсюду слышалась русская речь.

 - Так кучами все и ходят. Что будем делать? – спросил лейтенант, старший группы, Карл Лейбниц. – Всем нельзя, слишком опасно. Какие будут соображения?

 Я предложил:

 - Сейчас темно, смешаемся с общей массой, может быть не заметят?

 - Идея! Думаешь, сработает? Давай, только осторожно. Вы идите втроем, мы за вами  в случае чего вас страхуем.

 - Держатся всем вместе,– сказал я товарищам. – Рот открывать буду я, остальным молчать. Все ясно? Наша задача попытаться взять «языка». Ганс, - сказал Шварцу, - прикинешься раненным, мы идем в госпиталь.

 - Понял.

 Выйдя на дорогу, мы смешалися с общей массой. Ганс Шварц хромал, изображая раненного. Вдруг нас остановил один из офицеров.

 - Стой! Кто такие? Куда идем?

 - Разрешите доложить, старший лейтенант Игорь Плотников. Идем в госпиталь. Тут рядовой Петренко ногу подвернул, поскользнулся неудачно.

 Капитан посмотрел на нас подозрительно.

 - Ваши документы?

 - Какие документы? Твою мать! Не видишь человеку плохо?! Я же сказал в госпиталь надо!

 Ты что, каждого будешь проверять?! Ох…ли что ли все бл…ь  в самом деле?!

 В ход пошла отборная порция русского мата, который я только знал! 

 - Чего орешь?! – капитан потерял  всякую бдительность. – Ладно, хрен с вами. Некогда мне, катитесь быстрей отсюда, чтоб я вас не видел к чертовой матери. Госпиталь там! – он указал направление.

 - Ты лучше нас проводи, отсюда не видно, точнее покажи, а то тут домов много, я заблужусь. Темно же!

 Капитан тоже выругался.

 - Ступайте за мной, сейчас покажу. Надоели вы мне!

 Мы зашли за какое-то здание, остановились, поблизости никого не оказалось.

 - Вон там, за тем домом. Понял? Ты еще направо сверни, первое здание.

 - Хорошо, теперь понял, найдем.

 Улучив момент, один из наших ребят ударил офицера прикладом по голове, тот охнул, осел, и рухнул на землю.

 - Пауль, ты хоть его не убил?- спросил я несколько испугавшись. – Аккуратнее надо придурок.

 Тот наклонился.

 - Живой, дышит. Кляп ему в рот, пока не очнулся, если придет в себя заорет - мы пропали.

 Осторожно мы потащили добычу к лесу, по пути встретились с товарищами. На краю села нас заметили, открыли огонь, но нам удалось скрыться.

 Дотащили мы капитана, до наших позиций, свалили в сарае. В помещении он открыл глаза, осмотрелся.

 - Где это я? Что происходит?

 - Вы в плену, – отвечал я спокойно на русском.

 - А-а-а гадина! Сволочи! Не раскусил я вас. Ты, гаденыш, откуда русский знаешь? Русский что ли?

 - Нет, я немец. Хотя русские корни у меня есть. Сейчас вы будете отвечать на наши вопросы. Как вас зовут?

 - Пошли вы! Ничего я вам не скажу. Сдохните вы все твари, всех вас перебьем рано или поздно! Слышишь?! Всех! Не видать вам Москвы как своих ушей. Во-о-о! Видали?! – он показал нам фигу, после чего его стошнило, и он наблевал прямо на пол.

 - Вот, я же говорил аккуратней! Кажется у него сотрясение. Только блевотины нам здесь еще не хватало! – высказал я. - Этот вряд ли что-нибудь скажет, знаю я таких.

 - Ничего, в штабе ему язык развяжут, – сказал Пауль. – Надо доложить командиру, что пришел в себя.

 В конце февраля, был случай, что меня отправили на разведку одного. В километрах двух примерно от населенного пункта, где мы занимали позиции, был какой-то поселок, очень маленький, хутор в несколько домов и надо было узнать есть ли там русские, хотя большого стратегического значения он не имел.

 Дело было вечером, шел снег, мела метель. Пробравшись к месту по глубокому снегу, через лесополосу я увидел дома, в одном из них горел свет. Вокруг темно, тишина и ни единой живой души. Осмотревшись, я осторожно подошел к калитке, забрался во двор, постучал в дверь и спрятался, держа оружие наготове.