Сами по себе открыточки и коробочки с конфетками, начиненными цитрусовой гадостью, особого вреда не представляли, в конце концов, никто не может заставить тащить всё это к себе домой — на любом углу стоит урна. Но со всеми этими бумажками и немыслимыми капроновыми бантиками был связан один неприятный момент, доставлявший массу отрицательных эмоций: те, кто щедро делился с ней всей этой дешёвой пакостью, явно рассчитывали на ответные шаги с её стороны.

Нет, семнадцати копеек на картонное барахло Поле было не жалко, это не те деньги, из-за которых стоило бы лить слёзы, но, если бы можно было обойтись без этого ритуального двуличия, она бы с радостью отдала и больше, лишь бы только не высасывать из пальца сентиментальные словеса. Мало того, что рафинадные пожелания были плюс-минус все на одно лицо, но эту слащавую муть требовалось вручить в определённый день, который, ко всему прочему, нужно было ещё и помнить. Чужие дни рождения и наивные коллективные праздники Полину раздражали, потому что были постоянным источником всяческих проблем и неувязок, но сегодня было двадцатое августа, а значит, как ни поверни, впереди её ждал замечательный день с положительными эмоциями и дорогими подарками.

В том, что папа дорогой расщедрится и сделает дочке приятное, Полечка не сомневалась. Куда же он денется, если она — единственная радость его закатывающейся жизни? Конечно, неделю назад в «Склифе» ляп она допустила приличный, но кто же знал, что наркозом наслаждается не папуля, а это ничтожество? Ну да ладно, и на старуху бывает проруха: что Бог ни делает, всё к лучшему, по крайней мере, теперь папа в курсе их с Кириллом отношений, и, поскольку в любой ситуации он всегда принимает её сторону, ещё неизвестно, во что всё это выльется Кряжину. Подумав хорошенько, пошевелив извилинами, папуся должен допереть, что дыма без огня не бывает, и прийти к выводу, что если милая дочурка так ненавидит своего муженька, значит, для этого есть веские основания. А что, может, всё не так уж и плохо сложилось! Пожаловаться на судьбу — плёвое дело, навыдумывать можно такого, чего было и чего не было, а там — пойди разберись, докажи, кто из них прав, а кто виноват.

Конечно, жаль, что этот паршивец не отдал Богу душу на операционном столе, но с таким ранением ему это и не грозило. Надо же, артист, да по нему «Щепка» плачет, как по родному: войти в роль так, чтобы потерять сознание от царапины — это надо уметь! Мало того, что пуля не повредила ни одного жизненно важного органа, она даже не задела кости: так, одна кровища, но зато на белой рубашке — эффектно! Папенька чуть с ума не сошёл, носился вокруг этого афериста, как угорелый, даже на крышу «Волги» мигалку выставил, до того торопился его к врачу доставить!

А этот — и рад стараться: глаза закатил, лежит — еле дышит, ну, прямо умирающий лебедь! Ему по хорошему счёту нужно было бы царапину йодом прижечь да пластырем заклеить — и коленом под зад из «Склифа», так нет, папусик выбил ему одноместную палату и каждый день к нему после работы мотается — еду истощённому герою возит, того гляди, ещё и орден для него пробьёт! Да, чертовски жаль, что этот недоделок родился в рубашке, траурные одежды вдовы героя придали бы её чертам благородную бледность, но — увы, мало того, что Кряжин оказался живучим, он ещё и сумел на халяву забронировать себе пожизненные лавры.

Хотя, пожалуй, и неплохо, что он не попрощался с жизнью так скоропостижно: вот уж не факт, что папенька так же миролюбиво отреагировал бы на её выходку, если бы неделю назад героический зять сыграл в ящик! Да, вовремя Кряжин подсуетился, нечего сказать — купил папу со всеми потрохами. Ну да ладно, худа без добра не бывает: узнав о том, что прохиндею ничего не грозит, папик сменил гнев на милость и малость оттаял.

На самом деле, очень вовремя, а то бы у него не хватило времени купить те золотые часики из «Берёзки», о которых она ему говорила в июне, а они стоили того, чтобы ими заинтересоваться. Маленькие, аккуратненькие, обтекаемо-ромбовидной формы, украшенные по всему корпусу мелкими бриллиантиками, они были просто великолепны. Делающий два полных оборота вокруг кисти чешуйчатый браслет был похож на спящую змею, свернувшуюся крупными кольцами, а ограненный рубин, укреплённый острыми маленькими зубчиками напротив цифры двенадцать, напоминал горящий глаз какой-нибудь сказочной царицы-анаконды.

Когда Полина увидела сумму чеков, требуемую в уплату за сказочный браслетик, то почувствовала, как под ложечкой у неё коротенько ёкнуло, и, разливаясь благодатным теплом мечты, до которой можно дотянуться руками, сладко отозвалось где-то на самом дне желудка. При мысли о том, что всего через два месяца она сможет стать обладательницей этого чуда, дыхание её участилось, и, рванувшись тёплой птицей, сердце жарко затрепыхалось в груди.

В том, что чудо-часики ждали именно её, у Полечки сомнений не было, теперь для исполнения её страстного желания требовалась самая малость: чтобы сомнений не возникло и у папы. Откуда он возьмёт такую прорву денег на чеки, Полю не интересовало, как не интересовало и то, есть ли у отца возможность купить дочери такую дорогую вещь. Она хотела этот браслетик, она жаждала его всем своим существом, каждой клеточкой души и тела, — и только это имело значение, а всё остальное было неважно.

Приступая к делу, Полина не рассчитывала на скорую победу: слишком уж высока была назначенная за чудо-часики цена, но дело того стоило, и две недели, кинутые на то, чтобы уговорить родителя поднатужиться, она не считала выброшенными впустую. Сначала, узнав о безумной цене безделушки, Горлов, не принимая слов дочери всерьёз, только снисходительно улыбнулся, но когда до него наконец-то дошло, что просьба белокурого ангелочка — не шутка и что для удовлетворения Полечкиной мечты на самом деле потребуется сумма, равная стоимости автомобиля средней руки, откровенно опешил.

Извиваясь ужом, Полина ластилась к отцу, как могла, наивно моргая голубыми, как горные озёра, глазками, и к концу второй недели железный генерал сломался. И вот теперь, двадцатого августа, Полина с нетерпением ожидала результатов своего демарша, на который положила столько сил и труда. К слову сказать, Павел тоже грозился преподнести ей что-то необыкновенное, но, как бы он ни усердствовал, его подарок в любом случае не мог составить конкуренцию отцовскому. Что же касается Кирилла, на его щедрость она особенно не рассчитывала, к тому же толщина кряжинского кошелька оставляла желать лучшего, да и больничные стены автоматически оправдывали отсутствие подарка, что, по твёрдому убеждению Полины, скупердяю Кряжину было исключительно на руку.

Первый телефонный звонок раздался в квартире Поли в половине девятого утра. Взглянув на часы и убедившись, что в такую рань может позвонить только папа дорогой, Полюшка самодовольно улыбнулась и, прикусив нижнюю губу, удовлетворенно хмыкнула: и никуда-то он, старый пень, не делся, приполз на пузике, виляя хвостом, как миленький, а сколько гонору было!

— Аль-лё! — Опустившись на низенький пуфик, обитый цветастым коричневым плюшем, Полечка кокетливо опустила реснички и приготовилась выслушивать дифирамбы своей ненаглядной персоне.

— Полина? — голос Артемия Николаевича прозвучал совсем близко, настолько близко, будто он находился с дочерью рядом. — Здравствуй.

— Здравствуй, папа, — понимающе кивнув, Полечка картинно передёрнула бровями и усмехнулась. Вот и поделом тебе, старый дурак, наломал дров, рассорился с единственной дочкой, а теперь не знает, с какой стороны подступиться…

— Полина, я звоню поздравить тебя с днём рождения, — с трудом выговаривая слова, будто наступая самому себе на горло, Артемий Николаевич сделал паузу, — и пожелать тебе здоровья, счастья и исполнения всех твоих желаний.

«Что касается желаний, то это напрямую зависит от тебя», — чуть не выпалила Полина, но вовремя удержалась. В голосе отца было что-то странное, непривычное, что-то отстранённо-чужое, чего никогда не бывало раньше.

— Папа, во сколько тебя сегодня ждать? — решив на всякий случай перестраховаться, Полина благоразумно оставила свои комментарии при себе. Конечно, стоило бы поучить папеньку вежливости основательно, в конце концов, он должен думать, что он говорит и кому, но сводить счёты именно сегодня было попросту неблагоразумно. Передвинув воспитательные меры на неопределённое время, она добавила в голос самую толику благожелательности, давая отцу понять, что перемирие, в принципе, возможно, но, понятное дело, теперь уже исключительно на её условиях.

— Сожалею, Полина, но сегодня тебе придётся праздновать без меня, — спокойный голос генерала обескуражил Полю до крайности.

— Как это — без тебя? — Нехорошее предчувствие провело по затрепыхавшемуся сердечку Полечки своими острыми коготками. — Ты что, занят? У тебя неотложные дела, да?

— Нет, я абсолютно свободен.

Чувствуя, как в ушах тоненько зазвенело, Поля облизнула губы, и по её горлу прокатился короткий спазм подступающей паники.

— Ты болен? Мне к тебе приехать? — в голосе Полины послышалось неподдельное беспокойство.

— Я совершенно здоров. — Несмотря на хорошую слышимость, Поля никак не могла уловить, что скрывается за ровным тембром голоса отца. Чёрт, что всё это значит? Еще недавно он блеял, как овца, а теперь говорит с ней так, будто его звонок — манна небесная, за которую она должна ему быть благодарной по гроб жизни.

— Папа, я что-то ничего не могу понять, — с растерянностью проговорила она. — Что происходит? — Скользнув по гортани, к сердцу съехал шлепок отчаянно холодного страха. Он что, хочет сказать, что её надежды на анаконду с рубином во лбу — мираж, пустые мечты? От такой мысли Поле стало нехорошо. — Я не поняла, ты что, хочешь сказать, что мы с тобой сегодня не встретимся?

— Я хочу сказать, что в наших дальнейших встречах больше нет никакого смысла, — слова генерала обрушились на Полину неподъёмной каменной глыбой, и, сверкнув золотой чешуёй, анаконда стала явно удаляться.