— Так-так… Значит, убираемся? — Сдвинутые брови Любы образовали на лбу продольную складку, явно не сулившую ничего хорошего, и по этому верному признаку сообразительный Минечка понял, что сейчас начнется разбор полёта.

Решив не дожидаться критического момента, а именно, когда мамочка начнёт озвучивать вслух всё то, что она пока что держит при себе, он покаянно опустил голову, всем своим видом показывая, что уже осознал свой проступок, а потому задушевная беседа, отягощённая карательными мерами, в данном случае абсолютно неуместна.

— Миш, какой же ты непослушный! — По миролюбивым ноткам, едва различимым за строгими интонациями, Минечка понял, что гроза миновала и, облегчённо вздохнув, почти без опаски поднял повинную голову. — Погоди, а это ещё что такое?

Сняв со спинки стула школьный пиджак сына, Люба встряхнула его за плечики и с удивлением обнаружила такое, что заставило её моментально позабыть о вопиющем факте с пылесосом. На левой стороне пиджачка, на уровне груди, рядом с алюминиевой звёздочкой, принадлежащей Михаилу, красовалась ещё одна, но не металлическая, а новомодная, пластмассовая, с фотографическим портретом маленького Володи Ульянова в центре.

— Минь, — растерянно моргнув, Люба перевела удивлённый взгляд с пиджака на лицо сына, — ты мне можешь объяснить, что это значит? Отчего у всех нормальных детей по одной звёздочке, а у тебя целых две?

— Тебе тоже нравится? — Видя неподдельное удивление мамы, Миша испытал чувство гордости за свою неординарную идею.

— Подожди, нравится мне или нет, — второй вопрос, — остановила его Люба, — ты мне, пожалуйста, скажи, кто тебя надоумил приколоть второй значок?

— А что в этом такого? — По тому, с каким нажимом мама произнесла слово «надоумил», Миша сделал вывод, что его замечательная идея ей в корне не приглянулась, и обиженно насупился. — У нас в классе над доской висит портрет Леонида Ильича Брежнева, и, между прочим, у него на пиджаке тоже две звездочки.

— Но ты же взрослый человек и понимаешь, что звёздочки на портрете — это не значки, купленные в магазине, а настоящие награды, которые выдаются человеку за определённые заслуги, — убедительно проговорила Люба.

— Как медали на войне? — тоненьким голосочком уточнил Миша.

— Да, как медали.

— Значит, когда я совершу какие-нибудь заслуги и мне дадут медали, я смогу носить их на школьной форме все сразу?

— Определённо, — кивнула головой Люба. — Кстати, Миш, а откуда у тебя взялась вторая звёздочка, я тебе такой не покупала.

— А мне её папа подарил.

— Кто?! — Если бы Люба вовремя не ухватилась за спинку стула, то она бы непременно упала. — Какой ещё папа? — Проведя похолодевшими пальцами по лбу, она оторопело сглотнула: как же она могла не подумать о том, что Кирилл не станет ждать её разрешения на встречу с сыном?

— А разве пап может быть несколько? — помедлив, не по-детски спросил Миша. Справившись с тугим замочком лишнего значка, он неохотно положил звёздочку на стол и, прижав к себе обеими руками серый форменный пиджачок, поднял глаза на мать.

— Что он успел тебе наговорить? — Отрицать существование Кирилла было уже бессмысленно.

— Он велел попросить тебя рассказать мне какую-то правду, — негромко проговорил Минечка, не отрывая взгляда от маминого лица.

— И это всё? — Чувствуя, как по груди разливается отвратительный холодок дурного предчувствия, Люба с силой вцепилась ладонью в деревянную спинку стула. — Больше он ничего не просил передать? Когда он обещал встретиться с тобой ещё раз?

— Он сказал, что приедет ко мне в следующую субботу.

— А чего ж не в эту? — стараясь собрать разбредающиеся мысли, небрежно произнесла Люба и сделала глубокий вдох.

— В эту он не может, потому что выходит замуж, — деловито сообщил Мишенька, и в этот момент Люба почувствовала, как её всю, с головы до ног, прошил раскалённый железный стержень, и нестерпимая боль стала рвать её на куски острыми зубами обиды и ревности.

— Говоришь, замуж? — натужно хохотнула она и вдруг, всхлипнув, закрыла лицо руками, и впервые за всю свою долгую восьмилетнюю жизнь Миша увидел, как между пальцами мамы, расчерчивая щёки тонкими кривыми бороздками, побежали прозрачные ручейки слёз.

Глядя на неё полными испуга глазами, он растерянно стоял посреди комнаты, не решаясь подойти и прижимая к себе, словно спасательный круг, серый школьный пиджачок, а Любаша, сотрясаясь от отчаянных рыданий, оплакивала свою дурацкую жизнь, в которой о том, что счастье было рядом с тобой, можно догадаться только тогда, когда потеряешь его безвозвратно.

* * *

Сказав, что папа выходит замуж, маленький Миня был недалёк от истины: в полдень субботы, одиннадцатого сентября тысяча девятьсот семидесятого года в Грибоедовском Дворце бракосочетаний № 1 Кряжин Кирилл Савельевич действительно выходил замуж за единственную дочь генерала Артемия Николаевича Горлова — Полину.

Оберегая девочку от косых взглядов и злых пересудов, Горлов вынужден был ради дочки слепить из будущего зятя конфетку в блестящей обёртке, за полтора месяца дав ему то, на что иным не хватает порой целой жизни. И вот теперь, когда до сакраментального «да» оставалось чуть меньше получаса, Артемий Николаевич пытался договориться с этим неприятным мальчиком, так некстати свалившимся ему на голову, принять по-барски щедрый откуп и, пока ещё не стало поздно, разойтись с миром. Если бы ещё несколько месяцев назад кто-нибудь сказал ему, что он будет торговаться с мальчишкой, без его, Артемия Николаевича, покровительства не представляющим из себя ровным счётом ничего, то он, наверное, поднял бы шутника на смех, но теперь ему было не до смеха: счастье Полюшки было превыше всего, и сумма отступного, который требовалось заплатить за то, чтобы Кирилл оставил девочку в покое, значения не имела.

До встречи с Кириллом Горлов нисколько не сомневался, что способен без особых усилий разглядеть любого человека насквозь. Но сейчас он никак не мог взять в толк, зачем Кряжину потребовалось жениться на его Полиночке, если ни она сама, ни материальные блага, получаемые молодым человеком от этого мезальянса, Кирилла, если уж быть до конца откровенным, особенно не интересовали? Всё, чего требовал его новый статус генеральского зятя, Кряжин исполнял досконально, хотя по поводу сыпавшейся на него с неба манны особенного восторга не выказывал. Зная человеческую сущность, Горлов ни на йоту не сомневался, что поведение мальчишки — пустая рисовка, блеф и что при определённых обстоятельствах он непременно пойдёт на компромисс и отступится, вопрос заключался в другом: сколько?

— Так сколько ты хочешь? — Наклонившись над низеньким журнальным столиком, Горлов почти вплотную приблизил своё лицо к лицу Кирилла, и его острый, как железный крюк, взгляд зацепился за будущего зятя.

— В смысле, «сколько»? — Не переходя грани скромной уважительности, Кирилл недоумённо улыбнулся и так внимательно, как только был способен, посмотрел в глаза будущего родителя. — Артемий Николаевич, я что-то не пойму, вы о чём?

— Всё ты понимаешь. — Искренне позавидовав выдержке мальчишки, Горлов со вздохом откинулся в мягкое кресло и, обведя глазами пустую комнату для гостей, с раздражением подумал, что этого скользкого ужа взять голыми руками не получится. — Скажи, Кирилл, только честно, зачем тебе моя Полина?

— Я её люблю, — не моргнув глазом, без раздумий выдал Кирилл, и от ощущения фальши в словах Кряжина по шее и ногам генерала забегали мелкие злые мураши.

— Мы оба знаем, что это не так. — Горлов, не отрывая взгляда от лица Кирилла, сложил пальцы в замок и сжал их с такой силой, что выступающие костяшки побелели.

— Очень интересно было услышать ваше мнение, жаль только, что оно полностью расходится с моим. — Сделав движение вперёд, Кирилл собрался встать, когда ледяной голос Артемия Николаевича буквально пригвоздил его к креслу.

— Сидеть! — Хрустнув суставами, генерал нервно дёрнул широкими крыльями ноздрей и, в несколько заходов, прерывисто сглотнул. — В то, что ты любишь Полиночку, я не верю, — ты об этом знай, как, впрочем, и в то, что ты выбросил из своей памяти ту, другую. Если бы можно было расколотить твою паршивую черепушку и посмотреть, что там у тебя внутри, — не сомневайся, я бы так и поступил, — тяжело уронил он, — но, к сожалению, проделать такое я не в силах.

Прикусив губу, Горлов медленно провёл по ней зубами и, внимательно всматриваясь в выражение лица Кряжина, сузил глаза до щёлок.

— Через полчаса твоя жизнь замкнётся в кольцо и исправить что-либо будет уже невозможно, поэтому сейчас… пока ещё есть время… я прошу тебя: отступись от Полины и назови свою цену, — с трудом выдавил из себя Артемий Николаевич, чётко проговаривая слова, и, словно совершив тяжёлый труд, громко выдохнул. — Не нужно ничего объяснять. Просто скажи, сколько, и исчезни из нашей жизни навсегда.

— Видел бы меня сейчас покойный Савелий Макарович, — убил бы насмерть, не раздумывая. — Опустив уголки губ, Кирилл усмехнулся. — Надо же, такой шанс разбогатеть на дармовщину — и так бездарно упустить!

— Учти, после того как ты наденешь Полине на палец обручальное кольцо, назад дорожки уже не будет, — не то угрожающе, не то предупреждающе негромко проговорил Горлов.

— А не пошёл бы ты… отец родной! — Рывком встав на ноги, Кирилл полоснул взглядом по онемевшему от неожиданности генералу. — Если ты думаешь, что своими подачками заткнул мне рот и теперь я буду до конца своих дней посапывать в тряпочку, — глубоко заблуждаешься: не будет этого! Что касается Полинки, знай: я любовь на тугрики не размениваю, а что до твоих денег… — Кирилл на мгновение замялся, — хочешь совет? Оклей ими уборную, и пусть они тебе каждый день напоминают о твоей глупости… папа.

Кряжин смерил генерала взглядом, развернулся и, не прощаясь, вышел вон. Глядя на захлопнувшуюся дверь, Артемий Николаевич какое-то время сидел неподвижно, но потом его губы дрогнули, и от уголков глаз к вискам побежали узкие тёмные морщинки.