— Что значит уезжаю? — Не в силах осознать происходящее, Берестов сомкнул брови на переносице, и его широкий лоб прорезала глубокая вертикальная складка. — Ну ты даё-о-ошь! — нарастят проговорил он и натужно улыбнулся одной половиной рта. — Как ты со мной лихо разобралась! Значит, пока я был в силе, ты была готова мириться с безысходным одиночеством обманутой жены, а когда на горизонте замаячила пенсия, ты вдруг осознала, что существует другая жизнь, в которой есть место только для одного из нас, а точнее, для тебя, я правильно понял? — презрительно скривив рот и подняв одну бровь, Иван Ильич язвительно хмыкнул.

— Иван, не нужно выворачивать мои слова наизнанку…

— Хорошо, внучка Наденька, сыночек Юрочка и прочие прелести жизни, — стараясь спрятать обиду под маской безразличия, Иван Ильич картинно пожал плечами, — я всё понимаю, но ты уж меня прости за такую прозу, а кто вас будет кормить в этих самых Штатах? Или моё святое семейство рассчитывает, что, преисполненный альтруизма, я буду содержать всех вас до конца своих дней? Так вы же сами подпилили сук, на котором сидели. Через месяц, два в лучшем случае меня с почестями торжественно проводят на пенсию с формулировкой «по состоянию здоровья», а в худшем — ушлют в такой медвежий угол, из которого я выберусь только ногами вперёд. Или за тридцать лет ты успела насобирать порядочную сумму, чтобы всю оставшуюся жизнь безбедно существовать на проценты? — Наклонив голову набок, Берестов изучающе посмотрел на сжавшуюся в комок жену и холодно сверкнул глазами. — Да уж, наверное, успела, иначе бы откуда такая прыть — любовь на бутерброд не намажешь… — Глаза Берестова, сверкнув голубыми кристаллами, подёрнулись мутноватой дымкой. — А вот интересно, что станет делать Юрий Иванович Шаховской, князь в третьем поколении, если его драгоценная мамочка по какой-нибудь причине не сможет приехать к нему на выручку? Голодать? Или вернётся под крылышко к папочке и станет дважды заслуженным евреем Советского Союза?

— Ваня, опомнись, ты говоришь о своём сыне!

— Сыне?! — с нажимом произнёс Берестов. — Каком сыне? Ты что-то перепутала, у нас с тобой нет никакого сына.

— Иван, ты меня не понял. У нас с Юрой всё решено: через месяц я уже уеду из СССР…

— Кто тебе такое сказал? Плюнь ему в лицо, ни в какие Штаты ты не поедешь, это я тебе обещаю, — растягивая губы и стекленея глазами, холодно отрезал он. — А вот медвежий угол в моей компании я тебе обеспечить берусь: удобства на улице, углы с тараканами и масса внимательных узкоглазых слушателей в оленьих шкурах — чем не экзотика?

— Но мы с Юрой планировали… — Уже жалея о вырвавшемся раньше времени признании, Валентина подняла на мужа полные отчаяния глаза. — Ваня, ты же не можешь…

— Если ты хочешь рассмешить Господа, расскажи ему о своих планах, — с ухмылкой посоветовал Берестов и, хищно царапнув Валентину холодными голубыми кристаллами глаз, вышел из кухни вон.

* * *

— Ох, Поля-Полечка, дорого же папочке обходятся твои прихоти! — Укоризненно качнув густой серебряной шевелюрой, генерал Горлов снисходительно улыбнулся, но в длинной складке его красиво очерченных губ проступила невольная горечь. — Если бы была жива твоя мама, мне кажется, она не была бы в восторге от всего того, что ты вытворяешь.

Высокий, слегка сутулый, с проницательными серо-болотными глазами и широкими дугами длинных бровей, для своих шестидесяти Артемий Николаевич был очень красив. Огромная грива седых волнистых волос и проскальзывающая в движениях по-кошачьи медлительная грация делали его похожим на большого сонного льва, но это представление было ошибочным. Жёсткий, хваткий, неумолимо педантичный, он обладал чрезвычайно острым умом и безошибочной цепкостью, позволившей ему ещё десять лет назад, в августе шестьдесят первого, к своему пятидесятилетию, примерить китель генерал-майора с объёмной звездой на золотой вязи погон. Беспощадный к врагам и настороженно относившийся к любому проявлению дружеских чувств, он был бы, пожалуй, неуязвим, если бы не единственная ахиллесова пята — двадцатилетняя дочь по имени Полина.

Случилось так, что в августе шестьдесят первого любимая жена Ларочка собственноручно пришила к его кителю долгожданные генеральские регалии, а в декабре того же года её не стало. То, что у неё был рак лёгких, врачи выяснили слишком поздно, да и никакой панацеи от этой напасти всё равно найти было невозможно, и страшной болезни понадобилось всего-навсего три месяца, чтобы отнять у него то, что составляло смысл его существования.

Любивший свою Ларису до умопомрачения, на какое-то время Горлов практически выпал из жизни, потеряв интерес ко всему, и лишь маленькие ладошки десятилетней дочки, доверчиво обвивавшиеся вокруг его шеи, не дали ему сойти с ума или наложить на себя руки. Точная копия матери, такая же золотисто-русая, с голубыми, как озёра, глазами, Полиночка сумела сделать то, что было не под силу самой природе: она спасла его от одиночества и научила заново любить жизнь. Горлов, серьёзный и строгий со всеми остальными, был не способен отказать дочери даже в малейшей прихоти, и она без зазрения совести вила из седовласого генерала верёвки.

К проделкам своего избалованного ангелочка Горлов относился спокойно и, предпочитая не трепать нервы ребёнку, смотрел сквозь пальцы на любые выдумки Полины, но на этот раз обожаемое чадо слишком далеко зашло в своих капризах, и их последствия грозили вылиться в катастрофу вселенского масштаба.

Дело в том, что несколько месяцев назад, в самом конце мая Полина познакомилась с каким-то молодым человеком по имени Кирилл, причём самым что ни на есть банальным образом, а именно, у киоска мороженого. Что уж там произошло и отчего дочь генерала остановила свой выбор на таком странном объекте, как этот «юноша», на тот момент Артемию Николаевичу выяснять было не с руки, потому что в одной из подведомственных ему военных частей произошёл вопиющий случай, разобраться в котором требовалось чрезвычайно быстро.

Суть происшествия состояла в том, что рядовой погранзаставы открыл огонь на поражение, да не в кого-нибудь, а в непосредственного начальника, который с тяжелейшим ранением лёгкого был немедленно госпитализирован в ближайшую городскую больницу.

Требовалось немедленно разобраться, что побудило отличника боевой и политической подготовки поступить столь диким образом. Потому что, во-первых, история могла получить широкую огласку и повредить не только начальству самой заставы, но и тем, кто находился на вышестоящих постах, в том числе и самому Горлову, что было крайне нежелательно. Во-вторых, горе-стрелок, о котором шла речь, был не просто мальчик с улицы, а не кто иной, как сын одного из высокопоставленных чинов армии. От того, выживет ли раненый сержант и удастся ли демобилизовать его досрочно под каким-нибудь благовидным предлогом, ни в коем случае не связанным напрямую с произошедшим, зависела не одна карьера. И, наконец, самым срочным образом требовалось вывести из-под удара глупого мальчишку, своим диким поступком спутавшего карты многим уважаемым людям.

Самым простым решением вопроса было бы отослать салажонка из Союза, по крайней мере, на тот срок, пока рябь на воде окончательно не уляжется. В конце концов, дослужить свои положенные два года мальчишка сможет и за пределами СССР, где-нибудь на тёпленьком местечке, например в Потсдаме, лишь бы удалось поставить на ноги злополучного сержанта и замять эту неприятную историю без лишнего шума.

Между тем события принимали скверный оборот: мало того, что ранение оказалось очень серьёзным, несмотря на стремление скрыть происходящее, известие о случившемся на погранзаставе каким-то невероятным образом докатилось до самой Москвы. Отодвинув все дела на задний план, генерал-лейтенант Горлов был вынужден срочно выехать на место происшествия лично и, закрутившись в водовороте неотложных дел, попросту не придал значения брошенной вскользь фразе дочери о своём новом увлечении.

Когда же через полтора месяца, чудом выскользнув из неминуемой петли, Артемий Николаевич наконец-то смог вернуться в Москву, его поджидал такой сюрприз, от которого впору было самому накинуть на шею верёвку. Мало того, что любимая Полюшка без его ведома подала заявление в загс, решив выйти замуж за человека, о котором Горлову не было известно ничего, кроме имени, так ещё и выяснилось, что этот прыткий голодранец является типичным представителем пролетариата, не имеющим ничего, кроме своих цепей.

Убедить Полину в неразумности этой идеи — нацепить на пальчик колечко, выйдя замуж за первого встречного проходимца, — Артемию Николаевичу не удалось: в точности унаследовав характер отца, дочь генерала никогда не меняла принятого решения. Все доводы о легкомысленности необдуманного поступка разбивались о железный нрав юной леди, как волны о волнорез, и, не желая портить отношений с дочерью, Артемий Николаевич был вынужден уступить. Поставленный перед необходимостью принять поспешное замужество дочери как данность, убелённый сединами генерал дал своё согласие на неравный брак, но разузнать о свалившемся как снег на голову зяте всё же не мешало, и, запросив досье на неожиданного претендента в близкие родственники, Горлов занялся подробным изучением его славной биографии.

То, что будущий муж Полины был старше её восемью годами, Артемия Николаевича нисколько не смутило, наоборот, подобная разница в возрасте устраивала его абсолютно: двадцатилетний юнец с ветром в голове был намного менее удачной кандидатурой в мужья его ненаглядной доченьке. Однако на этой мажорной ноте достоинства Полиного избранника оканчивались, и, открывая длинный список маленьких и больших «но», начинались несомненные недостатки.

Отсутствие московской прописки и определённой профессии не стало для Горлова откровением, к чему-нибудь подобному, честно признаться, он был внутренне готов. То, что неизвестный Артемию Николаевичу Кирилл по каким-то своим причинам отправился в армию в двадцать четыре, а не как все нормальные люди, в восемнадцать, особенной роли не играло. И даже то, что оный юноша, избравший довольно экзотическое для мужчины поприще школьного учителя, не удосужился окончить вуз, забрав документы за три месяца до защиты дипломной работы, было тоже не самым страшным: в конце концов, при желании все эти маленькие глупости, ну, или почти все, можно было без труда исправить за несколько месяцев.