Андрей подошел и обнял ее:

— Нет.

Она торопливо заговорила, словно оправдываясь:

— Он не плохой человек и зарабатывает хорошо. Всю нашу квартиру обставил и прописки не требует. У него ведь своя квартира есть в Москве. Уговаривает меня туда переехать. Пьет только по праздникам, да и то меру знает. Меня заставил с работы уйти. Говорит: «Наработалась уже, отдыхай. Я и сам смогу нас прокормить». Тебе тоже хорошую работу подыскал.

— А кто он, мам?

— Снабженец в мясном магазине. Заметил, сколько на столе всего было? Мы с тобой раньше такого изобилия даже по праздникам не видели.

Горин помолчал:

— Мам, тебе хорошо с ним?

Она смутилась, как девчонка и опустила голову:

— Я себя за ним, как за каменной стеной чувствую. Он мне столько костюмов накупил, да и тебе тоже. Брал на пару размеров больше, чем перед армией и вижу, прав оказался. Вон ты какой вымахал! Возмужал! Импортные джинсы, рубашки, туфли и даже куртку кожаную достал. Так что на первое время ты у меня полностью одет–обут.

— Ну и отлично!

Мать помялась:

— Не знаю, как и сказать–то… Ты у меня молодой, тебе свобода нужна и мы стеснять тебя не хотим. В общем, я переезжаю жить в Москву, к Николаю, а тебе эта квартира остается. Мы с Колей так решили уже давно — тебя дождемся и переедем. Что скажешь?

— Лишь бы тебе хорошо было.

— Ну вот и ладно!


Николай Васильевич и Тамара Алексеевна оформили свои отношения официально через месяц после возвращения Андрея. Это случилось за неделю до Нового года. Все это время он наблюдал за отношениями между матерью и отчимом. Тот щедро снабжал деньгами Горину и пасынка, сказав:

— Ты отдохни, оглядись! Праздник на носу. Вон, в комнате своей порядок можешь навести. Если чего–то купить хочешь, только скажи…

Андрей ничего просить не стал. В собственной комнате самостоятельно побелил потолки, поклеил обои, покрыл свежим лаком паркет и выкрасил свежей краской раму и подоконник у окна. Мебель оставил прежней. Пышную свадьбу Николай Васильевич и Тамара Алексеевна устраивать не стали. Все же оба были не первой молодости. Собрались узким кругом, всего человек тридцать и отметили событие в центральном ресторане Дмитрова, где заранее заказали стол. Большинство собравшихся были знакомыми жениха. Николай Васильевич всем представлял пасынка и хвастался:

— Герой! Даже орден имеет! Прошу любить и жаловать…

Андрею это было немного не приятно, но он понимал, что без блата получить хорошую работу вряд ли удастся. За этот месяц он уже нагляделся, каково приходится ребятам, вернувшимся с Афгана. Встретился с несколькими сослуживцами, выслушивая горькие исповеди. Их жизнь словно разорвали напополам: одна половинка была той, довоенной, а другая, теперешней. А между ними стояла война! И эта новая, мирная, жизнь многим вернувшимся казалась теперь дикой. Того братства, какое было в Афганистане здесь не было…

Горин молча улыбался, пожимая руки и чувствуя на себе цепкие взгляды не только мужчин, но и женщин. Представительницам прекрасного пола он понравился, да и мужчины благосклонно поглядывали на рослого красавца. Откровенно обещали покровительство и помощь в работе. Николай Васильевич потирал руки и говорил:

— Выбирать будем лучший вариант, Андрей! Чтоб ты, как сыр в масле катался!


Мать выписалась из квартиры в Дмитрове после новогодних праздников и сразу прописалась в Москве. Прошел месяц. Тамара Алексеевна поправилась от хорошей и спокойной жизни. Выглядела на удивление молодо. Сын чувствовал, что она счастлива.

Горин жил один. Однажды, случайно, столкнулся с бывшей невестой. Светка катила колясочку с ребенком. Счастливой она не выглядела. Похудела и подурнела внешне. Попыталась остановить его, но парень прошел мимо, словно не заметив. Он даже не поздоровался, хотя обиды на нее давно не испытывал. Женщина посмотрела ему вслед и прикусила губу. Хотела что–то сказать, но в коляске захныкал ребенок и она наклонилась к нему. Когда оглянулась, Андрей исчез за поворотом.

Отчим устроил его работать рубщиком мяса в большой гастроном после тринадцатого января. Вначале Андрей стеснялся своей работы, а потом привык. Он никогда не обвешивал и не обсчитывал покупателей, считая это ниже своего достоинства. Стоять за прилавком приходилось часто, особенно если скапливалась очередь. Остальные продавцы частенько посмеивались над ним и считали «дурачком». Они выходили из магазина в конце рабочего дня с тяжелыми сумками в руках, а Горин шагал налегке. Работа не нравилась, но деньги за нее платили хорошие и он терпел, решив для себя, что как только подвернется что–то подходящее, уйдет.

Днем работал, а по вечерам готовился к поступлению в авиационный институт. Одновременно учился на курсах автолюбителей. В начале весны получил права. Андрей скапливал деньги и мечтал купить машину. Времени на девушек почти не оставалось, но он и не жалел об этом. В памяти свежа была рана, которую нанесла ему Светка, хоть он и старался не думать об этом. Случайные знакомства без сожаления обрывал через неделю. Для себя решил, что никогда не женится. Иногда заходил к школьному приятелю, Димке Сапожникову. Вместе проводили вечер за бутылкой водки. Тому однокомнатная квартира досталась после смерти бабушки. Горин рассказывал об Афганистане, о погибшем друге. Напившись, ругал предательницу Светку. Димыч в армии не был из–за врожденной сердечной патологии и плоскостопия. Внимательно слушал, вздыхал и молча наливал по новой. Кое в чем ему была понятна боль друга. Сапожников тоже был обманут женщиной.

Иногородняя девчонка, как оказалось, вышла за него замуж, чтобы получить прописку. Он, чисто случайно, подслушал ее разговор с подружкой на другой день после свадьбы. Торжество закончилось и они, вместе со свидетелями, вернулись в однокомнатную квартиру, тщательно отремонтированную родителями молодого мужа. Хотели немного посидеть и отдохнуть. Димка и Васька уселись в комнате перед телевизором, а девчонки ушли покурить. Молодому мужу вздумалось достать бутылку шампанского из холодильника и он направился в кухню.

Ленка и Нинка стояли у открытой форточки, нещадно чадя сигаретами и переговаривались. Услышанная фраза:

— …если бы не квартира, я бы за этого козла ни за что не вышла!

Заставила его остолбенеть. Замерев за дверным косяком Димон слушал, как молодая жена делилась с подружкой своим планом по захвату жилплощади. Обе хихикали. Парень ворвался в кухню и через полчаса выгнал Ленку из квартиры, вышвырнув все ее вещи за дверь. Развод оформили через месяц, как положено. Молодая жена не получила ничего, так как прописка была еще не оформлена. Сапожников работал на радиоламповом заводе мастером и был вполне доволен жизнью. Парень он был довольно красивый и подружки сменяли одна другую, не задерживаясь в его квартире надолго. Часто звонил Горину и приглашал:

— Приезжай сегодня. Ко мне такие две телки вечером зайдут, ахнешь!

После бурного вечера с водкой и вином, Андрей уходил из квартиры приятеля в обнимку с девчонкой. Сам он никогда не старался их «клеить», но случая не упускал…


По старой и заросшей лесной дороге с трудом пробиралась грузовая машина. В кузове были сложены узлы, набитые чем–то мешки, никелированные спинки от кровати, старенький шкаф, стол, пара стульев и еще что–то, прикрытое вытертым покрывалом. На большом тюке сидели Таня и не молодой мужчина с седыми висками в низко надвинутой на глаза кепке. Сзади из–под нее выбились русые, с проседью волосы, давно не стриженные. Подбородок ощетинился пегой бородой. Он явно не брился пару дней. Скулы обтянуло продубленной ветрами и солнцем кожей, на которой прослеживались морщины, хотя ему было чуть за сорок. Мужчина кутался в ватник, из–под которого снизу торчали черные брюки, заправленные в кирзовые сапоги.

Девушка была одета в старенькое серое демисезонное пальто и черный большой платок, завязанный сзади на шее, как у деревенских вдов. На ногах обуты резиновые черные сапоги. Голенища плотно обхватывали икры ног в черных трикотажный колготках. Из косметики на лице ничего не было. Глаза смотрели печально и задумчиво.

На деревьях черными стрелками торчали набухшие почки. В глубоких ямах по сторонам дороги еще лежал снег, а сами колеи были полны воды. Зелени нигде не наблюдалось. Земля выглядела черно–коричневой и мрачной. В лужах купалось яркое солнце. На вербах клочками ваты застыли пушистые почки. Из–за деревьев и редкого кустарника появились черные крыши домов. Их было четыре. Здесь никто не жил уже лет пять. Деревенская улица давно заросла.

Машина выехала из леса на открытое пространство. Три избы были заколочены, а крайний дом поблескивал под солнечными лучами чистыми стеклами окон. К нему вела легкая, еще не протоптанная основательно, тропа. Метрах в пяти от крыльца стояла здоровенная старая береза с плакучими, словно у ивы, черными ветками. В метре над землей, на здоровенном чурбане, стояла обычная стеклянная банка. В нее, по металлическому желобку капал березовый сок. Банка давно наполнилась и жидкость стекала по чурке на землю.

Грузовик остановился возле этого дома. Татьяна ловко соскочила на землю. Торопливо схватив наполненную банку, бросилась в дом. Он оказался запертым на щепку. Выскочила со второй банкой и тут же подставила под желоб. Из кабины за это время вылезли молодой шофер и мама Тани. Отец и водитель откинули задний борт. Вчетвером начали носить вещи в дом. Вскоре в кузов забралась мать Татьяны и принялась подтаскивать к краю тюки и мешки.

Закончив разгрузку, вышли на крыльцо. Шофер направился к машине и открыв капот, склонился над мотором. Попросив ведро, ушел к колодцу, находившемуся чуть дальше. Долил воду в радиатор и забрался в кабину. Положив голову на руль, искоса наблюдал за семейством. Родители Тани присели на верхней ступеньке отдохнуть. Девушка облокотилась на перила, разглядывая поломанную изгородь у заросшего бурьяном огорода. Сухие стебли лопуха, череды и осота поднимались выше плетня. Она думала, что уже сегодня к вечеру выжжет сорняки и сухую траву вокруг дома и дальше, чтобы семена сорняков не расползались. Отец закурил и тяжело вздохнув сказал: