Diurdana - Жизнь и смерть Жанны

Моя мать отказалась от меня, когда мне было пять лет.

Моя мать отказалась от меня, когда мне было всего пять лет.

Нет, она не отдала меня в детский дом, и не отвела, как мальчика-с-пальчик в лес на растерзание диким животным. Она просто выбрала жизнь, в которой для меня не было места.

Я уже не помню, как к нам, пришли люди в форме, и забрали меня в детский дом. Я не помню и те несколько дней, которые там провела, пока меня не забрала моя бабушка. Все, что я знаю о моей прошлой жизни, я знаю с ее слов.

Бабушка часто рассказывала мне про маму. Будучи совсем молоденькой, она встретила моего отца. Она почти ничего о нем не знала. А он оказался не таким, как ей представлялось сначала. Бабушка предупреждала ее, просила одуматься, но мама считала себя умнее всех. Она ушла из дома. Ей было тогда всего восемнадцать лет.

Долгое время они с бабушкой не виделись, а потом оказалось, что мама со своим гражданским мужем пристрастилась к выпивке. Они пили. Много пили. Бабушка считает, что в этом был виноват мой отец. Бабушка считает, это он поил мою мать. Но какая мне сейчас разница? Никакой.

Бабушка говорила, что первым начал пить муж моей матери. Она пыталась бороться с ним. Она уговаривала его, умоляла, просила у бабушки деньги на клинику, на кодирование, в конце-концов. Потом она сдалась… И стала пить с ним для того, чтоб он не шлялся по всяким сомнительным местам с не менее сомнительным друзьям.

А потом появилась я. Когда я спрашиваю бабушку, пила ли мать тогда, когда носила меня, она или молчит, или говорит, что ей это неизвестно, потому что она не видела мою мать беременной. Просто однажды она узнала, что у нее родилась внучка. Совершенно случайно. Встретила пьяную мать со мной на руках в какой-то забегаловке на вокзале, где «из-под полы» продавали паленую водку стаканами.

Видимо, моей матери было наплевать на меня с первого дня моего существования в этом мире. Видимо, она никогда не любила меня. Видимо, я никогда не была ей нужна. Я стала для нее обузой. Помехой. Так же, как и для того человека, который считается моим отцом.

Я совсем не помню то время, что я с ней прожила. Не помню холодный дом и грязный диван, на котором мы спали втроем. Не помню чувство голода и пощечины мамы за то, что просила есть. Не помню их пьяную ругань с отцом. Не помню, как он бил ее и меня и кидался на нас с ножом. Не помню, как меня забрали в детский дом. Слава Богу, я всего этого не помню!

Мои воспоминания начинаются с чистенькой теплой квартиры моей любимой бабушки. С запаха пирогов, со вкуса блинчиков каждым субботним утром. С чистой, мягкой и теплой постели, в которой я спала одна.

Моя бабушка… Что было бы со мной, если бы не она? Как я теперь буду жить без нее?

Я не помню, как бабушка пришла за мной в детский дом. Я никогда раньше не видела ее. Я была растеряна, испугана. Мне сказали, что это — моя родная бабушка, мама моей мамы. Что теперь я буду жить с ней. Я расплакалась и бросилась ей на шею. Она плакала вместе со мной и гладила меня по голове. Я совсем не знала ее, но, наверное, уже тогда, будучи пятилетним ребенком, я понимала, что с ней мне будет лучше, чем в детском доме.

Я помню, как росла окруженная ее любовью и заботой. Как она заботилась обо мне. Как однажды мы поехали на рейсовом автобусе куда-то за город, и она показала мне целое поле ромашек. Я бегала и ловила бабочек, а она сидела на расстеленном, на земле одеяле и, смеясь, смотрела на меня. А потом она учила меня плести венок…

Я тоже подарила ей венок. Зеленый венок с приклеенными к нему искусственными цветами и черной траурной лентой. «Любимой бабушке» — разве могут эти простые два слова вместить в себя всю мою любовь и благодарность к ней?

Тот день на ромашковом поле стал одним из лучших дней в моей жизни.

Подрастая, я все чаще задумывалась о том, почему моя мать бросила меня. Бабушка говорила, что меня отобрали у нее. Но я смотрела телевизор и уже знала, что обычно нерадивой матери дают шанс исправиться. И даже тогда, когда ребенка забирают в детский дом, мать может доказать, что ей по силам взяться за ум и заботиться о нем. Ей нужно-то было всего лишь бросить пить. И даже сейчас, неужели она не знает, что я живу у бабушки, неужели ей совсем не интересно, что со мною стало? Какой я стала. Неужели ей просто на меня наплевать? Неужели такое может быть? Ведь даже животные, лишенные разума и души, никогда не бросают свое потомство. Или у животных этот инстинкт развит сильнее, чем у некоторых людей?

Как же так? Разве такое возможно? Разве может мать забыть о собственном ребенке? Что же было со мной не так, если родная мать предпочла мне жизнь в алкогольном дурмане? Может, виноват какой-то генетический сбой, исключивший из ее ДНК инстинкт заботы о потомстве?

По сути, бабушка спасла меня.

Но и она не могла быть со мной всегда. Однажды она тоже покинула меня. И в этом нет ее вины. Просто пришло ее время. Бабушка умерла тихо, во сне. Однажды утром я проснулась, а она — нет. Я плохо помню ее похороны. Все как в тумане. Какие-то люди вокруг меня. Гроб с телом самого близкого мне человека. Нет, не человека — того, что от него осталось.

Я никогда не забуду, как нашла ее. Я вошла утром в ее комнату. Она спала, и это было странно. Она всегда вставала рано, чтоб приготовить мне завтрак. Я тогда только поступила на первый курс. Бабушка всегда провожала меня в институт. А тут я проснулась и поняла, что в квартире странно тихо. Нет вкусных запахов с кухни. Не слышно никаких звуков. Только гнетущая тишина. Сердце мое сжалось от тревоги и тяжелого предчувствия, когда я распахнула дверь ее комнаты.

Она лежала на кровати. Лежала и не шевелилась. Я подошла ближе и позвала ее. Она не отзывалась. Я знала, что сон у нее всегда был очень чутким. Что же случилось? Я уже знала ответ, но отказывалась верить. Не может быть! Не может быть! Не может быть!

— Бабушка… — я тронула ее за плечо. Она была уже холодной. Холодной и неподвижной.

Я закрыла рот ладонью, сдерживая рвущийся из него крик…

Если бы не Мишка, я, наверное, просто сошла бы с ума. Не пережила бы, не справилась. Мой лучший друг, мой единственный друг, самый близкий для меня человек, он всегда был рядом со мной.

Я сидела в душной аудитории и изо всех сил старалась не отвлекаться от лекции. Но думать могла только о теплой солнечной погоде за окном, установившейся в конце мая. Аудитория находилась на последнем этаже трехэтажного здания института. Парта, за которой я сидела, стояла у окна, и если положить на нее голову и смотреть немного вверх, то крыш соседних домов совсем не видно. А видно только небо. Ясное, голубое, бездонное небо… И тогда можно представить, что я нахожусь не в этой комнате, наполненной студентами, а совсем в другом месте. В любом, в каком бы я только ни захотела…

— Жанна… — Тихий голос вернул меня к реальности. — Опять мечтаешь? Это последняя консультация по русскому языку. Через неделю начинаются экзамены, а ты спишь с открытыми глазами. Не понимаю, где ты постоянно витаешь.

— Я не витаю. Я слушаю. Но у лектора такая прекрасная дикция, что я половину слов не понимаю.

— Все понимают, одна ты не понимаешь. — Рита отвернулась от меня и снова уткнулась в конспекты, фиксируя слова преподавателя.

Рита считалась моей подругой. Так получилось, что на первой лекции она присела за мою парту, и с тех пор мы всегда сидели вместе. Не могу сказать, что я очень нуждалась в этом общении, но Рита мне нравилась. Она любила поболтать и в наших беседах часто говорила за двоих, не замечая этого. Она была дружелюбной и раздражения не вызывала. Поэтому мы друг друга вполне устраивали.

Я снова попыталась настроиться на монотонный голос преподавателя. Рита рядом старательно конспектировала лекцию. Я повернула голову и посмотрела на нее. Никогда не могла понять, в чем смысл нашей с ней дружбы. Училась я не лучше нее, то есть, списать у меня было нечего. Вне института мы не общались, следовательно, общих тем для разговоров у нас тоже не было. Однако мне было приятно иметь подругу-одногруппницу.

— Что смотришь, Жанн? — Спросила она, не отвлекаясь от лекции. — Пиши, я потом тебе не дам конспекты.

Я отвлеклась от Риты и посмотрела на преподавателя, меряющего шагами проход между партами, взад-вперед. Смотрел он только прямо перед собой. Иначе давно бы уже заметил, что я ничего не пишу.

Я снова повернулась к окну, подперла голову рукой и опять задумалась.

Моя бабушка настояла на поступлении в этот институт. Она с того самого времени, как забрала меня из детского дома, копила деньги на мое образование. Она считала, я непременно должна учиться в институте. В школе я училась средне, звезд с неба не хватала и часто проводила время на уроках точно так же, как сейчас — глядя в окно. Тогда меня никто не отвлекал от этого занятия, в школе друзей у меня почти не было.

Одиночество меня не тяготило. Никто не лез в мою душу, не задавал вопросов. Не делился лишними, не касающимися меня проблемами. В детстве я придумывала себе друзей. Воображение уносило меня далеко от реальной жизни.

Взрослея, я поняла, что многие мои мечты никогда не сбудутся и навсегда останутся мечтами. А мне так хотелось вырваться из этого серого города и изменить свою скучную и монотонную жизнь. Часто я стояла у окна и смотрела на кирпичные дома, окружающие наш тихий двор, на спешащих куда-то людей и понимала, что мне не место здесь. Я не хочу здесь находиться, и тогда я опять начинала фантазировать. Ложилась на кровать и, закрыв глаза, представляла, что попала в совсем другую реальность. От этого занятия меня обычно отвлекала бабушка. Она спрашивала, чем я занимаюсь по ночам (неужели смотрю телевизор до поздней ночи, после того как она ложится спать?), если постоянно дремлю в постели днем. Тогда меня это раздражало, а теперь я бы все отдала, чтобы опять услышать ее голос.