– Я сообщил Александру Григорьевичу. Сейчас горничная проводит вас в дом.

«Вот почему он не торопился выйти мне навстречу. Советовался с боссом», – поняла Кармель.

На дорожке, выложенной цветной плиткой, показалась девушка лет двадцати пяти в строгом синем платье с белым воротничком и кружевным передником.

– Вот это да. У неё на голове что-то вроде чепчика. Вот и дожились вы до прислуги. Буржуи проклятые! Смотреть противно, – возмутилась Катя. – Мне бабушка рассказывала, как над ней барыня измывалась. Её не раз на конюшне пороли за малейшую провинность. И что? Теперь всё повторяется?

– Нет. Время сейчас другое. Никто никого не имеет право унижать и наказывать. Если не хочешь работать горничной, никто не заставляет.

Девушка приблизилась, приветливо улыбнулась.

– Добрый день. Александр Григорьевич велел показать вашу комнату и ни в чём вам не препятствовать. Можете ходить, где пожелаете. Разрешите? – Она протянула руку за сумкой гостьи.

Кармель отмахнулась.

– Не стоит. Я сама.

– Как пожелаете. Меня зовут Аня. Если понадоблюсь, найдёте меня на первом этаже. – На круглом добродушном простоватом лице девушки мелькнула улыбка.

Они прошли по дорожке, поднялись по мраморным ступенькам. Горничная отворила дверь. С потолка огромного холла свисала помпезная люстра с длинными подвесками. Широкая лестница с резными позолоченными перилами вела на второй этаж. Кармель еле сдержала ухмылку. Всё вокруг кричало о достатке и дурном вкусе владельца, Она не сомневалась позолота настоящая, не подделка. Катя возмущалась всё громче по мере их продвижения по дому. Даже в комнате, отведённой Кармель, висели картины в позолоченных рамах, окна драпировали тяжёлые бархатные шторы с золотым шитьём. Эта позолота оказывалась в самых неожиданных местах: ручках дверей, шкафов, тумбочек, карнизах, кранах в ванной комнате.

– Дурдом! Не дом, а музей. Только как-то аляповато, – пробурчала Катя, разглядывая статуэтки на комоде. – Вроде красиво, но не хотела бы я жить в этом безобразии.

Кармель умылась, показала зеркалу язык.

– Да уж, либо дизайнер подкачал, либо хозяева не обладают чувством меры. Сейчас спрошу у горничной насчёт обеда, и начнём обход дома. Вдруг встретим призраков?

Рука Кати прошла сквозь позолоченный кран.

– Зачем это нужно таким, как Сеченов? Совсем зажрались гады. Разве они не классовые враги? Сколько можно на эти деньги построить квартир для нуждающихся. Скольким помочь. Уверена, совести у этого Александра Григорьевича кот наплакал, иначе бы он жил скромнее. Не хочу ему помогать. Отказываюсь.

– Не ему. Мне помоги. Если мы узнаем, кто убил семью Сеченова. Он перечислит деньги на операцию Стёпки.

Катя вздохнула.

– Только ради Стёпки.


Для Кармель в столовой накрыли стол, хотя она попросила о быстром перекусе на кухне. Повар пожилая женщина приятной наружности подала салат с морепродуктами, поставила перед ней супницу. Гостья оглядела блюда с овощной и мясной нарезкой.

– Кого-то ждёте?

– Нет. Хозяин будет только к вечеру. Это для вас.

Кармель управилась с обедом за двадцать минут.

– Спасибо, – поблагодарила она повариху. – Очень вкусно.

В столовую вошла горничная Аня.

– Кроме кабинета Александра Григорьевича, все комнаты открыты. Вас сопровождать?

– Я сама. – Кармель решила начать с третьего этажа.

Смотр ничего не дал: Катя не видела ни погибших детей с матерью, ни посторонних призраков. К общему впечатлению безвкусицы и пошлости от убранства комнат добавилось недоумение. У супругов оказались раздельные спальни. В комнате жены Сеченова ещё ощущался едва уловимый запах восточных благовоний. Кармель морщилась, рассматривая стены, обитые шёлковыми обоями жуткого тёмно-красного цвета. Кровавое полотно обоев украшали огромные розы, горящие позолотой. Большое окно плохо просматривалось из-за обилия тяжёлых драпировок золотистого цвета. Массивная мебель красного дерева только усиливала впечатление монументальной помпезности. Катя скривилась и быстро убралась из этого места в коридор. Кармель минут пять вглядывалась в портрет жены Сеченова, висящий прямо напротив огромной кровати. Художник изобразил женщину в старинном бальном платье, изящную головку юной красавицы украшала диадема, уши оттягивали тяжёлые серьги, шею обвивало колье, а пальцы рук массивные перстни. Из-за обилия украшений Кармель не сразу обратила внимания на странное выражение на лице женщины. Сквозь высокомерие и некоторую презрительность, сквозил испуг и растерянность.

– Не понимаю, зачем этой дамочке столько нарядов? Шкафы завалены обувью и тряпьём? – недоумевала Катя.

Кармель усмехнулась.

– Я бы не называла тряпьём наряды от дизайнеров и обувь по цене отечественного автомобиля.

– Тем более. Совсем очумели богатеи. Стыда у них нет и совести. А ведь кто-то в это время не может найти денег на еду и одежду для своих детей. Где тут справедливость? Кому-то жрать в три горла и ходить в золотые унитазы, а кому-то едва на хлеб хватает.

Кармель закрыла ладонями уши.

– Кать, ты повторяешься. Надоело уже слушать одно и то же. Может, тебя утешит: счастье-то не в деньгах. Вспомни, где нашли женщину с детьми. Моя бабушка говорила: «Каждый будет отвечать за свои грехи».

Катя проплыла по коридору и скрылась за соседней дверью. Кармель последовала за ней.

– Только это меня и радует, – заявила Катя. – Все эти буржуи расплатятся по полной. Ох и будут их черти поджаривать на сковородке. Кому много дано, с того за многое спросится. А мне бы только попасть с Ванечкой в одно место. Он-то святой. Жизнь в бою отдал, а я умерла от болезни. Не потянут ли грехи куда дальше.

– Да какие грехи у тебя, – пробормотала Кармель и стала рассматривать комнату. – Это детская, для девочки. Её, кажется, Марфой звали. Переборщили с розовым. Полное ощущение, что засунули в торт с розочками. Кать, глянь. Девочка совсем не похожа на мать. Чёрненькая, голубоглазая, а женщина на портрете блондинка с плохо выраженным подбородком. А у ребёнка на личике выражение упрямства, подбородок квадратненький, скулы широкие.

– В папашу, наверно, – буркнула Катя. – А грехи у меня есть. В Бога не верила, думала: со смертью всё заканчивается. А оно вон как повернуло.

Кармель осознала, насколько переживает подруга, и попыталась успокоить.

– Тебе зачтутся солдатики, найденные тобой. Они за тебя вступятся.

Катя повеселела.

– Думаешь?

Комната хозяина дома разительно отличалась от прочих. Светлая мебель, на окнах жалюзи, на паркете ни единого коврика. Всё портила только вездесущая позолота и дурацкий портрет Сеченова. На нём он представал в образе дворянина восемнадцатого века. Комната мальчика походила на апартаменты отца один в один. Даже на портрете художник изобразил ребёнка в костюме, похожем на отцовский. Кармель вспомнила имя – Кирилл, вроде так Александр Григорьевич говорил. Имя, отчество его жены вспомнить не удалось.

Катя выглянула в окно, перевела взгляд на портрет.

– Оба ребёнка смахивают на отца, ничего от матери. Давай теперь обойдём владения местного людоеда. Сад исследуем, может хоть там призрак завалялся.

К вечеру, утомившись от впечатлений, разочарованные подруги появились на кухне.

– Анечка, а вы давно работаете у Сеченова? – поинтересовалась Кармель.

– Семь лет.

– Серьёзно? – Кармель оглядела её миловидное лицо, стройную фигурку. – А сколько же вам лет?

Аня поправила белоснежный передничек.

– Вы подумали: я начала работать подростком. Мне тридцать. Просто выгляжу молодо.

Кармель облизала пересохшие губы.

– У вас можно попросить чай или кофе?

– Конечно. А хотите сока?

– Давайте.

Аня сноровисто вымыла щёточкой апельсины, грейпфрут, включила соковыжималку.

– Звонил Александр Григорьевич – будет к ужину. – Девушка бросила взгляд на крохотные часики на запястье. – Через двадцать минут.

Кармель взяла тонкий высокий стакан с соком.

– Аня, получается, вы жили в семье и до рождения детей.

– В горничные меня принимала Алла Давыдовна.

Кармель разбавила сок водой из кулера.

– А кто это?

– Жена Александра Григорьевича.

– Точно. Я забыла её имя. Они хорошо жили?

Аня нахмурилась, в серых глазах промелькнула досада.

– Я не обсуждаю с посторонними личную жизнь хозяев.

Кармель вздохнула. Минуты две длилось напряжённое молчание.

– Вы знаете, зачем я здесь?

Аня села на стул, сложила руки на груди.

– Нет. Мне приказано показать вам дом. Это всё.

– Александр Григорьевич попросил меня расследовать смерть жены и детей. Для этого я использую свой метод. Думаю, он не будет возражать, если вы ответите на мои вопросы.

Горничная посмотрела на гостью пристальнее, улыбка тронула узкие губы.

– И всё же, я дождусь его указаний.

За дверью раздались тяжёлые шаги. В кухню вошёл Сеченов.

– Вот вы где? Добрый вечер, Кармель. Аня, скажите Ольге Ивановне, пусть накрывает ужин. Я поднимусь к себе в комнату буквально на десять минут, приведу себя в порядок, и мы поговорим.

Кармель проводила взглядом хозяина дома, допила сок.

– Пожалуй, я тоже переоденусь.

Она спустилась в столовую ровно через десять минут. Повар ещё расставляла блюда на столе, когда появился Сеченов.

– Спасибо, Ольга Ивановна, можете быть свободны. Кармель, давайте сначала поедим, а потом я отвечу на ваши вопросы, а вы на мои. Хорошо?

Кармель положила на тарелку тушёную рыбу и овощи.

– Боитесь поправиться? – Александр Григорьевич разрезал на кусочки бифштекс.

– Нет. Просто больше люблю рыбу. У вас, я успела заметить, собственное хозяйство. В конце участка я обнаружила корову, коз, телят, кроликов, кур.

– Гусей, уток, пару хрюшек, – добавил Сеченов. – А ещё свой огород. В наше время лучше иметь на столе своё, домашнее. В магазинах одна химия.