– Спроси себя: ты хочешь, чтобы он остался с тобой на всю жизнь или тебе достаточно быть с ним короткое время?

Кармель задумалась.

– Я не могу вот так сразу ответить.

– Не можешь? А зачем тогда торопиться. Что тебе даст утоление физической страсти? В моё время это считалось распущенностью. В крайнем случае, дозволялось перед свадьбой провести вместе ночь. Если ты думаешь, это подтолкнёт его к предложению жениться, то ошибаешься. Он сочтёт тебя… – Катя замялась.

Кармель хмыкнула, догадываясь, что боится произнести подруга. Ох и отсталые у неё понятия.

– Договаривай. Чего уж там.

– Он сочтёт тебя распутной девкой.

Кармель захохотала.

– Прямо достоевщиной повеяло. Значит, распутной девкой. Кать, сейчас другое время. Никто не требует от девушки целомудренности. Если молодые люди желают заняться любовью, они не ждут, когда вступят в законный брак. Ты знаешь, сколько пар сейчас живет не расписанными, без штампа в паспорте?

Катя округлила глаза. Кармель добавила:

– Много. Сходятся и живут. Да не смотри ты на меня так. Я тоже хочу семью, выйти замуж, родить детей, как все женщины. Но это никак не относится к добрачным отношениям.

– Вот как вы назвали распущенность – добрачные отношения, занятия любовью. К любви это не имеет никакого отношения. Блуд он и есть блуд.

Кармель обиделась.

– Можно подумать, в твоё время все были монахинями.

– В каждом селе были одна или две гулящие женщины. Их презирали и обзывали беспутными. Их никто не брал замуж, даже их дети считались изгоями.

– Дикость какая, – возмутилась Кармель. – У меня, между прочим, была единственная связь и то короткая. Он мне быстро разонравился.

– Тем более не стоило. Скажи честно, жалеешь о той связи?

Кармель сжала пальцы в кулак. Не рассказывать же Кате, что, выпив лишнего, по собственной глупости оказалась в постели однокурсника, которому они с Леной морочили голову. Когда Кармель, выиграв спор, бросила Игоря, он две недели не появлялся в институте, а потом всем рассказал, что переспал с обеими подругами. Из чувства мести он красочно описал их подвиги, им пришлось больше двух месяцев ловить насмешки за своей спиной, пока история не забылась. Жалела ли она о том идиотском и никчёмном сексе? Пожалуй, да. Воспоминания о нём всплывали хаотичными обрывками, вот она решительно снимает блузку и еле сдерживает пьяное хихиканье, глядя на мучения Игоря, пытающегося быстро освободиться от одежды. Внезапно ей становится неловко от его наготы, к горлу подкатывает тошнота. Никакого желания она не испытывает, чувствуя себя героиней бездарной пьесы. Будто со стороны видит дрожащие губы Игоря, слушает его сбивчивые признания в любви. Ощущение некоей театральности заставляет её ощутить свою отстранённость и холодность. Она до сих пор не понимает: почему не сбежала, вытерпела неприятное ей действо. Постаралась задвинуть воспоминание, от которого на душе становилось гадостно и стыдно в дальний уголок памяти. Она ощущала себя монстром, растоптавшим прелестный цветок чужой любви. После этого научилась виртуозно динамить поклонников. Ведь споры и развлечения подружек продолжались. Но Кармель больше не желала никому дать ни малейшего повода, пройтись на счёт её сексуальной жизни.

– Что ты молчишь? – допытывалась Катя.

– Скажу так. Я плохо выбрала своего первого мужчину.

– Или совсем не выбирала, – съехидничал призрак. – Пойми, хорошие мужчины предпочитают брать в жёны достойных девушек. Если монгол по-настоящему тебе нравится, держи его на расстоянии. Пусть решает: для чего ты ему нужна. Для развлечения или для жизни.

– Кать, ты рассуждаешь как старуха. Во-первых, о браке ещё даже думать смешно. Я понятия не имею о его чувствах. Во-вторых, мы мало знакомы. В-третьих, он уже предупредил, что не собирается заводить серьёзные отношения. Что мне теперь нельзя стать счастливой, хоть на короткое время? Пусть недолго, но он будет моим.

Катя замерцала, силуэт девушки минут пять был еле различим.

– А я и есть старуха для тебя, по крайней мере. Ты будто из детских ползунков не вылезла. Он сказал… Да мало ли что он сказал! Гони этого гада взашей. А если уступишь, за что ему тебя уважать? За легкодоступность? За отсутствие гордости? Он предупредил, видите ли. Кобель поганый. Снял с себя ответственность, переложил выбор на твои плечи. А ты и согласна довольствоваться малым.

Кармель заметила Сашка.

– Кать, ты далека от современной жизни и многого не понимаешь. Слишком обстоятельно-гранитно подходишь к моим отношениям с Тимуром. Между нами ещё ничего нет.

– Не ври. Ажно искры меж вами летят.

Сашка заметил Лиску, что-то жующую в траве.

– Привет, Карамелька. Лиска оклемалась?

– Кажется, да. Бери пакет с продуктами и в путь.

Кармель застегнула вход в палатку на молнию, позвала кошку с собой. Лиска оторвалась от трапезы, мяукнула и снова принялась за еду.

– Ладно. Оставайся. Карауль, а то шляются тут всякие.

Сегодня они решили ещё пройти пешком, а завтра уже отправиться на машине.

После утреннего тумана в лесу оказалось сыро. С веток срывались крупные капли и вскоре Кармель с Сашкой полностью промокли. До обеда Катя обнаружила останки шестерых солдат.

Для трапезы расположились под огромным дубом. Сквозь плотную крону не проникали солнечные лучи, но зато земля под деревом оказалась сухой. Хрустя прошлогодними желудями, Кармель обошла ствол дуба.

– Сколько ему лет? Он мог расти и до войны?

Сашок прожевал хлебец, намазанный плавленым сыром, отпил пару глотков кофе из пластикового стаканчика.

– Вполне. Дубу лет сто, а то и больше.

Кармель провела ладонью по шершавой коре.

– Он много видел, жаль, рассказать не может.

В вышине меж ветвей курлыкала невидимая глазу птичка.

– На старых картах лес такой же густой?

– Лес обозначен, но болот больше. Получается, сейчас стало суше. Часть деревень исчезли с лица земли сразу после войны, остальные сгинули потом. Я тебе покажу деревню призрак, рядом с Шутихой. Жутковато выглядит. Слышишь, горлинка старается. – Сашок кивнул в сторону невидимой птички. – Перепела даже иволгу.

– Как ты различаешь голоса птиц? Для меня они сливаются в общий шум, хотя воркование я тоже выделила.

Катя возникла перед Кармель.

– Хватит болтать, метрах в тридцати я обнаружила женщину с двумя детьми. Что они делали на передовой, непонятно. Они не откликаются на мой зов – я не знаю, кто эти люди.

– Кать, попробуй ещё раз.

– Пробовала. Безрезультатно. Знаю, что это останки женщины лет тридцати, мальчика пяти лет и девочки около двух.

Кармель быстро сложила останки еды в пакет.

– Катя нашла мать и двоих детей. Но погибшие не откликнулись, и она не в курсе, кто это.

Сашок дожевал крекер.

– Надоели сухие хлебцы, возьми у нас хлеб. – Он отряхнул камуфляж от крошек. – Показывай, где эти несчастные.

Катя проплыла между кустов бересклета и очутилась на поляне, заросшей папоротником и хвощом. Крупные листья папоротника не шелохнулись от прикосновения её ног.

– Эти останки не похожи на те, что я находила раньше. Здесь сохранились остатки одежды, какие-то вещи, рядом с мальчиком машинка, у девочки в руках кукла. Мне кажется, это не военное захоронение.

– Вот те раз! – удивилась Кармель. – Только очередного убийства и не хватает. Ставь тут, – скомандовала она мальчишке.

Сашка срубил топориком тонкую осинку, зачистил от ветвей ствол

– Неужели криминал? А когда погибли эти люди, твоей Кате узнать не под силу?

Катя кружила над полянкой.

– Не откликаются.

Кармель пожала плечами.

–Катя говорит, не получается. Не идут на контакт.

До четырех часов пополудни поставили ещё пять меток. Обнаружили солдат-резервистов из Поволжья, пятым оказался подросток шестнадцати лет. Этот тоже, видимо, в военкомате соврал о своём возрасте. Катя так ярко описала внешность погибшего мальчишки, что Кармель представила его, как живого. На глаза навернулись слёзы. Алексей ничего не успел в своей короткой жизни, только умереть, чтобы у них было будущее.

– Ему приятно, что такая красивая девушка его оплакивает, – произнесла Катя. – Ох, мужчины, даже с того света заигрывают.

Кармель улыбнулась сквозь слёзы.

– Солдаты сразу появились на твой зов?

– Да.

Кармель вытерла салфеткой щёки.

– Что же не так с той семьёй?

В лагерь они вернулись первыми, под навесом Ира и Лина резали салат в большую миску.

– Девочки, привет. – Кармель присела на лавочку. – Раз ещё никого нет, Сашка сам расскажет Игорю Петровичу о находках. А я хотела попросить у вас хлеба.

Лина откинула сине-фиолетовую прядь с лица.

– Ир, принеси булку. Только у нас чёрный остался.

– Спасибо. Мне надоели сухие хлебцы.

Ира подала пакет с чуть зачерствевшим «Бородинским».

– Нужно ехать в город за свежим. У нас тоже запасы к концу подходят.

Кармель поднялась, но Лина придержала её за плечо.

– Погоди. У меня к тебе пара вопросов. – Всучила мальчишке ведра. – Саш, принеси воды.

Лина подождала, чтобы Сашок отошёл от них дальше.

– Оставь, пожалуйста, Тимура в покое. – Сине-фиолетовая прядка упала на глаза Лине, она нетерпеливым жестом отбросила её назад.

– Я не обсуждаю свои отношения с кем бы то ни было публично, – холодно произнесла Кармель.

Лина дёрнула татуированным плечом и, сузив глаза, процедила:

– Придётся. Ты здесь чужачка. Скоро уедешь – не стоит оставлять о себе плохую память. Видишь ли, я пять лет ждала, пока такие, как ты, окончательно достанут Тимура, и он, наконец, посмотрит на нормальную женщину.

«Я так и подумала, что Лине нравится Тимур. – Кармель, по-новому оценивающе взглянула на собеседницу. Хорошая фигура, милое лицо, большой рот. – А я, значит, ненормальная, – протянула она насмешливо.

Лина покраснела и пробурчала: