Линда Ленхофф - Жизнь à la mode

Новая забегаловка, так понравившаяся Марии, носит оригинально простое название «Пирог», и над входом красуется неоновое изображение пирога с отрезанным ломтем. Лампочки мигают, и, проходя под вывеской, вы слышите жужжание, напоминающее зов пчелы-убийцы. Внутри – зеркальная витрина с многочисленными образцами выпечки. В центре – полдесятка золотистых пирогов с вырезанным куском заманчиво истекают ягодным соком. Надпись над стойкой гласит: «Начни жизнь a la mode!»

Мы с Марией сидим над ломтями вишневого пирога, украшенного ванильным мороженым, хотя она и убеждает меня попробовать нечто под названием «Лети к моей Лу». Мария не говорит, из чего сделана начинка.

– Они как-то проводили конкурс среди посетителей, но никто так и не назвал точные ингредиенты, – рассказывает Мария.

– То есть не известно, что мы едим?

– Зачем тебе знать, наслаждайся, и все.

Я рада, что мы остановили выбор на вишневом пироге. Генри, приятель Марии, присоединится к нам позже, сразу после работы, благо остановка автобуса на углу.

Рассказываю Марии о выходных.

– Впервые экс-жених моей сестрицы обратился ко мне за помощью. Впрочем, едва ли я способна помочь.

– Я должна поговорить с Джейни, – оживляется Мария. – Ужасно люблю слушать, как она от них избавляется. Знаешь, ведь она никогда дважды не использует один и тот же прием?

Этого я не знала. Сестренка мало сообщает о процедуре освобождения от уз помолвки. К тому же я всегда стесняюсь расспрашивать, да и вряд ли использую эту технику в своей собственной практике.

– По ее словам, она любит построить беседу с женихом так, – продолжает Мария, – чтобы помочь ему установить новые отношения в будущем. Из Джейни получился бы отличный менеджер по работе с персоналом.

– До сих пор она не встречалась со своими служащими.

– Нет, ты только представь, Джексон пришел к тебе в гости. И он выглядел печальным и несчастным, но все-таки в подходящем галстуке?

– И довольно милом. Но вид у него был такой, словно он только что сдавал кровь.

– Ты пожалела его и постаралась соблазнить?

– Я? Разумеется, нет!

– И даже не пыталась?

– Ни в коем случае. Я предложила ему сок.

– И ты еще не считаешь себя добрым человеком!

– А что, Джексона стоит соблазнить, хотя бы теоретически? Он представляет какой-то интерес в этом смысле?

– Хороший вопрос, – улыбается Мария. – Вообще-то он мужского пола, человеческое существо – совсем неплохо для начала.

– Он ошкурил мои плинтусы.

– В отдельных странах «третьего мира» это достаточное основание, чтобы соблазнить. И потом, мне нравятся мужчины, работающие руками.

– Ну, в этом деле он не так уж ловок.

Мария вздохнула, и мы обратились к пирогу. Появился Генри в ярчайшем оранжевом джемпере. Мария тут же начала рассматривать его ладони.

– Ты вымыл руки. – Она едва скрывает разочарование.

– Не волнуйся, они снова запачкаются, – утешает ее Генри.

– Отлично. У тебя на лице очень милое пятно, – сообщает Мария.

Генри заказывает пирог «Лети к моей Лу» с мороженым «О, моя дорогая».

– Однажды кто-то угадал, из чего сделано мороженое, – говорит Мария, – но они поклялись никому не рассказывать.

Звенит колокольчик, и из кухни появляется мужчина в старомодном поварском колпаке. Вместе с официанткой примерно лет сорока пяти, на блузке которой значок, где вместо имени значится «О, Мисс», они затевают на стойке поединок по армрестлингу. Вторая официантка вопит: «Делайте ваши ставки!»

– Белль победит Саймона, – утверждает Мария.

– Я видел однажды, как Белль поддавалась, – шепчет Генри.

– Это правда. Но Саймон ей не соперник.

Мы наблюдаем, как Белль тянет время, а потом одним движением прижимает руку Саймона к стойке. Из толпы летят приветственные вопли, происходит обмен проигранными пирогами. Белль угощает Саймона кока-колой, и тот скрывается в кухне. Я оборачиваюсь и вижу, что Генри с Марией сидят, взявшись за руки.

– Это наше место, – говорит Мария, нежно глядя на Генри.

Тот молча кивает.

Вторник приближается. Пытаюсь нормально одеться на работу, отыскивая чистую черную водолазку – у меня их несколько, но все грязные – и брюки. На брюках обнаруживаю пятно в самом низу, но не такое большое, чтобы тащить их из-за этого в чистку. Это мой обычный рабочий наряд, хотя на службу в нашу редакцию можно ходить в чем угодно. К пятнице большинство из нас напяливают поношенные фланелевые рубахи. Порой мы даже покупаем кофе в качестве приза тому, чья рубаха почти истлела. Но, пожалуй, для вторника водолазка в самый раз, не говоря уже о том, что сегодня вечером я ужинаю со своим коллегой Томом, о чем извещает его оригами-приглашение. Истлевшая фланелевая рубаха может произвести нежелательный эффект.

На моем рабочем столе список песен, звучавших по радио каждые полчаса с девяти до пяти в течение последних двух недель. Многие из моих коллег имеют такие же, и мы не считаем зазорным сравнивать их. Приз в пять тысяч долларов весьма заманчив. Большинство из нас не примут участие в конкурсе, призовой фонд которого меньше пятисот долларов, но я порой не брезгую и этим. Одна из наших девчонок как-то выиграла плейер и была совершенно счастлива.

В промежутках между записыванием песен продолжаю работу над книгой и постепенно начинаю получать удовольствие от своей деятельности. Многие люди не знают, что редактор отличается от старшего редактора: в пищевой цепочке мы стоим ниже, особенно если судить по количеству бесплатных ленчей, полученных от издательства. Редакторы платят за себя сами. Это не означает, что старшие редакторы лучше, чем мы; у них выше зарплата. В мои обязанности входят беседы с авторами: я должна успокаивать их, сообщая, что их книги в печати; получать задания от художественной редакции (и заверять художественную редакцию в том, что работа движется) и вообще наблюдать за процессом выхода книги на каждом этапе. Мне нравятся все эти замысловатые связи и взаимодействия. Дважды в неделю моя начальница Моник является с официальным визитом, проверяя, как идут дела.

– Ну и как там «Кисты»? – спрашивает она, используя очередное кодовое название книги про раковые опухоли яичников.

У нее есть подобные прозвища для каждого издания.

– Готова к окончательному монтажу, – сообщаю я.

Моник сверяется со списком книг.

– Это скучно, – бормочет она и между делом довольно агрессивно осведомляется: – Как поживает твой бойфренд? Расскажи что-нибудь интересное.

– У меня нет бойфренда, как и на прошлой неделе.

– Ага, но однажды ты все же порадуешь меня, да?

О личной жизни самой Моник нам известно немного. Моя приятельница Нина однажды видела Моник на улице с пожилым мужчиной, лет пятидесяти – шестидесяти. Моник отряхивала пылинки с рукава его плаща.

– И смеялась при этом, – рассказывала Нина. – Ей это нравилось.

– А как твой бойфренд? – спрашиваю я.

– Ты не захочешь это слушать, – говорит Моник и протягивает мне папку с новым заданием. – Потому что у тебя все слишком хорошо, – сухо добавляет она. Я люблю получать новые задания, поэтому сразу же начинаю листать книгу. – Не спеши, – советует Моник. – Не переутомись.

Мой новый проект представляет собой научную монографию с симпозиума в Норвегии. На первый взгляд задание выглядит довольно привлекательным, поскольку предполагает международные телефонные разговоры с парнем по имени Пер. Любой позавидовал бы. Но тут я замечаю заголовок, и мой энтузиазм несколько убывает – книга посвящена родинкам, тем самым, образованиям на коже.

– Родинки? – поворачиваюсь я к Моник. – Это все, чего я заслуживаю?

– Ты никогда не видела таких миленьких пятнышек, – заверяет меня Моник.

Мы раскладываем фотографии на столе и разглядываем их. Любимая часть работы для Моник. Картинки пронумерованы, поэтому перепутать их не удастся, что позволяет нам расположить фото в порядке «возрастания ужасности».

– Жуть, – бросаю я.

– У моего кузена была такая. – Моник тычет пальцем в особо отвратительное пятно.

– Ой-ей. Он от нее избавился?

Моник вздыхает и качает головой.

– Ух ты, глянь-ка на эту. – Она протягивает фотографию-победительницу. – Похоже на дрянь, замеченную на полу в метро. На такое даже наступить не решаешься – так противно.

Ободряюще похлопав меня по руке, Моник встает.

– Удачи тебе, наслаждайся. – Она прощается.

Вторую половину дня разбираю иллюстрации своей новой книги. Кажется, одна фотография все же потерялась, так что придется предупредить автора в Норвегии. Несколько раз лазаю под стол, желая убедиться, что мы не уронили фото, когда раскладывали их. Если бы это было действительно мерзкое фото, я спросила бы у Моник, не сделала ли она, случайно, копию. У нее есть коллекция самых кошмарных фотографий, опубликованных нашим издательством, и она регулярно демонстрирует ее на вечеринках. Впрочем, желающих посмотреть обычно немного.

В промежутках между работой с фотографиями размышляю о Норвегии, холодной северной земле, которую я, наверное, никогда не увижу, где люди носят тяжелые меховые шубы и шапки. Страна, где воздух чист и свеж, с легкой примесью запаха тушеного мяса и печного дыма. Воображаю, как пробираюсь через сугробы за буханкой хлеба и мороженым лососем, обутая в тяжеленные унты, чудесным образом не натирающие ноги.

Ровно в пять Том появляется над перегородкой. Весь день он хранил почти зловещее молчание. Один раз я прошла мимо него в коридоре, но Том лишь кивнул при встрече. Не иначе, нервы: наступил вечер вторника. Вечер свидания.

– У меня новая книга, – сообщаю я ему. Он кивает. – Родинки, видишь?

Показываю фотографию с родинкой в форме утки, хотя Моник утверждает, что пятно больше похоже на «Титаник».