Стефани Блэйк - Живу тобой одной

Она подняла на него глаза.

– Не надо мне лгать, Уэйн. Джулия у тебя не единственная женщина. Я много слышала о твоих похождениях в те времена, когда ты был холостяком.

– Да, у меня были девушки, это правда, – не стал притворяться он. – Но Богом клянусь, Келли, ни одна из них не значила для меня столько, сколько значишь ты… У меня все чаще появляется искушение отказаться от карьеры, от брака, от всего, что я имею, ради того чтобы быть с тобой.

Он взял ее руку, поцеловал в ладонь. Келли ответила сладкой улыбкой.

– Приятно слышать. Но такие речи имеют смысл только тогда, когда стоишь, прижав чресла к чреслам. В пылу страсти чего только не наговоришь. Уэйн, дорогой, у тебя своя звезда, у меня своя. Нашим дорогам не сойтись.

– Наверное, ты права. Как всегда. И все же… – взгляд его устремился куда-то вдаль, – может быть, когда-нибудь наступит такой день, когда мы с тобой…

Она прикрыла ему рот ладонью, взглянула на заходящее солнце.

– Когда-нибудь… Уже поздно, Уэйн.

Они оделись и тронулись в обратный путь. Гаррисон вынул из кармана золотые часы.

– Как раз успею отвезти тебя в отель и доехать до поселка встретить пароход.

Без пятнадцати пять «додж» подъехал к отелю. Гаррисон старательно изображал заботу и беспокойство, помогая Келли выйти из машины. Поддерживая ее под локоть, повел по ступеням крыльца. Келли идеально играла свою роль. Голова опущена, глаза полуприкрыты. Она обмахивалась носовым платком, как веером.

Сенатор очаровательно улыбнулся сидевшим на крыльце.

– Миссис Мейджорс немного перегрелась.

Он приподнял свою яхтсменскую шапочку перед группой женщин, ответивших ослепительными улыбками, провел Келли через вестибюль к стойке регистратора и попросил принести ей в номер грелку со льдом.

– Миссис Мейджорс плохо себя чувствует. Я сам провожу ее наверх.

Они вместе поднялись на лифте на четвертый этаж, прошли к двери ее номера. Войдя в номер, он поцеловал ее, обхватил ладонями грудь.

– Если будешь продолжать в том же духе, у меня и в самом деле начнется жар. Иди, иди, пока не пришел рассыльный со льдом.

Он рассмеялся.

– Можешь налить мне чего-нибудь выпить. Или нет, давай будем пить коктейли внизу, когда я вернусь.

– Мне бы очень хотелось, но мы потратили столько сил, чтобы сделать из меня больную. Боюсь, им это покажется подозрительным.

– Да, наверное, ты права. Ну, я пошел.

Он быстро прошел через холл, на секунду остановился у лифта, потом решил, что быстрее спустится по лестнице.

Через несколько минут после его ухода в дверь номера Келли постучали. Вошел рассыльный, больше похожий на военного, в форменной фуражке, рубашке с медными пуговицами и обтягивающих брюках с острыми складками. В руках он держал поднос с серой резиновой грелкой и чашкой со льдом. Еще на подносе лежало письмо, сразу вызвавшее любопытство Келли.

– Специально доставлено для сенатора Гаррисона, – сказал посыльный. – Оно пришло сегодня после полудня, но наш новый служащий узнал об этом только после того, как вы с сенатором поднялись наверх.

– Я отдам его сенатору. Поставьте поднос сюда.

Когда посыльный ушел, Келли внимательно осмотрела письмо. Почерк на конверте явно женский. И никакого обратного адреса. Странно…

Покусывая губу, Келли подошла с письмом к окну, подняла конверт к свету. Низкое предвечернее солнце напоминало огромный пылающий оранжевый шар, перекатывающийся по горной гряде над озером. В его свете конверт стал почти прозрачным, и Келли разглядела сложенный втрое листок бумаги, исписанный том почерком, что и адрес на конверте. Слов она, конечно, разобрать не смогла, кроме одной последней строки в нижней части листка: «Всегда твоя, Эвелин».

Нахмурившись, она отошла от окна, пристально глядя на концерт. Повернула его и так и этак, приложила ко лбу, плотно закрыла глаза. Келли верила в ясновидение, но если она и обладала таким даром, на этот раз он ее подвел. В конце концов, она отказалась от безуспешных попыток и положила конверт обратно на поднос.

Она прошла в спальню, разделась. Страшно не хотелось так рано ложиться в постель, тем более в такой жаркий вечер, но ничего не поделаешь. Не зря же она разыграла этот спектакль перед Натаниэлем, Крис и мисс Хатауэй, не говоря уже обо всех этих жирных наседках на веранде.

Позже, когда Крис привела к ней маленького Ната, Келли сыграла тяжелобольную. Медленно, с усилием открыла глаза.

– Я, наверное, задремала. Вы давно вернулись?

– Только что. Как ты себя чувствуешь?

– Уже лучше, спасибо. – Она протянула руки к Нату. – Ты хорошо провел время, дорогой?

– Да, там было так здорово, мама! Как жаль, что ты и дядя Уэйн не смогли поехать с нами.

Она прижалась щекой к его щеке.

– О да, дядя Уэйн был так добр ко мне. Ты не окажешь мне услугу, малыш? После того как дядя Уэйн уехал встречать вас к пароходу, тут для него доставили письмо. Оно на подносе на кофейном столике. Отнеси ему, пожалуйста, сразу же.

– Да, мама.

Он схватил письмо и выбежал из комнаты, крича во всю силу своих легких:

– Почтальон! Идет почтальон! Специальное донесение для дяди Уэйна!

Из-под полуопущенных век Келли тайком наблюдала за Крис. Золовка стояла у изножья кровати, сложив руки на груди, и внимательно рассматривала ее. Как будто изучала незнакомый предмет под лупой.

– Ты получила удовольствие от прогулки?

– Очень живописно. А ты как провела день?

Келли изобразила слабую улыбку.

– Не слишком живописно. Ведь нельзя же назвать живописными туалетный бачок или потрескавшийся потолок комнаты. Я смотрела на них по очереди, в зависимости от того, что пересиливало в данный момент – тошнота или головокружение.

Широко расставленные глаза холодно смотрели на нее.

– Я слышала, вы с сенатором вернулись довольно поздно.

– Наверное. Доктор, к которому он меня повез, – его старый приятель. Они давно не виделись, так что эта встреча стала чем-то вроде воссоединения старых друзей. Я расстроилась оттого, что он долго засиделся. Но, в конце концов, он был так любезен со всеми нами, а мы ему доставили сегодня столько хлопот. Я считала, что просто не могу жаловаться…

– Да, похоже, не можешь. – Крис смотрела на нее инквизиторским взглядом. – А что это за доктор, к которому вы ездили? В какой части озера он живет?

Келли слабо рассмеялась.

– Господи, Крис, я так отвратительно себя чувствовала, что ничего не замечала вокруг. Уэйн наверняка называл его по имени, но у меня как-то вылетело из головы. По-моему, Джек или что-то в этом роде.

– Что-то в этом роде…

– Спроси его самого. У меня глаза закрываются. Пожалуй, подремлю еще немного.

Она повернулась на бок, как бы отгородившись от Крис.

Лежа в темноте, Келли усиленно размышляла. Нельзя, нельзя недооценивать Крис. Она становится опасной. Надо избавиться от нее любыми способами. В крайнем случае, попытаться обезвредить.

Келли поужинала у себя в комнате – безвкусным куриным салатом, по предписанию строгой няни Хатауэй.

– После такого приступа, мэм, вам вообще следовало бы есть только жидкую пищу.

Но все эти мелкие лишения не казались слишком высокой платой за наслаждение, которое она испытала в этот день с Уэйном Гаррисоном.

Уэйн… С того самого момента, как Келли увидела письмо, каждый раз, когда она думала о нем, на ум приходили слова: «Всегда твоя, Эвелин». Она не испытывала ревности к неизвестной сопернице, но ее смущала именно неизвестность.

На следующее утро она проспала до девяти часов и проснулась свежей и отдохнувшей. Распахнула окно, с наслаждением потянулась. Прохладный утренний ветер с озера развевал ночную рубашку и волосы. Она сделала глубокий вдох, почувствовала, что каждая клеточка тела живет, дышит, наслаждается, каждый нерв вибрирует. Какая чудесная метаморфоза! До появления Уэйна Гаррисона в «Сагаморе» она встречала каждый новый день без всякой радости. Теперь даже в полусне, ранним утром, она с нетерпением ждала наступления нового дня.

В дверь тихонько постучали. Послышался голос Джейн Хатауэй:

– Миссис Мейджорс, вы спуститесь к завтраку?

– Наверное, нет, мисс Хатауэй, я только что проснулась. Спасибо, я позавтракаю позже. Съем что-нибудь легкое, как вы советовали.

Она приняла ванну и заколола волосы в тугой пучок. С такой прической она выглядела старше своих двадцати пяти лет и более уравновешенной. Решила надеть зеленое шелковое платье, которым Уэйн восхищался, когда увидел его в первый раз. Одеваясь, напевала популярную в этих местах песенку:

Она спустилась в опустевшую столовую, заказала сок, кофе и булочку. Столик стоял у окна, из которого она видела, как Крис и мисс Хатауэй играют с Натаниэлем в мяч на пляже.

После завтрака она прошлась по открытой веранде, окружавшей отель. В дальнем углу Джулия Гаррисон вязала, сидя в кресле-качалке.

– Доброе утро, Джулия! Какой чудесный день, не правда ли? Беременная жена сенатора не разделяла ее энтузиазма.

– Если бы вас каждое утро мутило так же, как меня, день не казался бы вам таким прекрасным. А как вы себя чувствуете? На вашу внешность вчерашняя диспепсия никак не повлияла.

– Кажется, все прошло. Благодаря вашему мужу и его любезности. Ну и конечно, этому замечательному врачу, к которому он меня отвез. – Она украдкой оглядела веранду, лужайку, пляж. Уэйна нигде не было видно. – А как сенатор? Я бы хотела еще раз поблагодарить его за оказанную любезность.

Миссис Гаррисон опустила вязанье на колени и раздраженно ответила:

– Боюсь, у вас не будет такой возможности, миссис Мейджорс. По крайней мере, здесь. Уэйн уехал вчера вечером.