– Да, вот уж не думал, что твое увлечение боевыми искусствами и армия сделают из тебя, даже не знаю как назвать… боевую машину, что ли, прости за подобное сравнение. Ты все же будь сдержаннее, как бы не нарваться на серьезные неприятности. Такие придурки не стоят того, чтобы из-за них наживать проблемы, – проговорил он и добавил: – А вообще спасибо. За меня никто никогда не заступался, правда, и повода не было. Оба про себя подумали, что если бы тогда давно кто-то защитил их мать и жену, все было бы иначе.

После гибели матери страх потери близкого человека стал для младшего Ямпольского навязчивой идеей. Он боялся за отца, боялся влюбиться, создать семью, а потом неожиданно потерять и жену, и детей. Он настолько боялся душевной боли, что при одной мысли о возможной утрате родных по чьей-то злой воле терял самообладание, кулаки невольно сжимались, и появлялось настойчивое желание убить воображаемого врага, размазать его по земле. Служба в «горячей точке», куда он напросился сам, отнюдь не способствовала его душевному покою. Помогали только тренировки и привычка к жесткой внутренней дисциплине, которую, кстати, он перенял у отца. Женщины в его жизни, конечно, были, но ни одна не задела всерьез, так, отдохнули вместе и разбежались. Постель, как говорится, не повод для знакомства. На новом месте работы Федор старался не интересоваться девушками, еще не хватало проблем, да и на данный момент у него была Ксюша, которую он периодически забывал, как зовут, и называл Катюшей, что страшно раздражало девушку. В тот день Федор пришел на работу и увидел на рабочем месте записку. «Я знаю, что ты сделал!» – гласила записка.

– А я – нет! – подумал молодой человек и выбросил глупую бумажку в урну. Можно было не сомневаться, что подобную чушь положила ему на стол Леночка, он заметил ее интерес к своей персоне и поэтому всячески старался избегать общения с девушкой, к тому же его здорово раздражал в ней этакий воинствующий провинциализм в худшем понимании этого слова. Федор никогда не делил людей ни по национальностям, ни тем более на москвичей и приезжих. Он слишком много видел в своей жизни и пакостных людишек, и хороших людей, и никогда эти качества не зависели, ни от места рождения, ни от разреза глаз, а в Леночке хватало и национализма, и завистливости, и вообще всякого малосимпатичного.

Народ начинал подтягиваться на работу ближе к десяти, а сейчас было всего лишь начало девятого. Компьютер загудел и начал загружаться, Федор тем временем пытался отыскать в рюкзаке телефон, он привык класть его рядом, активную переписку в сети он не вел, но все же иногда приходилось обмениваться письменными сообщениями, дабы не оповещать окружающих о своих делах, да и посмотреть что-либо в сети периодически было необходимо, выход в интернет на работе, к сожалению, был сильно ограничен. Выходя из комнаты в коридор, к своей куртке, он вынужден был протиснулся между двумя столами, задел ногой провод, споткнулся о стул, оставленный с вечера уборщицей, и, чуть не упав, налетел на начальницу.

– Извините, понаставили тут всего, – пробормотал он и ринулся к вешалке, где в кармане трезвонил и сотрясался мобильный телефон, но, посмотрев на экран, отключил звук и пошел на свое место, работа не желала ждать. Где-то через час Федор позвонил отцу, они работали недалеко друг от друга и часто обедали вместе.

– Пообедаем вместе? Или у тебя дела?

– Да нет, я вполне могу с тобой встретиться, и поговорить, пожалуй, не помешает, мы давно не разговаривали.

В обед они встретились в ближайшем «Стейк-хаусе», там подавали хорошее мясо, и хороший кофе, и, главное, никто не мешал посидеть вдвоем и поговорить. Олег Петрович, дожевав мясо с овощами и выпив подряд две чашки кофе, задумчиво что-то рисовал зубочисткой на салфетке. Они сидели у окна, и Федор впервые задумался, а ведь отцу уже за шестьдесят, он работает, старается не переедать и в последнее время даже с дамами встречается редко, может, у него что-то со здоровьем? Волосы почти не поредели и не поседели, лицо гладкое, фигура подтянутая, а все же возраст дает о себе знать. Если бы Федора спросили, в чем это выражается, он бы, пожалуй, и не ответил, просто в душе вдруг возник страх за отца и мысль: «Как же он, Федор, сможет существовать без этого человека, если, не дай Бог, что-то произойдет нехорошее, он всегда был эмоционально защищен, защищен даже там, где в любую минуту могли убить, искалечить, где гибли друзья, где были кровь, беда и временами накатывало отчаяние, а временами злость и ненависть. Но был отец, был дом, где его ждали и любили, был тыл, как бы банально это ни звучало». Мысль о том, что и отца он может потерять вызывала в душе даже не страх, панику и ужас, и от этого ужаса надо было срочно избавляться. Отец обладал способностью чувствовать его настроение, не зная причины, он всегда точно угадывал, что с сыном что-то происходит. Так было, когда Федор влюбился в одноклассницу, а она выбрала парня из другой школы и влюбленного Федю вообще не замечала, так было, когда сын в одиночку принял решение поехать служить в «горячую точку» и обивал пороги военкомата.

– Пожалуйста, отнесись к моим словам серьезно, – проговорил Олег Петрович, – Ты взрослый человек и, я бы даже сказал, очень взрослый и зрелый человек, следовательно, понимаешь, никто не живет вечно, но каждому хочется найти время и для своих увлечений, и для себя любимого. Мне шестьдесят три года, это еще не старость, но, тем не менее мой возраст не предполагает слишком долгих лет впереди. У меня есть деньги, я хочу купить землю подальше от Москвы и построить дом для нас с тобой и твоих будущих детей. Надеюсь, они у тебя все же будут. У Федора скорость сердечных ударов стала постепенно снижаться и страх отступил, но не полностью, он знал привычку отца произносить главное в конце разговора.

– Так вот, – продолжил Олег Петрович, – я ухожу с работы, сперва занимаюсь домом, а потом живу как приличный западный рантье, рисую, гуляю, возможно, займусь разведением кого-нибудь или чего-нибудь. Проект дома я хочу обсудить с тобой и, когда мы придем к единому мнению, начать строительство, участок я уже присмотрел, это километров девяносто от Москвы, надеюсь, тебе понравится.

– Знаешь, пап, так у меня никогда не будет детей, я раньше от инфаркта скончаюсь с твоими заходами. Что, нельзя было просто сказать об этом! Без всяких ритуальных танцев, я ведь за последние десять минут каких только страхов не надумал.

– Это ты в мать такой эмоциональный, она вечно за всех переживала, только о себе не побеспокоилась, пошла аркой, где никого нет, и не убереглась. – Олег Петрович задумчиво посмотрел на улицу, будто видел эту картину перед собой.

– Отец, ты мне скажи, у тебя со здоровьем все в порядке? Ты решил уйти с работы сам без других, более серьезных причин?

– Ну почти, у нас начинаются сокращения руководящего состава мастерской, не исключаю, что и меня это может коснуться, но в первую очередь я почувствовал. что наступила профессиональная усталость, что я не хочу больше заниматься проектированием, хочу поработать руками, когда-то это у меня хорошо получалось, я ведь начинал столяром после ПТУ, ну, да ты это знаешь. Учебный год в институте я точно доработаю, а потом посмотрим. Короче, за мое здоровье пока можешь не бояться, а что касается всего остального, жду твоего мнения.

– Поступай так, как тебе будет лучше, я во всем тебя поддержу, а когда покажешь мне свой проект?

– Да хоть сегодня вечером после работы, а завтра подам заявление об уходе.

– Так тебя небось уговаривать будут. Ты же ас, таких архитекторов, как ты, в Москве можно по пальцам пересчитать.

– Нет, уговаривать вряд ли будут, у меня и должность привлекательная, и зарплата, а свято место, как известно, пусто не бывает. Да и уговорить меня ни у кого не получится, я все решил, ладно, давай закругляться, обед уже кончается.

На обратном пути Федор думал: «Отец, как всегда, мыслит нестандартно, другие в его возрасте держатся за работу мертвой хваткой, а он взял и не позволил никому за него решать, опять показал, что своей жизнью управляет сам. Конечно, большую роль играют деньги, а они есть у отца, он много лет хорошо зарабатывал, а желаний у него было немного. Когда же и я начал зарабатывать, то денег стало гораздо больше, чем нам, двоим мужикам, было нужно».

Рабочий день прошел спокойно, до сдачи проектной документации было далеко, и можно было если не расслабиться, то хотя бы просто вовремя уйти домой. В дверях Федор опять столкнулся с Ольгой Арнольдовной и неожиданно для самого себя выпалил:

– А пойдемте сегодня на выставку, мы еще успеем, в Пушкинский Рафаэля привезли, народу тьма, но у меня там знакомая отца работает, она проведет.

Женщина оторопело уставилась на него:

– Федор, я вам в мамы гожусь, пригласите Леночку или Юленьку, ну кого-то вашего возраста, а я устала, мне не до Рафаэля нынче, и хожу в музеи я исключительно одна, не люблю, когда мешают, а мне, извините, мешает присутствие любого человека.

И, отвернувшись от него, Кудасова вышла на улицу.

– Что, хотел с начальством задружиться? – ехидно ухмыльнулась идущая следом Леночка. – Ты лучше и правда меня пригласи, я еще на этой выставке не была. – И она по-хозяйски взяла его под руку. Чего Федор не переносил совершенно, так это когда пытались им распоряжаться. Молча выдернув руку, он быстро пошел в сторону метро и не услышал, как девушка выругалась, впрочем, для себя он все про нее решил и, даже услышав ругательство, не удивился бы.

Мимо него пролетел мотоцикл и, исторгнув облако вони, ушел налево, в сторону 1-й Брестской улицы. До метро «Маяковская» оставалось метров триста, когда чья-то рука тронула Федора за плечо, и, обернувшись, он с удивлением увидел отца.

– Что-то ты сегодня рано. Мало работы? – Отец, как всегда, спокойно улыбался.

– Просто захотелось дать себе передышку. Мозг тоже должен отдыхать, а то дурь попрет, не остановишь. Пап, у тебя-то что? Ты сегодня тоже как-то рановато. – Федор посмотрел на профиль отца и в который раз подумал: Сдает отец, устал.