– Где, у кого смотреть? – спокойно оглядываясь, спросила она. Я была более стеснительная, а может, тут сыграло роль то, что речь шла о человеке, с которым я работала, но я невольно покраснела. Справившись с чувством неловкости, я показала глазами на обладательницу рубинов. Подруга молча подошла к ней и, достав фотографию, принялась рассматривать серьги.

– Точно, это они, – проговорила Лиса, повернувшись ко мне, – на внутренней стороне должна быть надпись «Соне» и число, это день бабушкиного рождения. Она рассказывала, что их делал мастер, немец по происхождению, потому надпись сделана латинскими буквами. Потом она повернулась к женщине, уши которой только что разглядывала.

– Откуда у вас эти серьги?

– Вам-то что, и вообще, вы кто такая?

– Эти серьги были похищены у моей бабушки, вот доказательство. – И она протянула фотографию. – Если вы вынете их из ушей, то сразу увидите на левой серьге изнутри надпись, о которой я говорила.

– Ничего я смотреть не собираюсь, серьги принадлежали моей родственнице, и я получила их в наследство!

– Ложь, – спокойно проговорила Лиса, – снимите и увидите надпись…

– Даже если и так, может, ваши предки их продали, а к тому же тот мастер мог не одни такие сделать, и что вы ко мне привязались, я на вас заявление в милицию напишу!

– Вот это хорошая идея, пишите, пожалуй, я так и сделаю, тоже напишу, только с подробным рассказом, каким образом серьги перешли в другие руки. – Развернувшись на каблуках, Лиса пошла к выходу. На меня она не посмотрела, зато все остальные уставились так, что я поежилась. На лицах наших женщин читалось неприкрытое любопытство.

– Ну уж от вас, Елизавета Сергеевна, я не ожидала. Вы, насколько я помню, родились в Ленинграде и в нашем городе оказались лишь после войны, а все мои родственники коренные москвичи. – Свое раздражение и злость женщина даже не пыталась скрыть, они были и в голосе, и выражении лица. Но не верить собственным глазам я не могла и в то же время понимала, что аргументов у меня нет и быть не может. Старая фотография мало что доказывает, только несомненную схожесть, а вот историю появления этих украшений в семье моей сослуживицы восстановить теперь невозможно. В отделе работала в основном молодежь, которая знала о войне исключительно со слов старшего поколения, а ленинградцев, которые бы были бывшими «блокадниками», вообще не было. Для них было непонятно, с какой стати к ним приехала какая-то тетка из другого города и предъявляет непонятные претензии. Внешне все они хранили нейтралитет, но я чувствовала, что большинство осуждает меня, считая, что именно я заварила эту кашу, наверное, так оно и было, но я-то хорошо помнила блокаду, хоть и была совсем маленькой. Едва досидев до конца рабочего дня, я выскочила на улицу и бросилась к ближайшему телефону-автомату, но тут увидела Лису, которая меня поджидала на скамейке в сквере. Дернув меня за руку, Лиса проговорила:

– Давай ее подождем, погуляем за ней и посмотрим, с кем и где она живет.

– Лучше я наведу справки в отделе кадров.

– Даже не думай, мы ведь не знаем, какие шаги она может предпринять, все надо сделать сегодня. Я и так поторопилась, вылезла со своими обвинениями, сперва надо было все выяснить, а потом уже действовать. Но знаешь, я все эти годы не могу избавиться от воспоминания, как закрою глаза, сразу представляю тех двоих, что обрекли нас с бабушкой на смерть. Их наглые физиономии и издевательские улыбки, эти упыри даже хлебные карточки наши украли. Что же теперь, так и оставить их безнаказанными!

– Я согласна с тобой, такое нельзя простить, но теперь ничего не доказать, как ты собираешься поступить?

– Отбирать у них я ничего не буду, только если ее родственники – те самые мерзавцы, я их ославлю на всю страну, но, может, и не на всю, но жизнь я им точно испорчу. Как только в дом к ним попасть, наверняка те двое уже старые и не всегда выходят на улицу.

– Подожди, Лиса, не торопись, мы ничего толком не знаем. Пусть это действительно те самые серьги, но ведь их могли сто раз продать и перепродать. Те двое, может быть, уже давно мертвы, а серьги попали к нашей сотруднице через третьи-пятые руки. Вариантов масса, надо быть очень осторожными, чтобы не обидеть людей, ни в чем не виноватых.

– Потому-то я и хочу попасть к ним в дом, я очень хорошо помню лица тех двоих, уверена, стоит мне их увидеть, и я не ошибусь.

– Хорошо, тогда давай просто и без всяких хитростей придем туда, ты увидишь ее семью и будешь решать, как действовать дальше.

– Идем, вон она, у тебя машина тут?

– Тут-тут, вон моя «шестерочка» стоит, видишь? – Потом я в раздумье остановилась. – Погоди, давай все же пока повременим. Предлагаю сделать так, пусть все успокоятся, не думаю, что она придет и сразу будет рассказывать о том, что произошло. Насколько я помню, Клара говорила, что живет с мужем в квартире его родителей, конечно, я могу спутать, но мне кажется, все обстоит именно так. В это время я познакомлюсь со старушками у них во дворе, выясню все, что только возможно, потом позвоню тебе, ты приедешь, и мы найдем способ заявиться к ним в квартиру. Если мы попытаемся сделать это сегодня, боюсь, они просто вызовут милицию, а нам проблемы не нужны.

– Меня не проблемы беспокоят, а совсем другие соображения, вдруг я и правда наговариваю на ни в чем не повинных людей! Ну почему я сперва делаю, а уж потом думаю! И, главное, как ты завтра придешь на работу? Привела какую-то сумасшедшую, та выступила с ужасными обвинениями, ничего заранее не проверив. Подвела я и тебя, и себя и к тому же ничего не выяснила.

– За меня не волнуйся, я сумею совладать с конфликтной ситуацией, в конце концов, просто извинюсь перед ней и за себя, и за тебя. Давай на что-то решаться, стоим тут как неизвестно кто.

Лиса посмотрела на часы и повернула ко мне циферблат:

– Время уже на вокзал ехать, проводи меня, мне еще всю ночь в вагоне трястись, я обратный билет купила на поезд. Видишь, какая я бестолковая, бросилась в Москву, даже не продумав план действий!

По дороге мы говорили о ее семье, о дочери и новорожденном внуке, стараясь заглушить тревогу, невольно поселившуюся в нас. Кто прошел через блокаду, голодал и чудом остался жив, тот поймет нас.

– Ты сама собираешься замуж выходить, тебе Лизавета, уже через пару лет сорок исполнится. Так и будешь одна век коротать?

– Я, подруга, в молодости, может, и вышла бы замуж, да никого стоящего не встретила, а теперь и сама уже не хочу, не представляю себе, как смогу к другому человеку привыкнуть, перегорело, видно, все. Лиса внимательно посмотрела мне в глаза и промолчала. Проводив подругу, я отправилась домой, по дороге прикидывая, что могу для нее сделать. По зрелым размышлениям, поняла: людей, ограбивших их с бабушкой, я не видела, серьги действительно могли и не принадлежать их семье, и вообще мы столько глупостей наделали за этот день, что неизвестно, как теперь действовать. Лучше всего, решила я, дать всем успокоиться и через некоторое время заявиться домой к интересующим нас людям и расставить, наконец, все по своим местам. Дома я сразу, не ужиная, прошла в душ, а потом завалилась спать, мимоходом подумав, что, будь у меня семья, я сейчас стояла бы у плиты или мыла что-нибудь. Во сне мне снились злополучные серьги, которые никак не вынимались из ушей Лисиной бабушки. Утром я встала с внутренней уверенностью, Лиса не ошиблась, надо только дождаться ее приезда, и тогда все встанет на место. Не буду утомлять, тебя, Риточка, рассказами о том, как прошли недели до приезда подруги. Все вроде успокоились, только моя коллега, из-за которой все и началось, избегала любого общения со мной, меня это нисколько не огорчало, напротив, я даже была этому рада, сама не знаю почему. Первые дни наши дамы, естественно, обсуждали произошедший скандал, замолкая при моем появлении, но потом им это надоело. Накануне своего приезда Лиса позвонила мне, мы договорились встретиться возле интересующего нас дома днем, так, чтобы более молодые члены семьи еще были на работе. У меня было несколько отгулов, и я на тот день взяла один из них. В квартиру мы проникли, можно сказать, обманом, Лиса позвонила в дверь и сказала, что принесла телеграмму, нам открыли, и подруга шагнула внутрь. Молча сняла плащ и прошла в ближайшую комнату, старик, открывший нам, семенил следом, то и дело оглядываясь на меня. Он растерянно уставился на Лису, остановившуюся посреди комнаты, и попытался что-то сказать, но она перебила его:

– Ты, конечно, не узнаешь меня, а я узнала тебя, едва вошла в квартиру. Где баба, которая вырвала серьги из ушей моей бабушки?

– Какие серьги, вы сумасшедшая? – Старик выпятил подбородок и гневно сверкнул глазами.

– Вот какие!– Лиса стала доставать из сумочки фотографию бабушки, но тут ее внимание привлек портрет мужчины и женщины, стоявший в рамке на старинном бюро. Подруга буквально впилась в нее глазами.

– Вот и вы с ней, два мерзких существа, два мародера рядышком. Хорошо вам с ней было обкрадывать голодных умирающих людей? – Она даже не говорила, из горла вырывалось какое-то шипение, в котором с трудом угадывались слова. Схватив с бюро фотографию, Лиса швырнула ее на пол и припечатала ногой.

– Что здесь происходит? Отец, кто эти женщины и почему ты позволяешь им так себя вести? Я звоню в милицию! – Все это проговорил мужчина лет сорока, появившийся в комнате внезапно, очевидно, он услышал шум и громкие голоса.

– Они преступницы, звони скорее в милицию, я никогда прежде их не видел! – проверещал старик, держась за грудь и потирая ее в области сердца.

– Это хорошая идея, звони давай в милицию, мне будет что им рассказать о твоем папаше и о твоей матери.

– Мама умерла недавно, и не смейте говорить о ней в таком тоне. Вы вообще кто и почему обращаетесь ко мне на «ты»? – Мужчина, бросившийся было к телефону, внезапно остановился и внимательно посмотрел сперва на меня, а потом на Лису.

– Ты, похоже, не в курсе, ну что же, я расскажу, времени у меня много, – начала говорить подруга, но старик ее перебил: