– Ну-ну, – неопределенно пожал плечами Ямпольский и вышел из комнаты.

Когда Игорь Павлович появился в гостиной, его встретило мрачное молчание. Между сидящими Олегом Петровичем и Федором стоял пустой стул, на него Бунич и уселся. Посидев несколько минут, он вопросительно посмотрел на хозяйку дома:

– Я могу попросить чашку кофе? У меня, Рита, времени мало, надо заниматься организацией похорон и постараться все оформить назавтра. По православному обычаю, кажется, надо хоронить на третий день?

– На третий, – машинально ответила Марго. – Кофе я тебе сейчас дам, а потом надо кое-что обсудить.

– Только недолго, ехать надо.

– Не переживай, Слава с Дашей уже уехали для оформления документов. Я сперва хотела, чтобы Слава присутствовал при общем разговоре, а за ночь передумала, мало ли как дело обернется. Пей кофе, завтракай, а потом я дам тебе прочесть письмо твоего отца. Павел Егорович написал его очень давно, мы с тобой даже женаты еще не были. Вера Никитична, похоже, постоянно носила его с собой, на сгибах бумага сильно потерлась. Не знаю, зачем она это делала, очевидно, на то у нее были свои причины.

Пока Игорь Павлович пил кофе, не забывая уплетать бутерброды, лежащие на столе, Стас неотрывно смотрел на него. Лицо парня без конца меняло свое выражение: то на нем проступали растерянность и недоверие, то, напротив, узнавание и решимость. Бунич спокойно посматривал на молодого человека, и только в глубине глаз мелькала усмешка. Именно это спокойствие и эта усмешка, убедили Олега Петровича в правоте Стаса. Человек, сидящий рядом, явно готовился отразить любое нападение, он был уверен в своей неуязвимости.

– Рита, – обратился Ямпольский к женщине, видя, что Бунич допил кофе и явно собирается уходить, – дай Игорю письмо, пусть прочтет, а потом ему придется ответить на некоторые вопросы.

Марго достала из лежащей рядом книги обычный лист бумаги и протянула его бывшему мужу.

– Это не мог писать мой отец, бумага совершенно новая, – едва взглянув на лист, проговорил Бунич.

– Ты читай, это копия, я ее отсканировала и распечатала на принтере, подлинник пока пусть у меня полежит. Надеюсь, почерк отца ты помнишь? Она хотела что-то еще добавить, но промолчала, увидев, как напряглось лицо бывшего мужа. Тот прочел написанное и несколько минут сидел молча, потом выражение испуга и растерянности на его лице сменилось вызовом.

– И что? Это тяжело вспоминать, но я тогда совсем мальчишкой был, гормоны разгулялись, и к тому же я очень испугался. Все это выглядит, безусловно, очень некрасиво, только не понимаю, зачем вспоминать об этом теперь, через сорок с лишним лет?

– Некрасиво? Убить девочку только потому, что она тебе отказала – некрасиво? – На щеках Олега Петровича проступили красные пятна, а голос прерывался от бешенства. – Ее родители до самой своей смерти надеялись, что дочь жива. А ты убил ее, закопал где-то в лесу, и это просто – некрасиво?

– Срок давности вышел, и потом я был несовершеннолетним, – спокойно возразил Бунич.

– Но твои родители были вполне взрослые люди, как же они могли промолчать?

– А они, между прочим, отправили меня в армию, я потерял целых два года, маршируя среди недоумков. Думаешь, мне это было приятно? Но я принял наказание, хотя и не считал, что так уж виноват. Я был любящим сыном и считался с чувствами родителей.

– Сукиным сыном ты был, им же и остался! Для такого, как ты, даже названия еще не придумали. – Голос Олега прерывался, он не мог взять в толк, как говорить с этим человеком.

– Игорь, а тебе что, эту девочку совсем не жалко было? Ну вот совсем, совсем? – растерянно спросила Марго. Она тоже никак не могла поверить в то, что мужчина, которого она так любила, был лишен нормальных человеческих чувств. Что он столь равнодушно относится к жизни других.

– Ну почему же, жаль, конечно, только зачем выносить это все сейчас на всеобщее обозрение, через столько лет!

– Игорь Павлович, ответьте, пожалуйста, мой биологический отец вы? – Голос Федора прозвучал неожиданно даже для тех, кто и сам задавался этим вопросом. Молодой человек смотрел на Бунича в упор, тот, в свою очередь, столь же пристально посмотрел на него. Марго слабо охнула. Двое мужчин, молодой и старый, разглядывали друг друга. Выражения их лиц, форма носа, подбородка и даже цвет глаз не оставляли сомнения, эти двое – близкие родственники.

– Догадался, – усмехнулся Бунич, – и что за этим последует?

– За этим последует вопрос, за что вы убили мою мать? Это ведь вы сделали? Не отпирайтесь, у меня есть свидетель, который видел вас с ней в арке и к которому вы приходили на следующий день после ее гибели.

– Это тот «чурка», что в вашем дворе убирается? Хорошо «сынок», – это слово Бунич произнес с явной издевкой, – скажу, твоя мать слишком много о себе возомнила, ее надо было призвать к порядку. Впрочем, я не собирался ее убивать, все вышло случайно. Я никогда не хотел на ней жениться, мало ли с кем у меня были романы, что теперь, всех детей признавать? Ей было сказано, делай аборт, а она родила, ни слова мне не сказав, да потом еще и замуж с таким довеском умудрилась выйти. Я всего лишь хотел ее на место поставить, нечего из себя порядочную женщину корчить! Нагуляла, так признавай свои ошибки, и нечего рожу воротить! Не думал, что вы с Олегом через столько лет докопаетесь! Олежек, – Бунич повернулся к отцу Федора, – я ведь хотел тебя от этой бабы освободить, думал, ты себе нормальную найдешь, без довеска. О друге, между прочим, беспокоился!

Олег Петрович смотрел на говорившего, вцепившись руками в край стола так, что побелели пальцы, казалось, еще минута, и он бросится на Бунича. Федор успокаивающе положил руку на плечо отца.

– Сядь, отец, этот подонок за все ответит, и за маму тоже.

– И как вы собираетесь все это доказывать? Допустим, то, что Федька мой сын, доказать будет не сложно, а вот все остальное… может, у вас против меня сговор. Вы даже не сможете доказать, что я знал о том, что Федька мой сын, – Бунич откровенно глумился над всеми. – Ваши слова против моего. Вы прочли то, что написал мой папаша, и решили, что я теперь во всем виноват. Может, и в Карибском кризисе 1962 года я тоже был повинен?

– Игорь Павлович, – спокойно заговорил Стас, – а чем же вам наша Кира Андреевна помешала? Она ведь тоже на вашей совести?

Бунич дернулся всем телом, и в его глазах мелькнул огонек безумия.

– О, Кира – дура, каких еще поискать! Представляете, эта ненормальная еще в институте была в меня влюблена! Только я не собирался иметь с ней дело. У меня отец был членом партии, да и я собирался стать ее членом, мне тут только заморочек с еврейкой не хватало. Тогда она, правда, довольно быстро от меня отвязалась, а потом, через несколько лет, я встретил ее в Союзе архитекторов, и она меня убедила, что Слава не мой сын, что Ритка его от другого мужика родила. – Игорь весело улыбнулся. – Я не стал ничего выяснять, не до того было, и дома я тогда редко появлялся, но все чувства к сыну у меня пропали.

– А разве они у тебя были? – не выдержала Марго, но бывший муж не обратил на нее внимания. Он явно наслаждался вниманием окружающих и рассказывал так, словно совершил не подлость и убийство, а нечто героическое.

– Ну вот, – продолжил Бунич, – а с полгода назад я опять ее встретил, только теперь уже на Брестской, к знакомому заезжал, ну и столкнулся с вашей Амалицкой. Она меня остановила, сперва мялась, а потом как прорвало, начала каяться, прощения просить. Мол, тогда наврала со зла, а зачем, и сама не знает. Она ведь меня сына лишила, я что, так и должен был все простить и забыть? Поплатилась она за свой злой язык, по-моему, это справедливо. А ты, мальчик, – он повернулся к Стасу, – полез не в свое дело, за то и наказание получил.

– Меня тоже вы в гараже ударили? – Федор смотрел на Бунича, как смотрят на гусеницу, которую собираются раздавить.

– Конечно, Олег проговорился, что решил в старом деле покопаться, а я побоялся, что вы в фотографиях твоей матери и мою можете обнаружить. Пришлось принимать меры, но заметь, тебе ничего плохого я не сделал, только оглушил. Теперь, когда вы все знаете, надеюсь, я могу уехать домой. Мне еще завтра мать хоронить.

– Боюсь, вам не домой придется ехать. – Стас набрал номер полиции.

– Вы всерьез надеетесь меня привлечь? – На лице Игоря Павловича было искреннее веселье. – Я же все вам объяснил и про срок давности, и про сговор. Да, Марго, про записку отца вообще можешь забыть, может, это его фантазия, может, он книгу хотел написать.

– Ты, Бунич, забыл про современные гаджеты, все твои слова записаны на диктофон. – Ямпольский грохнул по столу кулаком. – Не сможешь ты выкрутиться!

– По крайней мере, – добавил Федор, – последнее преступление уж точно не имеет срока давности.

– Ну, насчет последнего преступления, как ты изволил выразиться, вы явно погорячились. Можете вызывать полицию, конную гвардию и вообще кого хотите, главное, не забудь свекровь похоронить, Ритуля! А я пока отдохну, но потом, учти, замучаешься платить мне за моральный ущерб. – Бунич издевательски улыбнулся и сложил руки на груди.


Павловская Слобода.

Прошло два месяца. Однажды после обеда в доме Марго раздался звонок. Мужской голос в трубке попросил позвать Вячеслава Игоревича Бунича.

– Его нет, он отдыхает с женой в Карелии и будет только через неделю. Что-то передать?

– А кем вы ему приходитесь?

– Я его мать, меня зовут Маргарита Викентиевна.

– Должен вам сообщить, что прошедшей ночью отец Вячеслава Игоревича и, как я понимаю, ваш бывший муж скончался от обширного инфаркта.

– Спасибо, я поняла, когда сын приедет, я ему передам ваше сообщение. Что сейчас требуется от меня, в данной ситуации? Родственников у Игоря Павловича не осталось, и хоронить его, очевидно, придется мне.

– Вы не хотите сообщить сыну о смерти его отца?

– А зачем, Игорь принес в этот мир много горя. Я, конечно, предам его прах земле, но сыну портить отдых не буду. В конце концов, у него никогда не было любящего отца, так зачем теперь лицемерить? Слава рос со мной и свекровью, больше никого рядом не было.