Игорь попытался вернуться в «большую архитектуру», но оказалось, что необходимость владения компьютером теперь повсеместная, и ему, прежде чем устраиваться на работу, необходимо этот самый компьютер освоить раньше подобный вопрос перед ним не стоял, потому что на компьютере прекрасно работали мальчики и девочки, которым он платил за работу, теперь же все надо было делать самому. Получалось плохо, он не привык быть аутсайдером и думал, что стоит только вернуться в проектирование, как к нему сразу начнут прислушиваться, поддерживать его идеи и вообще возьмут на должность если не главного архитектора мастерской, то хотя бы главным архитектором проекта. Увы, все должности были заняты, а то, что предлагали… об этом и говорить-то было тошно. В частных фирмах, коих развелось несчитано, дела обстояли еще хуже, без знания проектных программ туда вообще можно было даже не соваться. И тогда Игорь начал болеть сперва прихватило сердце, потом желудок, а потом, а потом он оформил себе инвалидность, и жизнь превратилась в череду однообразных дней. Он продолжал рисовать, пытался писать с натуры, но жалость к себе «несчастному» все больше одолевала его. Странно, но почему-то Игорь не испытывал подобного чувства ни к кому, кроме себя. И мать и сын, уж не говоря о жене, не вызывали в нем никаких чувств, только иногда раздражение и даже злость, если ему казалось, что о нем плохо заботятся. О несчастье, случившимся с Марго, им сообщили в тот же вечер. Вера Никитична, мать Игоря, разохалась, начала пить успокаивающие капли, затем позвонила подруге и договорилась с ней погулять, надо было прийти в себя, так она объяснила себе самой нежелание задумываться о случившемся. О том, чтобы поехать в больницу к невестке, она даже и не помышляла. За последние годы привычка считать себя пострадавшей, ведь с квартирой то пришлось расстаться, сделала ее нечувствительной к чужой боли. Старуха отлично помнила, как жена сына отказалась продавать квартиру, доставшуюся ей после смерти родителей, в которой они все тогда жили, чтобы заплатить долги блудного мужа, и втайне даже от самой себя радовалась, когда невестка все же вынуждена была распроститься с этой квартирой в центре Москвы из-за долгов уже своего сына. Когда стало ясно, что двушку на окраине города Марго купила только на себя, а им там придется быть на птичьих правах, Вера Никитична чуть не устроила скандал, но сдержалась. Женщина она была хоть и эгоистичная, но в меру, к тому же умная и понимала, что на улицу невестка ее не выгонит, не хватит у той духу. Славка, сын, было рванул в больницу к матери, но его энтузиазма надолго не хватило, по дороге он встретил знакомых ребят, рассказал им о своей беде, и они дружно пошли в магазин, а как же, надо же выпить за мамино здоровье! Муж Игорь сел и стал прикидывать, что будет, если Марго умрет? А как тогда жить и на что? Его пенсия да плюс пенсия матери, пока мать жива, это очень мало для выживания троих, квартиру матери он продал, сдать совсем нечего, а то жилье, которое он купил в хорошие времена, он сдавал тайно от всех и совсем не хотел «светить» перед родственниками деньги, которые шли ему на карточку. В конце концов, там была хоть и хорошая, но однокомнатная квартира, и слава Богу, что он не успел эту квартиру подарить своей подруге, как планировал вначале. Два раза в год Игорь заявлял, что едет к приятелю на дачу и уезжал за границу отдохнуть от семьи и от бедности, в которой они теперь жили. Ему было жаль квартиру на Чистых Прудах, было жаль и ту квартиру в которой он вырос, но так сложилось. Игорь никогда не был способен анализировать события, а уж признать свою вину в чем-либо, это было за гранью его восприятия. В итоге муж размышлял, свекровь гуляла с подругой, сын пьянствовал с друзьями, а Марго лежала в палате с забинтованным лицом и ничего не хотела больше от этой жизни. Так прошли первые дни после аварии.

За окном был конец марта, и птицы разными голосами сообщали миру о начале весны, о счастье, ожидающем каждого, о любви и о зарождающейся жизни, которая непременно будет у всех вновь пришедших на эту землю самой лучшей, самой долгой и радостной. Марго смотрела на синее внезапно очистившееся небо и вспоминала, как, возвращаясь с сыном с вечерней прогулки, смотрела на окна своей квартиры, если в спальне горит свет – значит, муж пришел домой и сегодня все будет спокойно, а если света нет, значит, или придет нетрезвый или вообще не придет, зависнет у какой-то очередной девицы. Иногда она думала: «Куда девалось то, что было между ними? Пять с половиной лет института они были как попугайчики-неразлучники, потом родился Славка, и муж стал пропадать на работе допоздна. Через некоторое время появились премии и гранты и как приложение к ним различные девицы, некоторые задерживались надолго, другие исчезали через несколько дней, одна преследовала их семью четыре года, а потом нашла другой объект для своей любви и пропала. Марго все терпела из-за сына, матери, которая тогда была еще жива, да и некогда ей было менять свою жизнь, надо было работать. Так и прошли годы, в которые было все, но, кажется плохого, все же больше. «Может, принести воды или поесть? – раздался голос с соседней кровати. «Спасибо, ничего не надо, а впрочем, воды, пожалуйста, дайте». Вместо стакана воды ей вложили в руку стакан с апельсиновым соком, женщина почувствовала, как из глаз потекли слезы, бинты мгновенно промокли.

– Ну и нечего реветь, – грубовато сказала соседка, – плюнь на этого козла, нет такого мужика, который стоил бы наших слез. Мой вот тоже мне как-то так звезданул, думала, все, кранты, но ничего, оклемалась, а его посадила, нечего землю впустую топтать, пусть хоть там поработает, там ни баб, ни водки нет. Лучше посмотри на улицу, снег перестал падать, за окном опять весна, солнышко, птички, хорошо!

– Меня никто не бил, – с трудом пробормотала Марго. – Машина толкнула на переходе, а сумка была очень тяжелая, и я упала неудачно, только вот что-то никто так и не пришел ко мне – ни сын, ни муж. А какое теперь число?

– Двадцать третье марта.

– Я лежу уже двадцать дней, а никого из семьи так и не появилось, надо позвонить Свете, пусть заедет ко мне и привезет что-то из одежды, скоро, наверное, разрешат вставать. – Мысли Марго вернулись к самой болезненной теме. Дешевенький мобильный телефон лежал на тумбочке, батарейка совсем села, а зарядки не было. Марго беспомощно покрутила забинтованной головой, мир мгновенно закружился, заплясал, и женщина, слабо охнув, замерла, ожидая, пока круговерть перед глазами затихнет и пространство вокруг приобретет нормальный вид.

– Ты лежи и не рыпайся, – сказала соседка. – Телефон сейчас заряжу, у меня тоже не бог весть что, так звонит и ладно, зарядка твоему мобильнику подойдет. Марго поняла, что последние слова произнесла вслух и осторожно скосила глаза на соседнюю кровать.

– Ну вот и славно, теперь хоть будет с кем словом перемолвиться, а я уж думала, так до выписки в молчании и пролежу. Ее, – разговорчивая соседка кивнула на спящую, – завтра выпишут, да с ней и поговорить то не о чем, ее только деньги и пластика интересуют. Меня Ксенией зовут.

– Марго, то есть Маргарита.

Ксения была довольно крупной женщиной, но назвать ее толстой было бы неверно, вся она состояла из мышц, сухожилий и мощного костяка. Руки ее были красивыми, с длинными сильными пальцами и небольшой ладонью, за спиной виднелась растрепавшаяся густая коса, доходившая до низа лопаток, а ноги оказались, когда она встала, чтобы включить телефон в розетку, явно перекачанными, с рельефно выделяющимися мышцами бедра и четко очерченными ягодицами такие ноги подошли бы скорее мужчине. Вот только лица было не разглядеть под бинтами, зато серые – с крапинками – глаза смотрели весело и спокойно. Поставив телефон на зарядку, Ксения уселась на свою кровать и повернулась к Марго

– Я тут сделала пластику лица, несколько лет копила на «черный день», от мужа прятала, потом продала дачу, и теперь можно не бояться, что мой бывший муженек припрется, я теперь стала другая, сильная, в качалку хожу и дома «качаюсь», сперва думала, хватит одной только силы, а потом решила совсем измениться, чтоб и лицо, и тело другими стали, тогда он меня не найдет. Это только кажется, что посадить в тюрьму человека легко, а он ведь туда не хочет, он знаешь как меня уговаривал заявление забрать? У-у-у! Если бы это впервые было, я заявление бы забрала, только он периодически распускал руки и работать не хотел я его устрою на работу, а через три, много пять месяцев, его увольняют за пьянку. Вот я и озверела тоже, надоело здорового мужика на себе волочь, стала я ему в деньгах отказывать, ну и началось… а что вспоминать! Все в прошлом, больше я никогда замуж не пойду, ну их к их собственной маме. Мне бы ребенка от какого-нибудь приличного самца родить, я бы даже такому папаше и говорить про это не стала, а что – квартира есть, работа хорошая есть, мама у меня еще молодая, только шестьдесят исполнилось, подняли бы, правда? – И Ксения мечтательно вздохнула.

– Слушай, Рит, а тебе сколько лет-то? А то я все про себя рассказала, а про тебя ничего не знаю. Нет, если не хочешь, то не говори, я просто с тобой в одной палате уж дней десять лежу, как тебя из реанимации перевели, только ты все в окно смотришь и молчишь, а вот сегодня заговорила, ну я и обрадовалась, и вывалила на тебя все свои дела да размышления

– А ты не боишься, что твой бывший выйдет на клинику, на меня и я проболтаюсь о тебе? – прошелестело из под бинтов.

– Не-а, не боюсь, скажу тебе по секрету, что имя я тоже поменяла, подмазала кого надо, и новый паспорт теперь в кармане.

– А мама как же?

– А он маму мою никогда и не видел, он, видишь ли, с тещей не желал знакомиться, мне бы, дуре, еще тогда задуматься, а я ушами все хлопала. На, звони куда хотела, – спохватилась Ксения и вложила в руки Марго телефон. Марго позвонила школьной подруге и коротко объяснила, где находится, и попросила привезти тапочки и прочие вещи, а еще что-то из еды и побольше сока или хотя бы воды. Светка заохала, завозмущалась, но быстро примолкла и пообещала приехать сегодня же вечером. Закончив разговор, Марго осторожно повернула голову к соседке – мир вокруг не перевернулся, что было уже хорошо.