Через три месяца случилась беда. Кудасова, как всегда, пришла на работу первая. Накануне ей пришлось в очередной раз гасить склоку между Леночкой и Юлей, и из-за этой склоки переругался весь бабский коллектив, мужчины предусмотрительно сбежали в курилку. Самое странное было то, что Кира Андреевна не отмолчалась, как всегда, а довольно резко оборвала Леночку с ее антимосковскими высказываниями. Она вообще в последнее время была какая-то взвинченная, и многие подумали, что она пожалела о своем решении перейти на другую должность. Короче, этим утром на работу вышли все, кроме Амалицкой, а часа через полтора по мастерской разнеслась весть: Киру Андреевну нынче рано утром во время пробежки сбила насмерть машина – и не просто сбила, а пару раз проехалась по погибшей женщине взад-вперед, чтобы уж наверняка. Весть принес парень из конструкторского отдела, живший недалеко от места убийства и ежедневно проходивший той дорожкой, по которой бегала Кира Андреевна.

В то утро Стас, молодой сотрудник конструкторского отдела, как всегда, сунув наушники в карман куртки, брел на работу. Впереди маячил скучный рабочий день, нет, дело не в том, что он не хотел работать или ему не нравилось быть конструктором, просто когда он учился, ему хотелось работать с конструкциями типа тех, что были в проектах знаменитой Захи Хадид (женщина-архитектор, первая получившая Притцкеровскую премию в области архитектуры), а ему предлагалось делать без конца повторяющиеся расчеты на стандартные пролеты между пилонами, почти типовые подземные гаражи и тому подобное. Но в фирме стабильно платили, в другое место его никто не приглашал, а деньги разве могут быть в нашем мире не нужны? Вот и пришлось, запихнув все мечты в одно место, превратиться в лошадь, ходящую по кругу и крутящую колесо надоевшей мельницы. Стас шел, слушая скрип снега, еще оставшегося в некоторых местах, под подошвами модных ботинок и думал: «Вот если бы перейти работать куда-нибудь…

– Молодой человек! Вы сейчас влетите в ограждение. Надо же смотреть, куда идете! – Окрик был совершенно неожиданным, и парень словно споткнулся о него. Перед глазами возникла вся картинка сразу, как на экране кинотеатра, он увидел прикрытое черным целлофаном тело, ленту ограждения, следы протектора автомобиля, ведущие с проезжей части на пешеходную дорожку.

– «Ох, и ни фига себе!» – пробормотал Стас и тут заметил яркую кроссовку выглядывающую из-под целлофана. Такие кроссовки привезла себе из Лондона Кира Андреевна в прошлом году. Больше Стас ни у кого не видел подобной обуви. Парень остановился у ограждения и начал прислушиваться к тому что говорили вокруг.

– Да я сама видела, как тут серая машина елозила по снегу, только мы с Зевсом далеко были, и я, конечно, не поняла, что машина-то по человеку туда-сюда ездит, – говорила мужчине полная пожилая дама, одетая в зимнее стеганое пальто. Она нервно подтягивала к себе поводком мелкую лохматую дворняжку, носящую грозную кличку Зевс собака поскуливала, уткнув в землю черный кожаный нос, и явно старалась увести хозяйку от «плохого» места. Кличка подходила собачонке, как Бруклинский мост речке Торгоше в Сергиево-Посадском районе, и следователь, если это был, конечно, он, с трудом сдержал ухмылку. Закончив записывать рассказ дамы, мужчина обратился к Стасу, который топтался на месте, не в силах отвести взгляд от прикрытого целлофаном тела.

– Ну-с, молодой человек, а вы что можете рассказать?

Слегка заикаясь, Стас спросил:

– Вы знаете, кто там, кто лежит?

– Пока не знаем, но будем устанавливать.

– Покажите мне, я кажется, знаю.

Стаса провели к телу и дядька с густыми черными бровями, хмурясь и матерясь сквозь зубы, слегка приподнял кусок целлофана, прикрывающий голову погибшей.

– Б… – невольно вырвалось у Стаса.

– Это же наша Кира! То есть Кира Андреевна Амалицкая, наш бывший главный архитектор мастерской. Кто ее? Она же тетка хорошая, не вредная и не подлая!

Парень еще что-то бормотал о погибшей, а сам тем временем нервно искал в телефоне номер своего начальника. Трубку никто не взял и на звонок Стаса не ответили. Ему пришлось, оставив все свои координаты полицейским, отправляться на работу, а там объясняться с руководством, которое на опаздывающих смотрело косо, и за два опоздания можно было запросто лишиться половины а то и всей годовой премии. Впрочем, когда парень объяснил причину своего опоздания, все вопросы к нему отпали, так Стас и стал «вестником несчастья». Через пару недель разговоры в мастерской почти затихли, и все вроде бы стали забывать, что была у них в коллективе такая Амалицкая Кира Андреевна, навалились рабочие проблемы, на место погибшей искали нового человека. Вот только Стас никак не мог забыть бледное запрокинутое лицо женщины, на котором навсегда замерла легкая растерянная улыбка. Он после работы почти ежедневно ходил в полицейский участок, хоть его никто туда и не звал, познакомился там, в участке, с сыновьями Амалицкой и даже сдружился со старшим, который сразу же прилетел домой, едва получив страшное известие.

За два с половиной года до того.

Марго лежала в больничной палате и смотрела в окно. Снег шел уже второй день и, кажется, не собирался останавливаться; создавалось впечатление, что зима упорно борется за право еще немного помучить и без того уставших от холода и отсутствия солнца людей. На соседней кровати тихо спала соседка, отвернув забинтованное лицо к стене, другая соседка сидела за столом и читала книгу. Больничный запах проникал в палату из коридора, пахло хлоркой, какими-то лекарствами и, кажется, кухней. Ровный гул голосов, доносившийся в палату, заглушал крики ворон за окном, вот проехала с грохотом больничная тележка – наверное, развозили лекарства, вот в соседней палате раздался грохот и вслед за ним такая тирада, что у интеллигентной Марго уши покраснели под бинтами. Несколько дней назад ее перевели из реанимации в палату и сказали, что домашние знают, где она и что с ней. Мобильник лежал рядом, на тумбочке, но не звонил, она тоже никому не звонила, не было желания двигаться, звонить и вообще как-то общаться с миром. За прошедшие дни никто не пришел, не навестил ее, но и это тоже было безразлично. Казалось, сила ушла из нее, не хотелось есть, не хотелось разговаривать, собственно, и жить тоже не хотелось, как, впрочем, и умирать, не хотелось ничего. Наверное, если бы ей предложили раствориться в воздухе, распасться на молекулы и перестать существовать без процесса умирания, она бы согласилась, главное, чтобы все происходило без ее участия и без ее усилий. Даже мысль, что некогда любимый муж теперь не захочет смотреть на ее изуродованное лицо, не волновала Марго – подумаешь, «Не захочет!». Он уже давно не любимый, да и не муж, так, сосед по квартире и не больше. Вместе они прожили более сорока с лишним лет, и она всегда его поддерживала, утешала, когда ему было плохо, тащила на себе семью и морально и материально. Ведь муж был такой талантливый, такой ранимый, если что бывало не так, как должно было быть, по его мнению, если его идеи не поддерживались начальством, или кому-то из имеющих власть и право решать судьбу проекта, не нравились, он впадал в ступор, переставал разговаривать и, кажется, даже думать. Иногда он вслух разговаривал сам с собой, задавая один и тот же вопрос: «Они разве не понимают? Они что, глупые?» Его приходилось морально реанимировать, ежедневно повторяя, что просто они, те, кто не принял его концепцию, не готовы к новому, для этого надо быть хотя бы вполовину такими же умными и талантливыми, как он. Через какое-то время муж начинал опять рисовать, а получалось у него это здорово, фонтанировать идеями и постепенно возвращался к работе и, куда же без них, к своим поклонницам среди молодых архитектурных девиц. Домом и сыном он вообще не занимался, считал, что все само сделается и воспитается, лет в сорок он занялся проектированием частных домов и их дизайном, стал зарабатывать весьма недурные деньги, но не предложил жене работать с ним, а взял в помощницы девушку много моложе его и почти перестал появляться дома. Именно в это время Марго поняла: она была нужна только как «жилетка», в которую можно поплакаться, и, конечно, как прислуга, создающая в доме уют. Женщина держалась изо всех сил, терпеливо переносила колкости свекрови, которая переехала к ним жить сразу, как только умерла мать Марго, запои повзрослевшего сына и ехидные вопросы коллег, ведь архитектурный мир Москвы так мал. В нем, в этом мире, все друг друга знают если не напрямую, то через общих знакомых наверняка. Через несколько лет, архитекторов занимающихся частными заказами, стало очень уж много. К тому же большинство из них были много моложе Игоря, мужа Марго, впрочем, как и те заказчики, кто имел материальную возможность оплачивать работу архитектора. Популярность Игоря Бунича пошла на убыль, он стал повторяться в проектах, нарушать сроки выполнения заказов и часто появляться на профессиональных тусовках нетрезвым; тут же, как водится, подсуетились конкуренты, его имя все чаще становилось спутником всяческих скандальных историй и правдивых, и вымышленных. Марго выживала с сыном и свекровью на те небольшие деньги, которые могла заработать, муж им не помогал, заявив, что сын уже взрослый, а у него новая жизнь. «Новая жизнь» внезапно закончилась, молодая подруга ушла к одному из прошлых заказчиков, потеснив его жену. Игорь был вынужден продать квартиру матери для покрытия долгов, которых оказалось на удивление много, ведь ни он, ни его пассия не отказывали себе ни в чем, а новых заказов все не было и не было. Точнее, они были, но какие-то мелкие, не стоящие внимания столь маститого специалиста. Короче, не прошло и нескольких лет, как блудный муж вернулся. Первое время он ждал, что Марго будет его выгонять, потому приготовился держать круговую оборону, взывать к ее доброте, состраданию по отношению к старой свекрови и прочее. Но женщина равнодушно отнеслась к возвращению супруга, все возможные слезы она уже выплакала, и теперь ее волновал только сын, который все чаще приходил домой пьяным, потерял из-за этого работу и новую не собирался искать.