– Слюшай, ноги убери, да? Подметать буду. Ой, как хорошо рисуешь, только почему тут ночь? Сейчас день. – Пожилой дворник стоял за спиной и внимательно разглядывал рисунок.

«Странно, – пронеслось в голове у парня, – он ведь тут много лет работает, почему же так плохо по-русски говорит?»

– Вы ведь тут давно? Я имею в виду в Москве, в этом районе? – Федор повернулся к мужчине. Неожиданно тот ответил совершенно без акцента:

– Ты извини, не узнал сразу. Тебя ведь Федей зовут, и ты из 37-й квартиры?

– Ну да, я вас тоже не сразу узнал, все как-то не встречались. А зачем вы говорили так, словно только что приехали в Москву?

– Знаешь, парень, я тут живу уже почти двадцать пять лет. Сперва думал, вот поработаю дворником за жилье, а там вернусь в профессию. Но, видно, не судьба, я для местных кто – «чурка»! А у меня, между прочим, образование хорошее было, я ведь МИФИ с отличием закончил, а когда вернулся домой, там уж русских начали изгонять, разные бандиты головы подняли. У меня жена наполовину казашка, наполовину белоруска, ну, я ее забрал и назад в Москву подался, только тут нас тоже не очень-то ждали, как ты понимаешь. Так с тех пор и живем. Дети выросли, старший в Германии, дочь замужем за грузином, живет в Кутаиси, а двое младших с нами. Только вот с жильем не можем решить, а говорю я с акцентом по привычке, обидно, когда зеленые пацаны «чуркой» называют, вот и стал я делать вид, что по-русски плохо понимаю. Не драться же мне с ними! Чурка ведь что, кусок бревна, то есть без мозгов, а разве можно человека в этом обвинять, не зная его.

– Ты, Нигмат Ахмедыч, не обижайся, как у вас на Востоке говорят: «собака лает, а караван идет», – проговорил Федор, неожиданно вспомнив имя дворника, и вернулся к рисунку, карандаш замелькал над листом еще быстрее. Вот уже определилось, где мужская фигура, а где женская. Нарисованный мужчина поднял руку, замахиваясь…

– Подожди, – сказал дворник, – они, те, кого ты рисуешь, сперва разговаривали. Ты сын той женщины, которую убили тогда в арке? Я видел из окна, но далеко было, и я толком ничего не разглядел, они точно тогда разговаривали, потом я пошел по своим делам, потом мы легли спать. Я утром все милиции рассказал, а они сказали, что ее убил, наверное, кто-то другой. Хотели меня обвинить, но мне тогда звонили с родины по межгороду, в общем, не срослось у них со мной, и они решили, что твою маму убил и ограбил случайный прохожий. Так во дворе говорили. Федор посмотрел на собеседника, на языке вертелся вопрос, но так и не прозвучал, а зря. Двадцать лет назад к Нигмату Саламову приходил мужчина, высокий, хорошо одетый, дал конверт с деньгами, сказал, что представляет какую-то благотворительную организацию. Потом долго выспрашивал о происшествии у них во дворе, дворник по привычке прикинулся, что плохо русский знает, но деньги взял и о неожиданном визите никому не сказал, он ведь и правда мало что видел. Если бы теперь Федор его спросил, он, возможно, и дал бы описание того посетителя, зрительная память у Нигмата была хорошей, но никто не спросил.


Стас.

После скучного фильма, где, кроме компьютерной графики, и глядеть-то было не на что, Стас с подругой медленно шли вдоль шоссе.

– Надо было на какой-нибудь старый фильм сходить, тогда в кино истории рассказывали, а теперь только бегают, стреляют и прочая ерунда. – Наташа горестно вздохнула, а потом добавила: – И по телику тоже нечего смотреть! Куда податься бедной девушке, где мозги не загадят, а, напротив, дадут им пищу для раздумий?

– Вы, молодые люди, сходите в театр, больше толку будет. – Очень стильная пожилая дама улыбнулась им, и ребята сразу узнали известную актрису, Стас было открыл рот, чтобы ответить, но актриса пронеслась мимо и скрылась в подъезде.

– Вот как надо выглядеть в восемьдесят! – тоже улыбаясь, проговорила Наташа. – Ты знаешь, что недавно у нее был юбилей, целых восемьдесят лет, а она продолжает играть на сцене! Стас, ты только подумай, в ее возрасте и такая легкая походка, а еще я знаешь на что обратила внимание? На ней не было ни одной дорогой тряпки, все довольно обычное, а как она это скомпоновала? А? Вот что значит вкус, нет, все-таки талантливый человек во всем талантлив!

– Спать идем? Или так и будем восторгаться? Наташ, я как-то вдруг сразу устал, совсем сил нет, так спать охота! – И Стас потащил подругу к метро.

– Ну тебя, ничего не понимаешь, спать, спать, не надоело? Я тебе об актрисе, а ты все про то же.... – проговорила девушка, вырывая у него свою руку, но продолжая идти рядом.

– Наташ, ты не дуйся, я правда очень устал, даже не знаю почему.

Дома он сразу завалился спать, про себя решив, что чистку зубов, душ и другие радости оставит до завтра. Рано утром, когда еще только чуть посветлело на улице, а в комнате по-прежнему было темно, Стас проснулся и понял: первая мысль, которая пришла в голову и была тем, что он безуспешно пытался вспомнить все последнее время. Перед его мысленным взором появилась Кира Андреевна, разговаривавшая с высоким немолодым мужчиной. Разговор явно был напряженным, женщина будто оправдывалась, а собеседник, бледный, с искаженным от бешенства лицом, смотрел на нее с ненавистью и молчал. Этот разговор, насколько парень помнил, произошел примерно за пару недель до гибели Амалицкой. К сожалению, мужчину рассмотреть он не мог, тот стоял вполоборота, был виден высокий рост, некоторая полнота и сутулость, которые бывают часто у людей пенсионного возраста, и при этом стильная почти молодежная одежда, которая, однако, не выглядела кричаще. Амалицкая же стояла лицом к дороге, и ее Стас рассмотрел хорошо. Тогда он, естественно, не придал значения той сцене, забыл же увиденное раньше, чем прошел несколько шагов, и только теперь эта картинка всплыла в памяти. Собеседник Киры Андреевны совершенно точно не был ее мужем; как тот выглядит, молодой человек знал, поскольку видел его, когда приходил к следователю давать письменные показания. Стаса даже холодный пот прошиб, надо срочно идти и рассказать следователю, или кто там есть, о том, что он вспомнил. Он быстро принял душ, проглотил чашку обжигающего кофе, даже не почувствовав вкус напитка, и побежал к метро. В полиции ему пришлось прождать почти час, следователь еще не пришел, потом сказали, что нужный ему человек вообще сегодня будет вряд ли, поскольку находится в суде и когда освободится, неизвестно, взглянув на часы, парень понял, что безнадежно опаздывает на работу, и бегом отправился туда. Едва успев прийти к себе в отдел, он включил компьютер и углубился в процесс расчетов, но его трудового энтузиазма хватило не слишком надолго. Уже через час Стас звонил в квартиру Амалицкой, подошел Герман Аркадьевич, на просьбу позвать Леонида он вяло сообщил, что тот уехал на два дня и, узнав, кто говорит, спросил, чем он может помочь. Стас коротко рассказал все, что знал, Герман Аркадьевич, словно проснувшись, заговорил вполне бодрым тоном:

– Как выглядел этот человек?

– Не знаю, он стоял вполоборота ко мне, одет с претензией на молодежный стиль, лет, как мне показалось, за шестьдесят, впрочем, в этом я не уверен, лица как следует не разглядел, шарф был замотан вокруг нижней части, и только глаза, вот их я запомнил, хоть и видел сбоку, но мне показалось, в них была такая ненависть. Даже не знаю, как это объяснить, я ведь довольно быстро прошел мимо и смотрел-то всего несколько секунд, но вокруг них будто воздух сгустился, слов Киры Андреевны я не слышал, но она что-то говорила, а он молчал и только смотрел.

– Давайте-ка я, молодой человек, схожу в полицию, вас потом, конечно, вызовут, вы уж будьте любезны дать официальные показания. Я, конечно, понимаю, что прошло много времени, думаю, никто делом Киры давно не занимается, но попытаться хотя бы узнать, кем был тот человек, стоит. Жаль, что вы только теперь вспомнили об этом случае, там ведь везде камеры есть, наверняка он попадал под них, но, может, что-то и получится узнать. В любом случае спасибо вам.

Повесив трубку, Стас занялся работой. В обед он оказался за одним столом с Федором, и они разговорились, сперва разговор шел, как водится, о работе, затем плавно перешел на сотрудников, и, поскольку для Стаса эта тема была важна и почти болезненна, они заговорили об Амалицкой. Федор ее не знал совсем, но слушал собеседника внимательно и периодически что-то уточнял, задавая наводящие вопросы. На самом деле ему не было так уж интересно, но он точно знал: уметь слушать очень важно для хороших контактов с людьми, а этот молодой конструктор был ему симпатичен, Федор вообще любил умных и неравнодушных. К тому же история его в конце концов увлекла; когда он пришел на работу в фирму, отголоски трагедии, конечно, достигали его ушей, но не затронули, а теперь все случившееся звучало захватывающим детективом, в котором у его собеседника была своя роль. Как человек, обладающий нестандартным творческим мышлением, Федор сразу нафантазировал кучу причин, по которым могли убить Киру Андреевну, и хотел озвучить Стасу свои соображения, но натолкнулся на пристальный изучающий взгляд последнего:

– Слушай, ты меня извини, в мужском коллективе подобного друг другу не говорят, но у тебя очень необычный цвет глаз. Понимаешь, у того мужика, мне тоже показалось, глаза были светло-карие, почти рыжие, может, я и ошибаюсь.

– Да брось ты, обычные глаза у меня, а что-то еще ты не заметил? Может, он как-нибудь жестикулировал необычно или поза была странная, запоминающаяся. Ну хоть что-то еще вспомни. Руки, какие у него были руки?

– Не видел я его рук, – с досадой проговорил Стас, – вообще не помню ничего про них. Может, в карманах их держал, может, еще что, нет, не вспомню. Я и этот разговор-то только сегодня утром вспомнил, уж сколько времени прошло. Свербило внутри какое-то воспоминание, и вот только теперь пробилось наружу. Мне, знаешь, даже сны всякие дурацкие снились, все казалось, что я видел или слышал какой-то важный момент или разговор, а… – и парень печально махнул рукой. – Поздно я вспомнил!