– Вот здесь все наши юношеские фотографии. Я навела порядок в своих бумагах довольно давно, как муж ушел от нас с дочерью, я, чтобы не впадать в меланхолию, сразу занялась приведением дома в порядок. Она так и сказала «в меланхолию».

«Надо же, кто-то еще пользуется подобными словами», – удивился про себя Федор, а вслух спросил, стараясь казаться заинтересованным:

– Так вы вдвоем живете? Не тяжело такую огромную квартиру убирать?

– Феденька, простите, что я вас так называю, но я вас впервые увидела, когда Тому из роддома забирала. Я в этой квартире родилась и прожила всю жизнь, мне тут ничего не тяжело.

– Вы забирали маму, когда я родился? Так, может, вы и моего отца знаете, я имею в виду того, чья кровь во мне течет?

– Увы, я, конечно, догадывалась, от кого Тома вас родила, но она всегда молчала об этом, а меня родители приучили не задавать вопросов, если знаешь, что ответ на них будет неприятен тебе или кому-то еще. Они у меня вообще были на редкость тактичные люди. Я когда привела в дом Павла, это мой бывший муж, он сразу им не понравился, мама тогда сказала:

– Жизнь твоя, но Павел не самый лучший вариант, мы хотели для тебя кого-то более подходящего. – И все, больше на эту тему они никогда не заговаривали.

Федору вдруг стало интересно:

– И как, они оказались правы?

– Нет, Павел неплохой человек. Просто с годами мы стали чужими людьми, и он нашел себе женщину, с которой ему хорошо.

– А эта квартира? Он не пытался ее делить с вами? Вы простите, что я лезу не в свое дело, но уж больно странно в наше время, что люди разводятся и ничего не делят.

Ирина Леонидовна мягко рассмеялась, вообще он заметил, что, несмотря на звонкий голос, говорила она довольно тихо, а смеялась легко и мелодично, вот что значит вырасти в интеллигентной семье.

– Мальчик мой, да у Пашиных родителей осталась квартира куда лучше, его фамилия – и она назвала фамилию, известную, наверное, всей стране. Нет-нет, с точки зрения порядочности Паша даст сто очков вперед молодым, а в остальном он как все, не без недостатков, но и не без достоинств. А давайте я пока что-нибудь предложу вам поесть, хотите кофе или лучше чаю? Вы пока смотрите альбом, а я на кухню, потом еще раз посмотрим вместе, может, что и углядим, полезное для вас.

С этими словами она легко поднялась со стула и выскользнула в дверь. Углубившись в рассматривание альбома, Федор не заметил ее возвращения, и услышал:

– Наверное, это то, что вы ищете. – Тонкий, вот удивительно при таком весе и возрасте, палец показывал на страницу, где была всего лишь одна не очень четкая фотография. На ней были изображены несколько молодых людей, среди них парень узнал мать и с некоторым трудом хозяйку дома. Остальные лица были не знакомы и к тому же плохоразличимы. Он поднял вопросительный взгляд на Ирину Леонидовну, и та не заставила его ждать.

– Смотрите, вот это Юлька Косицкая с сестрой, эти двое ребят закончили нашу школу на пару лет раньше, и я не помню их имен. Это Игорек Ремезов, он погиб в Афгане в самом начале войны, вот и все. Снимал нас, кстати, папа Ремезова, у него был старый «Зенит», поэтому, видно, и изображение такое нечеткое.

– Эту карточку я помню, она была у мамы, теперь ее нет. Можно будет сделать с нее скан?

– Давайте до конца досмотрим, скоро дочь придет, она вам прямо тут и отсканирует все, что надо. А потом перешлет тебе на почту, у тебя ведь наверняка есть почта.

Ирина Леонидовна опять перешла на «ты», но Федор этого даже не заметил, с таким интересом рассматривал фотографии. В итоге они нашли еще только одну, которая могла быть интересна для поиска родного отца Федора, и еще несколько тех, что у мамы не было. На них она молодая, рядом с такими же молодыми подругами. Только на одной карточке у мамы было уставшее лицо, и Ирина Леонидовна пояснила:

– Это когда ты родился, Тамара, конечно, здорово уставала, надо было и с тобой заниматься, и в институт ходить, и в это время у нее отец слег, они с мамой постоянно к нему в больницу ходили, но он так и не вышел оттуда, кстати, мы потому ее из роддома и забирали, что Тамарина мама в это время у отца в больнице сидела, очень он был плох. Он ведь тебя так и не увидел, а очень хотел с внуком побыть, видно, не судьба. – И женщина грустно вздохнула.

Входная дверь открылась, и раздался звонкий голос из коридора:

– Ау, кто в домике живет? – Голос так был похож на голос хозяйки, что Федор невольно улыбнулся. Вопреки его ожиданиям в комнату вошла тоненькая девушка, очень высокая, пожалуй, повыше его, и удивленно уставилась на парня, явно ожидая, что их представят.

– Знакомься, Варя, это сын Тамары Федор, вы когда-то, еще детьми, были знакомы, но он старше на пять лет и, конечно, тебя за человека тогда не считал, – улыбаясь произнесла Ирина Леонидовна. Девушка состроила на лице печальную мину, сделала что-то, отдаленно напоминающее книксен, и протянула руку. Рукопожатие оказалось по-мужски крепким, эта узенькая «птичья лапка» была неожиданно сильной и, отвечая на удивленный взгляд парня, девушка произнесла:

– Мне по должности положено быть сильной, иначе сожрут и не подавятся.

– А кем вы работаете, что так необходимо быть сильной?

– Давай на «ты», вроде с детства знакомы. – Варя плюхнулась на диван, вытянула ноги и удовлетворенно вздохнула. – Я человек «писучий», журналистикой пробавляюсь, у нас надо быстро бегать, крепко хватать, а что схватил, то уметь удержать, иначе в нашей профессии делать нечего.

– А как же талант журналиста? – улыбнулся Федор.

– Ну это уж само собой, куда без него, если только в писатели. Да и там народу не протолкнешься, а все, что того стоило, уже написали. Ничего нового придумать нельзя, остается только повторяться. Я поэтому современную литературу не читаю, только классику.

– Суровая ты. А фотки мне сможешь отсканировать и на почту скинуть? Только несколько штук.

– Легко, но с условием, ты мне все рассказываешь, я потом из этого материал сделаю, если, конечно, будет интересно.

И Федор рассказал женщинам все, что помнил, не упомянув, однако, что они с отцом затеяли эти поиски в попытке понять, как погибла их мать и жена. Ему было самому странно думать о том, что теперь, через двадцать лет, они вдруг смогут что-то прояснить. Конечно, если ее убил случайный отморозок, они ничего не найдут, а если это не так, дальше Федор не заглядывал, ему становились не по себе от мыслей, приходивших в голову. Ирина Леонидовна показала на одного из парней с групповой фотографии.

– Я думаю, что у Тамары был роман именно с ним, во-первых, он совсем перестал появляться в нашей компании, едва Тома забеременела, а во-вторых, она никогда о нем не заговаривала сама. Я однажды спросила ее об отце ребенка, но она сделала вид, что не услышала, мне не надо дважды повторять, эта тема запретная, и больше мы никогда не возвращались к этому. Потом Тамара встретила Олега, у тебя появился отец, у нее любимый муж. А вот как звали этого парня.... Нет не вспомню. Знаешь, – повернулась она к молодому человеку, – ты в школу нашу сходи, а еще лучше вместе сходим, я, наверное, смогу его узнать по фотографии. Все ученики нашей школы есть в архиве, а может, даже еще и со стен те фотографии не сняли. В пятницу сможешь? Я свободна буду.

Про себя Федор отметил, что хозяйка дома перешла опять на «ты», перестав путаться между «ты» и «вы», наверное, пример дочери невольно подтолкнул к этому. Варя оторвалась от дивана и вышла на кухню, оттуда раздался ее звонкий голос:

– Эй, люди, а мы нынче есть будем, или мне тут ничего не обломится и придется грызть корочки хлеба!

– Вот обормотка! – улыбаясь проговорила Ирина Леонидовна и, крепко взяв молодого человека под руку, повела его на кухню, откуда доносился аромат запеченного мяса, свежего кофе и каких-то специй.

Всю дорогу домой Федор улыбался, вспоминая Ирину Леонидовну и ее забавную дочь. Женщины произвели на него приятное впечатление, и он невольно сравнивал их с теми, с кем его сталкивала жизнь время от времени, увы, сравнение было не в пользу последних. Мысль о встрече в пятницу грела, как ни странно, душу. Он почему-то был уверен, что обязательно в их походе примет участие и Варя. Ее особенно хотелось увидеть. Попробую нарисовать свое впечатление о ней, решил Федор, и, едва доехав до дому, начал делать наброски. Карандаш плавно скользил по бумаге и постепенно легкие штрихи стали собираться, и с листа на него уже смотрела с лукавой улыбкой Варя. На заднем плане, словно сквозь туман, проступило лицо Ирины Леонидовны. Нанося последние штрихи, Федор чувствовал, эти женщины ему близки, вот так просто, без длительного знакомства, с первой встречи, детство можно было в расчет не брать, они стали частью его жизни. Дни до пятницы прошли в привычном режиме, работы было опять очень много, и ему пришлось вместо того, чтобы лечиться дома, приезжать на два часа раньше, решать накопившиеся вопросы, да еще и задерживаться до позднего вечера, дабы иметь возможность урвать в середине дня несколько часов на свои дела. Наконец наступила пятница. В этот день Федор решил все же не ходить на работу и с утра позвонил Ирине Леонидовне, договорился о времени встречи, затем пошел в поликлинику закрывать бюллетень. Врач посопротивлялся некоторое время, объясняя, что с такой травмой еще бы недельку дома посидеть, но потом сдался и подписал документ. До встречи оставалось несколько часов, домой идти не хотелось, и Федор зашел в ближайший художественный салон, где в отделе для художников купил бумагу для набросков и карандаши. Затем отправился к себе во двор, сел на лавочку и стал рисовать кусок дома с аркой. Он рисовал, не задумываясь, как когда-то в детстве. Нанеся легкие линии, обнаружил, что ластика не купил, а рука тем временем сама заштриховывала, придавая рисунку объем. И уже на рисунке был не яркий солнечный день, а поздний осенний вечер, в арке горел фонарь, и два силуэта на его фоне были напряженными, тревожными.