Вечером того же дня они с Аглаей Францевной сидели в столовой под абажуром. Счета, расход-приход, скучная материя, но, увы, без этого нельзя, деньги любят счет. Мать мужа потихоньку посвящала Машу в секреты домашнего хозяйства и бухгалтерии. Маша уже час сидела, склонившись над толстой тетрадью расходов. Баронесса расположилась напротив, строго нацелив карандаш на возможные ошибки в подсчетах. Маша подняла голову, потянулась, да так и застыла, не отводя глаз от окошка.

– Что такое, Мари? Что вы там такое увидели? – удивилась свекровь, глядя на ее испуганное лицо.

– Кто-то стоит за окном, мне кажется, я видела лицо за стеклом! – пролепетала Маша.

– Кто там может быть? – отмахнулась баронесса. – Это, наверное, Юха. Он теперь без Лайена обходит поместье. – Аглая Францевна встала, поглядела в окно, пожала плечами. – Надо приказать задернуть шторы. А вы, моя милая, все-таки чрезвычайно впечатлительны, и ваши фантазии пугают вас необычайно. Впрочем, это неудивительно, ведь Генрих так же устроен, поэтому вы – идеальная пара, – добавила она со значением.

Однако позже баронесса призвала Юху и приказала обойти вокруг дома, нет ли незнакомых следов. Но мела метель и разглядеть что-нибудь не представлялось возможным, даже для опытного Юхи.

Через день, будучи одна в спальне, Маша снова почувствовала пристальный взгляд. Будто в щель между шторами проник чей-то пытливый взор. Вряд ли волки так смотрят на молодых женщин в неглиже! Маша решительным жестом задернула поплотнее занавеси, тепло оделась и быстро вышла. На сей раз она сама обошла дом, долго и внимательно разглядывала снег под своими окнами и пришла к выводу, что тут кто-то топтался, хотя и недолго. Ну уж нет! Она не позволит кому бы то ни было держать ее в страхе. Нет, она не безумная, ей не мерещится черт знает что! Маша была настроена решительно и двинулась по едва заметной тропке. Окрестные места она уже хорошо изучила, к тому же еще было светло. Маша в тот момент ничего не боялась. А зря, потому как через полчаса поняла, что слегка заблудилась. Она остановилась перевести дух. Куда же это она пошла, да и зачем? И что она будет делать, коли обнаружит таинственного обладателя горящего взора? А может двуногий волк пострашней четвероногого будет? Решимость ее таяла, она уже раскаивалась в своей необдуманной смелости. И тут до ее ушей донесся странный звук – то ли скрип, то ли стон. Маша вздрогнула, увидев, как земля рядом начинает ходить ходуном, вздымается ей навстречу, а огромный сугроб у корней старой ели рассыпается на глазах. Она обомлела и в смятении бросилась прочь, не разбирая дороги. Сзади раздавался страшный скрип и треск. Она оглянулась. Огромный черный зев, обнажившиеся корни дерева и рядом чья-то фигура. «Он что, из-под земли вышел?» – мелькнуло в голове молодой женщины. Темный силуэт устремился к Маше. Она закричала, споткнулась и упала лицом в снег. Сознание ее померкло.

Глава двадцать пятая

Горничная Кайса Byори получила письмо. Она с недоумением повертела его в руках, так как получать корреспонденцию ей было совершенно неоткуда, разве что с того света. Она распечатала конверт. Клерк банка уведомлял ее в необходимости прибыть в контору для уточнения каких-то документов. Кайса читала, читала, все равно ничего не поняла. Ничего не поделаешь, придется отпроситься у хозяйки и поехать в Выборг. Аглая, взглянув на письмо, тотчас же позволила горничной отлучиться настолько, насколько ей будет надобно. Кайса решила ехать на следующий день, поутру. Всю ночь она спала плохо, ворочалась, тревожилась. Нет, не встреча с клерком ее заботила, ее мучила собственная неопределенность. Когда она прибыла в Сиреневую виллу, то поначалу чувствовала себя очень неуютно. Хотя баронесса ни словом, ни взглядом никогда не унизила бывшую любовницу своего покойного мужа. Точно ничего и не было! Прочая прислуга сторонилась Кайсы, оно и понятно, ибо ее положение в доме казалось странным. Новая горничная ни с кем не сблизилась, жила одиноко, служила исправно, хозяева были ею довольны. Она быстро научилась помогать Аглае Францевне в моменты, когда Генрих утрачивал человеческий облик. Физически крепкая, Кайса не теряла самообладания, что иногда очень помогало, например, когда было необходимо разжать сведенные судорогой челюсти, чтобы влить туда спасительное снадобье. На новую прислугу засматривались конюх и садовник, но ей было смешно слышать их деревенские любезности после того, как она испытала счастье в объятиях их покойного господина. Кайса для себя решила, что она не покинет усадьбу до тех пор, пока не найдут тело Теодора. Но прошел год, потом другой, а она по-прежнему не могла молиться за упокой барона Корхонэна, заказать поминальной службы, так как мертвым Теодора не видел никто, кроме безумного сына и урода слуги. Поселившись в доме своего любовника, живя среди его вещей, она лучше стала представлять его характер. Но это только усугубило ее страдания. Кайса поняла, насколько она привязана к барону, бесследно исчезнувшему в холодных волнах залива. Нет, она не могла покинуть поместье, уйти, так и не узнав его могилы. К тому же после смерти их ребенка, появился маленький одинокий холмик, который, кроме нее, никто не посещал, и Кайса не могла представить себе, что она покинет его теперь. Получалось, что уйти из поместья она не может, да и куда идти?

Оказавшись в Выборге, она быстро нашла контору банка на главной улице – Торкелинкату и нужного ей клерка. Служитель долго указывал ей пальцем на какие-то пункты. Кайса Вуори вовсе не была непонятливой, к тому же она была грамотной. Она кивала головой, читала бумаги, что-то подписывала. Дверь отворилась, и в помещение вошел высокий худой мужчина в полицейской шинели. Служащий облегченно вздохнул, схватил бумаги и, наскоро распростившись, исчез. Вуори осталась одна с полицейским, представившимся следователем из Петербурга Сердюковым Константином Митрофановичем.

– Сударыня, это большая удача для полиции, что вы изволили явиться в банк. Видите ли, нам необходимо выяснить некоторые моменты, связанные со смертью барона Корхонэна. Не согласитесь ли вы ответить на мои вопросы?

– Смотря, какие вопросы, – уклончиво заметила Кайса и с достоинством поправила платок на голове.

Она понимала, почему полиция обратилась именно к ней, ей совсем не хотелось ворошить прошлое при посторонних людях. Тем более что баронесса действительно обошлась с ней благородно, и ей, Кайсе, негоже было без дозволения хозяев рассуждать на эти темы.

Между тем полицейский раскутал длинный шарф, отряхнул с шинели снег и снял ее, приготовившись к долгому разговору.

– Вы неглупая женщина, сударыня. Вероятно, вы догадались, что не было особой для банка нужды вызывать вас. Это полиции было важно вытащить вас из глухого имения, чтобы поговорить о смерти барона.

«Ах вот оно что! – Вуори испугалась. – Все-таки дело нечисто!» Она и подозревала это, но боялась признаться даже сама себе.

– Вам не кажется странным, что сильный и физически крепкий Теодор Корхонэн утонул, разбился в прибое о камни, а его хлипкий и тщедушный ненормальный сынок выжил? – Следователь как бы рассуждал сам с собой, но при этом внимательно наблюдал за каждым взглядом собеседницы, каждым ее непроизвольным движением.

Кайса растерялась. Ей действительно это казалось странным!

– Ведь вы любили барона Теодора, не так ли? Простите, что спрашиваю о таких болезненных для вас вещах. Но во имя его памяти вы могли бы помочь следствию? – Опытный следователь умел задеть нужные струны человеческой души.

– Да. Я действительно иногда думаю, что дело было нечисто, – выдавила из себя собеседница.

– Отчего, вы имеете какие-то факты? – последовал быстрый вопрос.

– Однажды, это было почти сразу после того, как я поселилась на вилле, еще не прошло и сорока дней после гибели господина барона, я пошла к лодкам. Ведь могилы так и нет, я хотела просто посидеть в той самой лодке, из которой он выпал. Но Юха, этот страшный урод с безобразным лицом, чудовище без уха, он был третьим в лодке с хозяевами, так вот этот Юха не смог сразу сказать мне, где эта лодка, и ткнул, как мне показалось, в первую попавшуюся. Как же так, удивилась про себя я, что он не запомнил, в какой лодке они перевернулись. К тому же та, на которую указал уродец, совершенно не пострадала. А ведь Генрих рассказывал матери, я слышала, как их страшно било о камни. Они не могли пристать к берегу, лодка трещала и сломалось весло. На этой же не было никаких следов, хоть бы щепка отлетела! Ничего, обычная, правда, не новая, но исправная лодка.

– Хм! – удивился следователь. – Поразительно! Вам бы в полиции служить, вы очень наблюдательны!

Кайса покраснела, слова и интонация следователя ее ободрили, она перестала бояться и конфузиться.

– Я о нем, о покойнике, постоянно думала. Страшно ему жилось с сынком таким. Теодор силен был и не из пугливых, а сынка своего, Генриха, побаивался. Кто знает, что у сумасшедшего на уме?

– А вы, согласившись прислуживать в таком семействе, вы разве не боялись того же самого?

– Как не боялась, понятное дело, боялась. Особенно, когда ребеночка ждала и пока он жив был. Но ведь я поначалу и не знала, каков он, Генрих. И теперь боюсь, но теперь-то он и не замечает меня вовсе.

– Позвольте коснуться еще одной больной темы. Ваш ребенок, он умер естественной смертью?

Кайса тяжело вздохнула.

– Я полагаю, что да.

– Но ведь при сложившихся обстоятельствах он бы мог оказаться единственным наследником барона?

– Вот именно! Я думаю, что баронесса потому еще меня взяла к себе, чтобы ребенок был при ней, чтобы растить его, как барина, на случай, если ее собственный сын навсегда окажется в больнице для умалишенных.

– Интересная мысль! Неужели баронесса сказала вам о подобном плане?

– Нет! Не сказала, но я так поняла по ее глухим намекам, когда Генрих был совсем плох, еще до его свадьбы.