Наталия Орбенина - Живописец

А Михаил? Как она радовалась, глупая, узнав, что он жив! И чем обернулась эта радость? Унижением, болью, страданием от того, что любимый человек уверен в низкой сущности ее натуры. Он не простил ее и не простит, теперь ей придется жить с этой мыслью до гроба. Она по-прежнему любит его. Но он не пожелал этой любви, ему не нужна любовь подлой, лживой, лицемерной женщины, променявшей чувство на деньги и титул. И ничто, ничто не разуверит его в этом. Колов отринул ее навсегда, вычеркнул из своей жизни. Когда Маша думала, что он мертв, она примирилась с тем, что ее любовь бесплотна. Теперь же, когда она снова увидела его глаза, услышала его голос, почувствовала до боли знакомый запах одеколона, она не могла смириться с тем, что они не вместе. Что ей не придется обнимать его, ловить губами его поцелуи. И что не он, а совсем иной будет владеть ею, станет отцом ее детей.

Генрих. Он по-прежнему совершенно непонятен ей, его внутренний мир ей недоступен. А то, что она видит, никак не приближает ее к пониманию, за кого же она все-таки вышла замуж? В первые дни по возвращении Генрих не отходил от жены ни на шаг. Сам подносил ей питье, вытирал пот со лба, помогал менять влажные сорочки. Когда же она окончательно поправилась, то потребовала для себя чуть-чуть свободы, самую малость.

– Я же никуда от вас не убегу. Куда же мне теперь бежать, да и зачем? К тому же вокруг лес да море, – сказала Маша с грустной улыбкой.

Генрих, великодушно разрешил ей гулять, где она захочет, приставив в виде сторожа собаку. Маша постоянно думала о муже, внимательно смотрела в его лицо, пытаясь проникнуть в его мысли, уловить изменения в выражении глаз. Да все без толку. Настроение Генриха менялось, как погода осенью, – то проглянет солнце, то подует холодный ветер и затянет небо тучами. Маша никак не могла приноровиться, угадать, с каким настроением проснется муж, какой взять тон беседы за столом, чтобы он не пришел в необъяснимое раздражение из-за пустяка. Впрочем, порой он бывал таким нежным, внимательным, точно совсем иной человек. Тогда, до свадьбы и сразу после, она даже начала испытывать к Генриху некое подобие нежности, возможно, она могла бы перерасти в более горячее чувство, если бы не возрождение любви к Михаилу. Раньше, когда она вглядывалась в лицо Генриха, то порой находила его прекрасным, необычайно вдохновенным. А та страсть, которую Маша вдруг начала испытывать к мужу? Теперь ей было стыдно и неловко вспоминать о своих переживаниях и телесном томлении. Куда все ушло, почему ей кажется, что тогда она была точно во сне?

Кто переменился: Генрих или она? Но с чего бы? Почему Аглая Францевна, казавшаяся ранее воплощением заботы, доброты и красоты, теперь напоминает ей страшную злую птицу. Эта птица настороженно и зорко следит за каждым словом, каждым шагом невестки, точно боится чего-то. Или весь мир вокруг изменился? Он стал темным, пыльным, зловещим. Уродливые фамильные портреты с выморочными физиономиями далеких предков. Безобразная тяжелая мебель, темные углы, в которых притаилась опасность. Глубокий глухой подвал, наполненный ужасными фантазиями и живыми белыми хвостатыми тварями, где так любит проводить дни муж. А ведь Маша уже испытывала такие ощущения по возвращении из свадебного путешествия, и вот теперь они одолевают ее вновь, с новой силой.

Как она будет жить тут? Но ведь придется, ведь теперь это – ее семья, ее дом. Надо пытаться понять, привыкнуть, приспособиться. Что ж, они обманули ее, но не со зла. Ведь Генрих так ее любит, вот единственное оправдание для лжи, в которую была втянута и мать. Любовь оправдывает низкие проступки. Впрочем, это звучит не совсем убедительно, но ничего не поделаешь! Баронесса очень добра к ней. Повсюду Маша видит знаки внимания к себе, и это невольно трогает ее сердце.

«Мария Ильинична не любит жирного супу, подайте бульону».

«Мари не выносит темноты и сумерек, извольте зажечь везде лампы!»

«Мари, душенька, здесь предлагают платья и шляпы, не прикажешь отправить в Париж заказ?»

«Машенька, детка, я знаю, как вы скучаете по маменьке, нынче я посылаю человека на почту, можете отправить с ним письмо».

Маша не могла пожаловаться на обращение, но ей действительно было плохо, хоть она и не понимала отчего. Иногда к ней возвращались прежние страхи, необъяснимые видения, и это повергало ее в ужас, так как она предполагала развитие некоего душевного недуга.

Иногда ей казалось, что она может положиться на свою горничную Кайсу. Что-то в этой замкнутой и молчаливой женщине внушало Маше доверие. Правда, за все это время Кайса не обменялась с молодой хозяйкой и сотней слов. Маше было жаль горничную, ведь у той несколько лет назад умер ребенок. Младенца унес в могилу непрекращающийся понос, вызванный какой-то инфекцией. Тогда не помогли даже чудодейственные лекарства баронессы. Каждый день Кайса бесшумно появлялась в комнатах Маши, помогала ей одеваться, наводила порядок, никогда не досаждала разговорами или жалобами. Но порой Маша ловила на себе внимательный, изучающий и даже, как ей показалось, сочувствующий взгляд.

За окном уже стояли ранние зимние сумерки. Маша брела к себе в комнату, неся лампу с прикрученным фитилем. Огонь едва разгонял мрак широкого коридора. Неожиданно в его слабых отблесках молодая женщина увидела перед собой какую-то тень, которая по мере приближения стремительно росла. Маша остановилась. Что это могло быть? Там, за углом, кто-то стоял или, может быть, что-то стояло. И оно явно было очень больших размеров. Маша пошевелилась, дрогнула и тень. И тут она с ужасом увидела, как на круглой голове неведомого существа зашевелились огромные острые уши.

– Лайен? Это ты, собачка? Лайен, Лайен! Иди ко мне! – дрожащим голосом произнесла Маша. – Лайен! – Ее голос перешел в крик.

И тут с другого конца дома донеслось гавканье. Через минуту собака уже крутилась вокруг Маши. Та провела по спине пса безжизненной рукой и бросила испуганный взгляд на стену, где колыхалась тень. Ушастая тень исчезла.

На ватных ногах Маша вошла к себе. Горничная наводила порядок в комоде.

– А что, Кайса, разве в нашем доме есть еще собаки, большие собаки с острыми ушами? – спросила Маша, обессилев от перенесенного испуга.

– Никаких собак в доме больше нет, – последовал бесстрастный ответ. – Эта вот псина одна и есть. А ну, пшел, пшел!

И горничная вытолкала собаку в коридор, причем Лайен явно не желал покидать уютную комнату хозяйки и отправляться на холодный заснеженный двор.

– Тогда что же я видела, что за чудище с огромными ушами? – пролепетала Маша. – Вот только что тут за углом, в коридоре?

– Вы ничего не видели, вернее, то, что вы выдели, это корзина с наваленным грязным бельем, которую я выставила, чтобы отнести прачке.

– Боже, но я была совершенно уверена, что это было живое существо.

– Его не было! – отрезала Кайса. – Вам пригрезилось. Впрочем, как всегда.

Странная категоричность горничной показалась Маше подозрительной. Она уже немного оправилась от страха и внимательно взглянула на горничную. Что она имеет в виду, откуда она знает о Машиных страхах и видениях? Ведь она поведала об этом только матери и докторам?

– Кайса, прошу тебя, я ведь не сделала тебе ничего плохого, я хорошо отношусь к тебе, прошу тебя, скажи, что тебе известно, о чем ты умалчиваешь?

Вместо ответа горничная молча поставила перед Машей стакан с питьем, которое каждый вечер готовила сама баронесса. Жидкость не была кристально чистой, но сознание Маши прояснилось.

Следы волка уже несколько раз находили поутру возле дома. Лесной хищник повадился шнырять в поисках добычи почти у самого порога, однажды след его лап отпечатался прямо на крыльце. Маше запретили выходить из дому до тех пор, пока не минует опасность. Генрих сам вместе с Юхой-Без-Уха несколько раз ходили с ружьями на волка, но не настигли. По вечерам, когда ветер завывал в трубах, Маше казалось, что доносится и грозный голос зверя. Лайен теперь все чаще оставался в доме, спал в передней. Нет, он не трусил, это его хозяева боялись, что собака вступит в неравный бой. Однажды Лайен все-таки выскользнул на двор еще до рассвета и почти сразу наткнулся на волка. Юха услышал звуки схватки, набросил тулуп и выбежал наружу. Только присутствие человека с ружьем и спасло Лайена, иначе ему бы не поздоровилось. Метким выстрелом Юха убил волка, тот, даже умирая, удерживал мощными челюстями соперника. Юха поднял собаку, которая сильно пострадала, и бережно отнес в дом. Любимца выхаживали всем семейством. Животное потеряло много крови, рваные раны затягивались медленно. Но пес жил, не сдавался и не собирался пока умирать.

Собираясь на прогулку, Маша подошла к его подстилке и потрепала собаку по голове. Тот поднял морду и посмотрел на женщину печальным и озабоченным взором. Маша дала ему кусочек сахару и двинулась прочь. Пес взвизгнул и пытался подняться, чтобы следовать за ней.

– Лежи, лежи, мальчик, поправляйся! – засмеялась Маша.

Она вышла из дома и полной грудью вдохнула морозный воздух. Нет, нынче далеко она не пойдет, так, несколько кругов вокруг дома, немного по берегу. Коли объявился один волк, будут и другие. Выйдя на берег залива, она долго смотрела в сторону острова Креста. Далеко-далеко виднелась одинокая сосна, стоявшая на краю острова, у воды, и там, под снегом, забытые Богом могилки. Маша теперь во всех молитвах поминала этого бедного мальчика Колова-Ремезова. Маша двинулась в обход мызы, по краю берега, вглядываясь вдаль. Белое пространство хранило торжественное молчание. Чтобы не утонуть в глубоком снегу, она ступила на тропинку и углубилась в лес. Огромные старые ели, посыпанные снегом, шуршали ветвями под напором налетевшего ветра. Громко и требовательно застучал дятел. Маша вздрогнула и стала искать его среди ветвей. И тут она почувствовала, будто она не одна, словно за ней кто-то наблюдает. Ощущение было настолько явственным, что она невольно обернулась, но никого не увидела. Опять волк? Ветки ближайших деревьев качались. Маша посмотрела вокруг в поисках волчьих следов и поспешила в сторону дома. И только когда показалась знакомая высокая крыша, вдохнула свободнее. За завтраком Аглая Францевна похвалила цвет ее лица, заявив, что прогулки, несомненно, идут ей на пользу. Муж вяло ковырял вилкой в тарелке и, мельком взглянув на супругу, согласно кивнул и углубился в свои мысли. Маша не стала рассказывать о своих страхах, ведь она не видела ровным счетом ничего.