Толя думал обо всём этом несколько минут, стоя у окна, позабыв о том, что собирался убрать диван, как Саша наказала, уходя. Постоял, постоял, а потом пошёл в детскую. С пониманием того, что Саня его точно убьёт, когда узнает, что он сделал. Зашёл и увидел, что Митька прыгает по полу на одной ноге, стараясь попасть другой в штанину.

— Одеваешься?

Мальчик кивнул, не повернув головы, и ничего не сказал. Толя прошёл в комнату, поднял школьный рюкзак, взвесив его в руке, потом присел на детскую кровать. Тоже не заправленную, со сбившимся к стене одеялом. Этим утром всё было не так, полный кавардак.

— Митя, я хочу с тобой поговорить, — сказал он.

— Не пойдём в школу? Мама будет ругаться.

— Знаю, — вздохнул Ефимов, совершенно не скрываясь. — Ещё как будет, — добавил он, правда, дело было совсем не в школе. Митька рубашку в брюки заправил, Толя дождался, когда он закончит, потом руки протянул и заставил Митю подойти ближе. Приобнял, погладил его, в лицо посмотрел. Встретил настороженный взгляд ясных детских глаз, и мысленно себя пожалел. Как он слова найдёт, чтобы не сказать — нет, а объяснить всё восьмилетнему ребёнку. Но всё-таки прижал его к себе, недолго с мыслями собирался. — Понимаешь, Мить, мы с мамой уже некоторое время думаем, обсуждаем, как нам лучше поступить. И дело не в нашей с ней… женитьбе, а вообще в том, как изменятся наши жизни. Твоя мама считает, что нам с тобой нужно получше узнать друг друга, подружиться, но мы ведь не знаем, сколько на это потребуется времени, да? Ты у нас взрослый, ты всё понимаешь, выводы вон слёту делаешь. И мы с тобой вполне можем поговорить, как мужчины. Ведь так? — Митя осторожно кивнул. Толя этому почему-то обрадовался. — А мама, она у нас впечатлительная, сомневающаяся. Думаю, она с ума бы сошла при этом разговоре. Вот я и решил… поговорить с тобой с глазу на глаз.

— Мама расстроится?

— Не думаю, что расстроится. Но будет сильно переживать и волноваться. Женщины они такие. И мы должны их оберегать, не давать им плакать.

— Мама никогда не плачет.

Толя по волосам его потрепал.

— Она сильная. Но меньше она от этого не переживает.

Митя промолчал, обдумывал. А Ефимов, решив воспользоваться минутой тишины, поторопился продолжить.

— Понимаешь, герой, взрослые порой делают ошибки. Так бывает. Это зачастую даже не зависит от нас, иногда понимаем поздно, узнаём поздно, и кое-что уже не исправить. Хотя, очень хочется, но назад не вернёшь. Вот и у меня также, я… ошибся. Я неправильно поступил с твоей мамой когда-то.

— Обидел её?

— И обидел тоже. Ты ведь знаешь, что мы с мамой давно знакомы?

Митя кивнул, к этому моменту уже привалился к Ефимову, вот только руки на груди сложил, изображая независимость и серьёзность. И нахмурился, когда Толя признался, что обидел его маму.

— Мы с ней очень… дружили. Я очень любил твою маму.

— Тогда почему ты на ней тогда не женился?

Толя поискал глазами пятый угол в комнате.

— Ты прав, я не такой умный, как ты. Но мы тогда были очень молоды, многого не понимали. По крайней мере, я, и теперь я изо всех сил стараюсь загладить свою вину. Как думаешь, у меня получится?

Выражение Митиного лица смягчилось. Он даже руки опустил, больше не стоял в позе. Это могло бы внушить определённую надежду, но Толя понимал, что ещё слишком рано, он ещё не сказал самого главного.

— Если всё делать правильно и маму слушаться, она простит, — авторитетно заявил Митя.

Ефимов улыбнулся.

— Я буду стараться. Но думаю, я её рассердил сильно.

— Что ты сделал?

— Я уехал, Мить.

— Без спроса?

Ефимов покаянно кивнул.

— Что-то вроде того. Я уехал, и меня очень долго не было.

— Чем ты занимался?

— Я работал. Много и упорно. Но это меня совсем не оправдывает. Потому что, если бы я оторвался от своих дел, приехал или просто позвонил, всё было бы по-другому.

— Что?

Толя снова сына погладил, пальцы сначала взлохматили его волосы на затылке, потом ладонь спустилась ниже по его шее, прошлась по узкой спине.

— У тебя бы папа был. А не появился бы только сейчас.

У Митьки глаза распахнулись. Это была молниеносная реакция, неподдельная, как бывает у детей, и именно эту секунду Ефимов собирался запомнить на всю жизнь. Не как награду или лучший момент жизни, а как следствие того, что он в своей жизни натворил. Потому что это неправильно, говорить такое своему ребёнку, неправильно, что он узнаёт об этом в восемь лет, неправильно, радоваться этой реакции. А Митькины глаза, как распахнулись, так и сощурились, подозрительно.

— Ты мой папа?

Теперь уже Толя молча кивнул, не в силах что-то ещё сказать.

— По-настоящему?

Толя подумал, подумал и приложил сжатую в кулак руку к груди.

— Клянусь.

Митя смотрел на него в упор, потом даже на шаг отступил, продолжал приглядываться. Потом спросил:

— Ты уверен?

Толя головой качнул.

— Недоверчивый ты мой. — Поднялся, снова Митьку подхватил и отнёс в прихожую, к зеркалу. Держал его на весу, чтобы их лица были друг к другу максимально близко. Рукой указал. — Посмотри сам, нас с тобой как друг с друга писали. Волосы, нос… губы вроде мои. Или мамкины? Уши точно мои.

Митя выглядел ошарашенным. Он Ефимова слушал, глаза на него таращил, потом всё же голову повернул, стараясь в зеркале своё ухо рассмотреть. А Толя требовательно спросил:

— Ты видишь?

Митя уши руками закрыл.

— Уши, как уши.

Толя улыбнулся, в макушку мальчика поцеловал.

— Кудрявый, как я. Я в детстве ненавидел свои кудри.

— Почему?

— Не знаю, мне не нравилось. Да и теперь всегда коротко стригусь. — Под колени Митю подхватил, снова унёс в комнату. А когда присел на кровать, мальчика к себе на колено усадил. Митя молчал, брови сдвинул и раздумывал. При первой возможности схватил машинку и принялся её в руках крутить. Толя дал ему пару минут, потом осторожно сжал в своих объятиях. — Герой, ты расстроился?

— Мама говорила, что ты уехал работать. И приезжать не можешь.

— Мама просто… переживала за тебя. Но получилось так, что я, когда уехал, я не знал… что у нас ты будешь. Это тебе понять трудно, я знаю, но это, наверное, самое ужасное, что может случиться в жизни мужчины. Теперь я это знаю. Мить, я бы никогда тебя не бросил.

Мальчик голову повернул и посмотрел на него.

— А маму?

Ефимов лоб потёр, поморщился.

— Маму… Я очень маму люблю, но иногда нам кажется, что некоторые вещи важнее. Я не знаю, как тебе объяснить. Но я уже сказал, что виноват перед ней и буду очень и очень долго просить прощения. Мы с тобой мужчины, Митя, мы оба понимаем, что мы должны маму любить и её беречь. Да?

Митька кивнул.

— Поэтому все наши с тобой проблемы, как взрослые, будем обсуждать с глазу на глаз.

— И ты теперь будешь жить с нами? Всегда?

— Я очень надеюсь, что так и будет. — Толя прижался лбом к его волосам. — Митька, если бы ты знал, как я тобой горжусь. Ты у нас с мамой такой… так на меня похож. Я только за это маму готов всю оставшуюся жизнь на руках носить.

— Мама не согласится.

Ефимов рассмеялся.

— Думаешь? Хотя, да, она самостоятельная.

Митя вдруг вздохнул. Толя тут же переспросил:

— Что такое?

— Ты, правда, мой папа?

— Ты не веришь?

— Не знаю. У меня никогда не было папы.

— Я понимаю. Но, я надеюсь, мы с тобой попытаемся подружиться. Попытаемся?

Митя не кивнул, но и не отказался, вместо этого спросил:

— Мне надо называть тебя «папой»?

Толя продолжал гладить его по спине, осторожно кашлянул, прочищая горло.

— Ты должен сам решить. Но я бы хотел. Это ведь навсегда. Ты должен это понимать, Мить. Что бы не случилось, как бы всё… в нашем доме не повернулось, это не изменится. Я всегда буду твоим папой.

Митька вздохнул. Смотрел в стену напротив, очень знакомо сдвинув брови и насупившись, было понятно, что раздумывал. Торопить его было нельзя, Толя это понимал, поэтому решил промолчать, только по волосам мальчика погладил. Потом поднялся, неожиданно вспомнил о школе. Да, кажется, не совсем удачное время для подобного разговора он выбрал. Хотя, и не выбирал, как-то спонтанно всё получилось.

— Может, в кино сходим? Или в парк.

— А в школу?

— А у тебя как, голова нормально работает?

Митя расстроено развёл руками.

— У нас сегодня диктант, на пятом уроке. Мама, точно, ругаться будет.

— Диктант — это серьёзно. — Ефимов криво улыбнулся, вдруг осознав, что чувствует себя неловко. Даже не помнил, когда в последний раз с ним подобное было. От переизбытка эмоций даже грудь рукой потёр. — Отвезу тебя в школу. Но перед этим мы заедем и купим тебе что-нибудь вкусное. Идёт?

— Идёт. — Митя застегнул школьный рюкзак и снял его со стула. Потом вспомнил про пиджак. Было немного смешно наблюдать, как восьмилетний мальчик со всей своей детской небрежностью, надевает пиджак, как у взрослого, и застёгивает пуговицы.

В машине по большей части тоже молчали. Ефимов изо всех сил пытался придумать нейтральную тему для разговора с сыном, но после того, что поведал ему этим утром, все остальные разговоры, даже про диктант, казались, безумно глупыми. Поэтому лишь кидал тревожные взгляды в зеркало заднего вида, на Митю, но тот хоть и был молчалив, непривычно молчалив, но при этом расстроенным и встревоженным не выглядел. По пути заехали в кондитерскую, Толя купил пару маффинов, вспомнив о том, что в школу Мите нужно что-то с собой дать. А сегодня день кувырком, и едут, торопясь успеть к пятому уроку, и вместо привычного яблока, воды и бутерброда, вроде как полезного, как уверяла Саша, он купил сыну кексы с помадкой и орехами. И, наверное, должен чувствовать себя заботливым отцом, а его, от неизвестности, точит червь тревоги.