По дороге домой, почему-то был уверен, что оказавшись в тишине и покое, сможет всё обдумать, и придёт к какому-то выводу, решению, поймёт, как себя в дальнейшем вести — и с Сашей, и с мальчиком. А думать мог только о том, как умудрился всё испортить. Эта новость как молотом по голове ударила. В голове билось только: «У меня есть сын», а никакого решения и плана не рождалось. Полная сумятица в душе и паника в сознании. Что он, вообще, знает о детях? По телевизору как раз начали показывать мультфильм, старый, даже Ефимову знакомый, ещё с детства, и он завис на нём, пытаясь вспомнить, что думал о нём в детстве. Как оценивал, как принимал? Вот только нынешние дети на них совсем не похожи, и надежда только на то, что Митя и характер от него взял. Тогда, по крайней мере, ясно будет, как себя вести. И если вспомнить, что о мальчике порой говорят: рассудительный не по годам, громкий, шумный и в некоторой степени ревнивый, то это весьма на него похоже. Он и ревнивый, и шумный, и рассудительный, как мама любит о нём говорить, вот правда, как выясняется, не в том. Рассуждать и думать надо о людях, а не о бизнесе. Не о деньгах и машинах, не об очередной блондинке с милым личиком. Рассуждать надо о том, как не проворонить рождение ребёнка, и как воспитать его так… чтобы было чем гордиться, именно ему. Он всё проворонил.

Ефимов вздохнул, подумал о недопитом бренди, но вставать и идти на кухню, не хотелось. Да и пить не хотелось, если честно. Поэтому просто повернулся на бок, уткнулся лбом в спинку дивана, и глаза, наконец, закрыл. Вот только голова раскалывалась. И уже не от боли, а от огромного количества мыслей, которые заставляли морщиться и окончательно разбередили душу. Но самой главной среди них была: у него сын есть. Сын, который на него похож.

Кстати, практически у всех его друзей уже были дети. Даже у тех, кто достаточно долго сопротивлялся, за последние пару лет обзавелись отпрысками. У них появились непонятные Ефимову заботы и дела, детские проблемы, пелёнки и покупка манежей и трёхколёсных велосипедов. Толя относился ко всему этому с пониманием, но без особого умиления, и к себе отцовство как-то не примерял. С женой прожили не один год, но она тоже особых намёков ему не делала. Говорила, что торопиться им некуда, и он ей верил, но после расставания подумал о том, что возможно она попросту до конца ему не верила. Настолько, чтобы связать их жизни окончательно, ведь от детей не убежишь и с ними не разведёшься. По крайней мере, если у тебя всё нормально с воспитанием, совестью и моралью. И вот это Толя как раз понимал весьма отчётливо. У его старшей сестры было двое детей, две девочки-погодки, старшей шесть недавно исполнилось, и племянниц Ефимов обожал. Не так часто видел, но на каждый праздник, а порой и без особого повода, отправлял им подарки. В основном, кукол, что ещё интересует маленьких девочек, не представлял. С мальчишками проще. У Мити в комнате спортивный уголок, машинки и плакаты со спортсменами. Вполне понятные увлечения, об этом он готов говорить слёту, и это внушало определённую надежду.

Но всё равно поговорить с кем-то, поделиться, а если повезёт и совет получить, было необходимо. Но если бы он позвонил матери и сходу выложил ей новости, та в обморок бы упала. Та время от времени заводила с ним разговор о семье, детях, и сильно расстраивалась из-за их нежелания с бывшей женой взяться за ум и для начала хотя бы свои отношения узаконить. И не желая снова всё это выслушивать, позвонил другу в Москву. А у Сеньки Синицына, между прочим, должна найтись хотя бы парочка ответов на все его многочисленные вопросы. Потому что у Семёна, в его тридцать пять, трое детей, старший к тому же, практически подросток. Так что, Сеня человек с опытом, и о детях знает, куда больше него. И ничего удивительного, что Толину новость он воспринял сдержанно, и даже скептически. Хмыкнул, помолчал, обдумывая, затем спросил:

— Ты уверен? В смысле, что твой?

Ефимов глухо хмыкнул, присел на край кухонного стола и закурил. Зажигалкой щёлкнул, а подумал о том, что в ближайшее время он вряд ли курить бросит. С такими переменами в жизни не бросают.

— Да уверен я, Сень. На девяносто девять целых и девять десятых.

— Круто. А я тебе говорил, не езди. На малую родину ездить — себе дороже. Сколько раз убеждался.

— О чём ты говоришь?

— А чего я тебе сказать должен? Ну, поздравляю.

— У тебя же дети есть, скажи что-нибудь толковое.

— У меня, Толян, детей больше, чем нужно нормальному человеку. Правда. Один вон журналы с голыми бабами под матрас прячет, другой с материного сервиза кошку бездомную кормит, а третья отца родного утром дураком назвала.

Толя всё-таки рассмеялся. Лицо рукой потёр.

— Сень, а мне-то чего делать?

— Не знаю. Радуйся. Только не позволяй матери его баловать. У меня вон три примера перед глазами. Отправлю пацанов в кадетский корпус, клянусь, Толян. Я уже Ритке это пообещал. А то отец у них дурак старый. А ведь мне мать говорила: предохраняйся, сынок!

— Что, так и говорила?

— Нет, конечно. Говорила: башкой думай. А я тогда думал другим местом. Вот и учись на чужих ошибках.

— Да поздно уже, Сень. Восемь лет парню.

— Ну, это да.

— Чем сейчас дети интересуются?

— Компьютерами, телефонами, планшетами, и всем остальным, что стоит кучу бабок. Но если серьёзно, Толян, — Синицын голос понизил и заговорил серьёзно, — пацан в восемь лет, который с матерью живёт, интересуется только одним — папой.

— А если принять во внимание, что у него мой характер?

Семён развеселился и хмыкнул.

— Ну, тогда тебе звездец.

— Я смотрю, ты обо мне хорошего мнения. Прям друг и товарищ.

— Вот потому, что друг, поэтому и говорю тебе правду. Она суровая, но что поделать. Ты упрямый, дурной хмырь. Который вечно звонит не вовремя и задаёт мне идиотские вопросы. И если подумать, что на свете твоя копия существует, это страшно, Толян.

— Да иди ты, — ухмыльнулся Ефимов и телефон отключил. Посидел минуту в тишине, докурил, потом, поддавшись порыву, набрал Сашин номер. Но она разговаривать с ним не пожелала, вызов сбросила. Это разозлило, но не удивило. Толя лишь чертыхнулся вполголоса и всё-таки достал из шкафчика бутылку бренди. Прямо скажем, не сильно Синицын ему помог.

А вот Саше некогда было просить кого-то о помощи. Да и не делала этого никогда. Выдалось лишь немного времени, чтобы собраться с мыслями, встряхнуться, а чтобы отвлечься, занялась домашними делами до возвращения Мити. Даже плакать было нельзя. Во-первых, боялась, что ей не хватит и пары часов на то, чтобы выплакать все слёзы, а во-вторых, следы этих слёз, сын бы непременно заметил. Саша и без того волновалась, что паника у неё на лице написана. Стараясь забить слёзы поглубже, принялась ругать себя: за то, что напилась вчера; за то, что проснулась с Ефимовым в одной постели; позволила ему расхаживать по её дому и влезать всюду. Вообще не предполагалось, что он окажется в её доме и увидит Митины фотографии. Видимо, он на самом деле похож на Толю в детстве, раз он тут же всё понял и в своих выводах уже не усомнился. И теперь нужно ждать его действий, решений, продуманной реакции… И уже звонит ей. Прошло меньше трёх часов, а Ефимов уже звонит, и этим её пугает. Поэтому Саша даже не подумала на его звонок ответить. Сбросила и убрала телефон подальше, в свою сумку. Чтобы не видеть и не слышать ничего.

— Мама, смотри, как я умею!

Митька лишь полчаса назад появился дома, а от него все эти полчаса было невероятно много шума и необъяснимого позитива. Он что-то рассказывал ей громко и воодушевлённо, носился по квартире, что-то искал, снова бежал к ней, занимая всё Сашино внимание. А потом позвал её из своей комнаты, и Саша пошла на его голос. Дверь открыла и замерла, глядя на сына, свешивающегося вниз головой с перекладины турника. Митька ещё руки отпустил и поболтал ими, матери улыбался.

— Смотри, как я могу!

— Замечательно, — согласилась Саша, потом сына под спину подхватила, помогая приподняться, а затем и спрыгнуть на пол. — Только я просила тебя так не делать, особенно, когда ты один, Митя. Мало ли…

— Но ты же дома!

— Я не могу стоять рядом с тобой. Слезай.

— Да я уже слез, — вздохнул Митя. — Мам, кушать будем?

— Да, сейчас… — Сашин взгляд остановился на фотографиях сына, и её в который раз за последние несколько часов, прострелило, прожгло огнём насквозь, и на одну секунду она потерялась в этом, совершенно позабыв, что сын за ней наблюдает. С трудом заставила себя улыбнуться. — Чем ты у бабушки занимался?

— Книжку почитал, потом в телефон поиграл… Чем у неё ещё заниматься можно? Она только сериалы смотрит. Про какую-то Машу, потом про волка.

— Какого волка?

— Так одного мужика называют, который с плохими людьми сражается. Крутой такой, мускулы знаешь какие? — Митя руку в локте согнул, показал матери, какие примерно мускулы были у героя в сериале. По мнению Саши, в природе таких существовать не могло, но она не специалист в этом вопросе.

Они перешли на кухню, Митя за столом устроился, взял вилку и принялся зубцом вырисовывать какой-то узор на скатерти.

— Бабушка пончики жарила?

— Ага. У неё и сгущёнка была. Вкусно.

Митька изъяснялся короткими предложениями, явный признак того, что чем-то занят, Саша через плечо обернулась, посмотрела на него и одёрнула:

— Митя, перестань ковырять скатерть. Знаешь, сколько она стоит? А ты дырки ковыряешь.

Мальчик вилку отложил. Голову рукой подпёр.

— А ещё тётя Лика приходила.

Саша неизвестно почему насторожилась.

— Когда?

— Утром сегодня.

Кивнула, хотя ничего особо толкового по этому поводу не думала. Просто заволновалась. А для сына проговорила: