Я трясу головой, избавляясь от этих мыслей.

В прошлый раз, когда я сюда приезжала, я была невинной. Простой. Чистой...

Отец до сих пор думает, что я все та же маленькая девочка, которой была несколько лет назад, и обращается со мной, как с ней. Будто я должна уважать его. Будто меня должно волновать, что он говорит.

Но это явно не мой случай.

Ведь он бросил меня. Дважды.

Однако я никогда не смогу сказать ему это в лицо, потому что это полностью разрушит то немногое от семейной динамики, что у меня осталась. Новость о том, что я не поеду в Стэнфорд, также не поспособствовала улучшению его мнения обо мне. Он уже приобрел дурацкую футболку с надписью «МОЙ РЕБЕНОК ПОСТУПИЛ В СТЭНФОРД». Кто вообще покупает такие футболки? Туристы да люди с отсутствием чувства стиля? Папа не смог бы разобраться в моде, даже если бы она укусила за его задницу профессора истории, и он определенно турист, поскольку изредка прибывает в мою жизнь всего на несколько недель, при этом не забывая жаловаться на все, что не так идеально, как на страницах журнала «Мэйси».

Я делаю глубокий вдох и паркуюсь. Голдфилд Бич – это крохотный, поросший травой, песчаный холмик, расположенный между нежно омываемым серым песком. Вода сегодня неспокойная и темная, будто злая ведьма готовит варево, чтобы убить кучу людей. Это Атлантика. Здесь я выросла. Запах соли и нагретых на солнце камнях заполняет мой нос. Чайки вежливо кричат друг на друга, борясь за кусочки краба. Океан такой огромный, и его уж точно не волнует, каким тоном я разговариваю, занимаюсь ли я шопингом или то, что предпочитаю штат Огайо Стэнфорду.

Я скидываю туфли и бегу. Мы с бегом сразу же развелись после того, как я похудела. Но прямо сейчас бег – самое лучшее лекарство. Даже БМВ провонял Келли. Бег – единственный способ действительно оставить все дерьмо позади.

Это веселый и уникальный опыт, ведь здесь много песка. Я продолжаю бежать и так сильно спотыкаюсь об камень, что, возможно, теперь у меня будет причудливая, деформированная нога хоббита. Чувствую, как рвота подступает к горлу. И именно в этот момент чайка едва не гадит мне на руку.

– Все в порядке, приятель! – Я затеняю глаза рукой и смотрю на небо. – К счастью для тебя, я не только потрясающе красива, но и доброжелательна. Так что я прощаю тебя!

Птичка же в знак благодарности сбрасывает бомбу мне на плечо.

Я вздыхаю. Могло быть и хуже. Меня могли бы окружать люди. На Луне. И один из них мог бы оказаться Джеком Хантером.

Мой желудок скручивается, будто мастер йоги. Ледяные глаза заполняют мои мысли, и я призываю остатки своего огня, чтобы их растопить. Не сейчас.

Никогда.

Я далеко от машины, так что ее причудливые немецкие фары не могут наблюдать, как я размышляю о жизни в невероятно мечтательной, но все же сексуальной манере, которой я так знаменита. Да, я определенно прославилась благодаря своей изысканной манере. Эм, точнее приобрела дурную репутацию. Ну да ладно. Интересно, смогу ли я это повторить? В Ист Саммит Хай я оставила свой след, но в Университете Огайо я буду ничем. Я буду жвачкой, прилипшей к подошве обуви занятой нью-йоркской леди. Даже меньше этого! Я буду кусочком хлеба, который никто не ест, потому что он находится с незапечатанной стороны упаковки, а соответственно, всегда черствый, независимо от того, когда ты его купил!

Я не позволяла себе беспокоиться из-за переезда в университет. Но сейчас, когда осталось меньше недели, я начинаю переживать. Я почти чертова первокурсница Университета штата Огайо! У меня будет собственный уголок в общежитии, соседка по комнате и реальные занятия, где оценки действительно имеют значение! Они определят мою дальнейшую карьеру/жизнь/перспективы с Джонни Деппом. Сейчас самое время начать относиться ко всему серьезно! Фу-у! От одного этого слова у меня по позвоночнику пробегает дрожь. Серьезно. Сееееерьезно. Злаки очень полезны, серьезно. Однако злаковые хлопья «Трикс» предназначены для детей. А университет явно не для детей, он для взрослых.

Я же совершенно не ощущаю себя взрослой.

Больше всего на свете я переживаю за маму, но мы решили проводить вместе выходные, плюс, я буду приезжать к ней каждую среду. Даже ее психиатр говорит, что ей лучше, особенно после того, как посадили Лео. В аэропорту Колумбуса, когда она меня провожала, на ее щеках светился румянец, а целую неделю до этого она улыбалась больше, чем я видела за всю свою жизнь.

Или, возможно, она просто сильно старалась держаться ради меня.

Я поднимаю плоский, гладкий камень и пытаюсь бросить его так, чтобы он попрыгал по поверхности воды, но вместо этого он сразу же идет ко дну.

Ист Саммит Хай поник после смерти Софии.

Никто вам этого не расскажет, ну, конечно, кроме меня. Эйвери все реже и реже появлялась в школе, пока вскоре и вовсе перестала туда ходить. За день до выпускного мы узнали, что она проходит интенсивную терапию в психиатрической больнице. О выпускном бале не могло быть и речи. Общественный порядок Ист Саммит Хай был брошен в блендер и перемолот на полной мощности – девочки всеми силами пытались заполнить вакуум и прибрать к рукам корону королевы выпускного бала. Хотя Эйвери все же появилась на церемонии вручения дипломов, она подошла к трибуне, когда назвали ее имя, и получила диплом. Она выглядела бледной и изможденной, а ее родители наблюдали за ней, натянув улыбки сухого ободрения. У меня возникло ощущение, будто они поместили ее в психушку лишь для вида, якобы так она быстрее «поправится», но на самом деле нисколько не заботились о ее самочувствии. Прежде чем мы успели моргнуть, ее увезли в частный колледж в Коннектикуте, вместо Калифорнийского Университета в Лос-Анджелесе, куда она планировала поехать. Хоть Эйвери и была настоящей стервой, я все же надеюсь, что в конечном итоге она будет в порядке. Или хотя бы немного счастливее. Но София была ее искуплением, ее идолом, ее другом. Если бы я потеряла всех трех сразу, я бы тоже сломалась.

Рен первым пролил слезу на похоронах, он же последним и перестал плакать. Кайла помогла ему пережить самый тяжелый период. Она приходила к нему домой каждый день и оставалась с ним в медпункте во время занятий, когда он разваливался. Наши с ней сердца обливались кровью, когда мы видели Рена в таком ужасном, сломленном состоянии. Я постоянно напоминала ему, что нужно питаться, приносила буррито и пироги, а когда он был не в состоянии есть, то писала ему сообщения с напоминаниями о сне. Вероятно, я не сильно ему помогла. Наверное, я могла бы сделать больше. На выпускном в школе ни один из нас не присутствовал. Мы провели его на могиле Софии.

К церемонии вручения дипломов Рен снова научился улыбаться. Он поступил в Массачусетский технологический институт и уехал туда в начале лета, вероятно, чтобы заработать несколько дополнительных баллов, а может, чтобы сбежать от смерти Софии. Скорее всего, оба варианта верны. Это едва не разбило Кайле сердце, с болью помогло справиться только то, что в сентябре она собирается в Бостонский колледж. Они очень сблизились после смерти Софии. Не знаю, было ли у них что-то серьезное. В основном Кайла лишь обнимала его. Я ни разу не видела, чтобы они целовались, а Кайла отказалась делиться тем, что между ними происходит. Скорее из уважения к Рену, нежили из-за смущения. Она очень повзрослела, пока помогала ему. Теперь она говорит о «Вог» всего раз в неделю!

Я бросаю еще один камешек. Он летит над волнами и дважды подпрыгивает, прежде чем утонуть.

Я буду очень скучать по Кайле. Я уже скучаю.

Мы все лето провели вместе. Устраивали последние совместные ночевки и, любуясь звездами, распивали вино на коровьем пастбище. Мы не ходили на вечеринки. Я не хотела. Кайла не дружила с Софией, но эта смерть повлияла на ее самых близких друзей. Мы поклялись писать друг другу каждый день. В Инстаграме. Твиттере. Фейсбуке. В общем, мы поклялись общаться. Много. Пусть мы и не будем часто видеться, но мое сердце покрывает теплое одеяло комфорта, когда я думаю о ней. У нее всегда будет моя спина, за которую она сможет спрятаться, а у меня ее безупречные ягодицы.

Джек Хантер не плакал на похоронах.

Он должен был, но не плакал. Он стоял в углу рядом со своей мамой, которая плакала за них обоих, она склонилась к нему в поисках поддержки, и границы ее черного платья и его черного костюма размылись, смешались. Его волосы были идеально уложены гелем, а лицо облачено в непроницаемую маску самого темного льда, который я когда-либо видела. Под глазами синяки от усталости, скулы острее. Я даже вздрогнула, когда взглянула на него. Он больше не разыгрывал скучную, бесстрастную комедию. В нем просто не осталось жизни. Он был совершенно пуст. Жизненная искра была высосана из его глаз, оставив после себя лишь бледную оболочку. Да все его тело, его физическое присутствие, казалось, представляло собой лишь оболочку – иллюзию из зеркал и хрупкого льда, которая рассыплется от легкого прикосновения. На него было страшно смотреть. Он словно был кем-то, кто не должен быть жив или двигаться. Манекеном. Кукольным зомби.

Однажды я попыталась его вернуть. На поминках. В пахнущем плесенью похоронном зале, заполненном корзиночками с печеньем-скорбью и пирожными-грустью. Я пролепетала что-то о Софии, о том, как священник рассказывал, что она была самоотверженной и красивой девушкой, хотя на самом деле совсем ее не знал. Джек стоял в углу – подальше от шума и рыдающей толпы, – уставившись на стакан с водой в своих руках. После моих слов он медленно поставил стакан на тумбочку, взглянул на меня и, обхватив мое заплаканное лицо ладонями, закрыл глаза.

– Все кончено, – слишком спокойно сказал он, и внутри меня что-то оборвалось.

– Что? – спросила я.

Он оттолкнулся от стены и, уходя, бросил напоследок:

– Все.

После этого он перестал ходить в школу. Я разговаривала с директором Эвансом насчет этого, и он сказал, что Джек бросил учебу. В Гарварде не аннулировали его зачисление, так что теоретически Джек все еще мог там учиться, даже со сплошными неутами за последний семестр. Но мы оба знали, что он не поедет в Гарвард. Его это больше не волновало.