– О боже, да какая разница! – Она всплескивает руками. – Смысл в том, что рана выглядит отвратительно.

– Да. Все это время я только этим и занимался – обезображивал свое лицо, чтобы больше ни одна девушка не взглянула на меня дважды.

– Это невозможно, – с усмешкой заявляет она. – Рана заживет, придав тебе мужественности, и тогда за тобой начнут бегать не только девушки, но и их мамы. Натиск усилится. Может быть, даже подтянутся дальние тетушки. Боже, жизнь так несправедлива.

Она откидывает каштановые волосы с плеча. Они стали такими длинными – уже ниже лопаток, выцветшие фиолетовые прядки теперь лавандовые, чуть светлее у корней. Челка растрепана и крайне нуждается в стрижке, затемняя теплые карие глаза и украшая раскрасневшиеся щеки. Губы маленькие, пухлые и… соблазнительные. Она изменилась за год. Стала малость выше, зрелая красота пустила первые корни в ее лицо. А ресницы ее все такие же длинные и темные, и только когда она моргает в четвертый раз, я понимаю, что пялюсь, и быстро отвожу взгляд.

Я должен рассказать ей правду. Я должен дать ей хотя бы это.

– Я покинул Носплейнс, потому что не мог там оставаться, – признаюсь я. – Потому что не знал, что с собой делать. Потому что мне было больно, и я боялся, что отголоски этой невыносимой боли затронут других. Затронут тебя. – Айсис молчит, но ее рука в воде замедляет движение. – Я сел в машину и ехал несколько дней. Я даже не помню большую часть дороги, а когда с меня спало оцепенение, я был уже в Вегасе. Я провел там несколько недель, в мотеле.

– И что ты делал? – тихо спрашивает она.

– Дрался. Дрался и пил. В нижнем Ист-Энде есть один клуб… в общем, я заглядывал туда каждую ночь, дрался с туристами, с опытными ветеранами… с любым, кто хотел кусочек меня. Меня избивали чаще, чем я, к сожалению. Но я хотел, чтобы мне было больно. Хотел почувствовать боль, почувствовать хоть что-то, что угодно. Что угодно, кроме ужасной пустоты, которая образовалась во мне после похорон.

Она сглатывает, и ее рука на коленях сжимается в кулак.

– Чувство вины преследовало меня, как демон. Да и по-прежнему преследует, немного. Но благодаря Грегори оно не поглотило меня живьем.

– Грегори?

– Он нашел меня. Бог знает как. Но он выследил меня и, как только у меня закончились деньги, предложил работу… и тренировки. Цель, на которую можно направить свою энергию, к которой можно стремиться, посвятить себя. Я так долго боялся потерять над собой контроль. Со смерти отца, наверное. Думаю, тогда это и началось. Я потерял контроль в лесу, и это привело к смерти человека. В страхе я усилил над собой контроль, отгородился от людей, чтобы не причинить им боль. Но затем появилась ты.

Она вздрагивает, и я, скользя рукой под водой, слегка сжимаю ее ладонь.

– Это не плохо. Лео причинил тебе боль, и тогда я вновь сорвался. Но ты… рядом с тобой я потерял контроль в хорошем смысле. Это помогло мне. Ты помогла мне. Потеря контроля показала мне запутанную паутину эмоций, которые я так долго отрицал. Ты привлекала их, как солнце привлекает весенние ростки.

Ее щеки алеют, и я улыбаюсь. Но потом понимаю, что держу ее за руку, и быстро отпускаю. Подобные жесты не помогут ей двигаться дальше. Не помогут увлечься более достойным парнем. Ничто из происходящего сейчас не поможет. И все же я слишком эгоистичен, чтобы прекратить разговор, чтобы уйти. Я хочу солнца. Хочу вновь согреться в ее тепле, хотя бы на краткий миг.

– Грегори научил меня контролировать себя по-настоящему. Отвез меня в пустыню, на свое ранчо в безлюдном месте, и заставил работать. Я таскал воду, дрова, укрощал жеребцов. Кстати, лошади ненавидят меня. И змей. Но меня больше.

– Между вами несущественная разница, – вставляет она, ухмыляясь. Я одаряю ее улыбкой.

– Грегори заставлял меня драться. С собой в основном, иногда со своим помощником с ранчо, гигантом из людей Наджаво. Грегори показал мне, что контроль – это не подавление, а выражение, что я сам выбираю когда, где и с какой целью изливать свои эмоции. Спустя три месяца он сказал, что я готов присоединиться к его команде. Именно это я и сделал.

– Стал шпионить, – говорит она.

– Собирать информацию, – поправляю я. – Только люди, которые слишком много смотрят телевизор, называют это шпионажем.

– Итак, ты шпионишь за Безымянным.

Я киваю.

– Пытаюсь. Он очень скрытный, к тому же гораздо умнее, чем я думал. Но мы все равно соберем неоспоримые доказательства, нужно лишь время.

– Что он сделал? Помимо того, что разрушил жизнь толстой девушки? – холодно спрашивает она.

– Предоставил свои хакерские услуги на черном рынке в интернете некоторым персонам, связанным с опием, метамфетамином, детским рабством. Список не очень приятный. Скорее всего, в детали он не вдавался, но он точно знал, что это было незаконно, и этого достаточно, чтобы его засадить.

Айсис молчит. Она прячет руки между ног и начинает покачиваться на краю фонтана – нервный жест.

– Я боюсь. Каждый раз, поворачивая за угол, я боюсь, что он поджидает меня там.

– Тогда почему ты пришла сюда одна ночью?

– Он боится темноты, – отвечает она.

– Очаровательно, – говорю я, откладывая информацию для последующего использования. – Не то, что ты его боишься, – быстро разъясняю я, – то, что у кого-то настолько ужасного может быть такой обычный страх.

Она пожимает плечами.

– Когда он был маленьким, отец постоянно запирал его в шкафу и держал там часами.

Мы молчим.

– Итак, значит, вы с Бикини встречаетесь? – произносит Айсис, пытаясь разрядить обстановку. – Чарли сказал, что это ради получения информации, но что-то верится с трудом. Ни одно живое существо с функционирующим писающим шлангом не может не испытывать кое-что, встречаясь с такой сексуальной девушкой.

– Она скучная, – отвечаю я кислым голосом. – Если тебя это интересует.

– Естественно, меня это интересует! – восклицает Айсис с псевдобританским акцентом.

– Почему? Почему тебя это так волнует?

– Потому что, идиот, – рявкает она. – Ты мне нравишься! И я сказала тебе это давным-давно. Ну конечно же, ты не запомнил, ведь ты постоянно слышишь подобные признания, зачем тебе запоминать одно от раздражающей, сердитой меленькой девочки…

Даже после всей той боли я все еще ей нравлюсь.

– Я причинил тебе столько боли. Ты заслуживаешь кого-то лучше.

Она морщит нос.

– Боже мой, я и забыла, какой ты высокомерный. Кто ты такой, чтобы решать, кого заслуживают люди? – Мы не упоминали ее, но Айсис знает направление моих мыслей. – И София… София любила тебя. Она бы хотела, чтобы ты был счастлив. Это все, что любой из нас может сделать в этой короткой жизни. Постараться быть счастливым. Знаю, это убивает тебя, знаю, ты винишь себя… но не только ты винишь себя… – Она замолкает, проглатывая окончание фразы.

Не только я. Почему я об этом не подумал? Каким эгоистичным придурком я стал. Сбежал и оставил ее истекать кровью над моей тенью, мучиться из-за того, что, по ее мнению, она должна была сделать. Она ждала одна в тишине и страхе, смело скрепляя воедино кусочки моей жизни, от которой я сбежал, поскольку был слишком эгоистичен, чтобы остаться. Даже несмотря на то, что я ее бросил, она цеплялась за память обо мне, за чувства ко мне, бережно охраняла их, чтобы они не истлели. Любая девушка сдалась бы. Любая другая возненавидела бы меня на всю оставшуюся жизнь. Но не Айсис. Не моя упрямая, смелая, добрая Айсис.

– Все в порядке. – Она смотрит на меня и улыбается, однако в ее глазах блестят слезы. – Все это, конечно, очень мило с твоей стороны, но… Но не надо меня жалеть. Если я тебе не нравлюсь, не нужно прикрываться тем, что я заслуживаю кого-то лучше. Просто скажи прямо. Знаю, я не… я не женственная… я странная и громкая, и неопытная, да и вообще не в твоем вкусе. К тому же у меня невероятно много огромных тупых проблем, так что… Думаю, со мной слишком сложно. С той ночи в отеле прошло уже несколько месяцев, так что я пойму, если все изменилось. Ты не должен переживать из-за того, что больше меня не хочешь. Это нормально, мы можем быть друзьями. Просто друзьями.

Я хочу тебя. Хочу больше, чем друга. Хочу тебя в своих объятьях, в своей постели, где ты будешь в безопасности, в экстазе и вся моя. Я хочу показать тебе, насколько прекрасным может быть поцелуй. Хочу показать, что жизнь – это не только страдания, но еще и удовольствия. Мои мысли гласят это, но губы не двигаются, приговаривая меня к молчанию. Мне нужно оставаться твердым. Малейшая слабина, и я выплесну каждый свой секрет к ее ногам: что жажду ее, как иссохшее растение жаждет дождя. Что ощущаю себя живым – по-настоящему, поразительно живым – только когда вижу ее фиолетовые пряди, контуры ее плеч, ее улыбку.

Если бы я открыл рот, то темнейшее копье секретов пронзило бы ее насквозь.

Я люблю тебя.

Но какую любовь я могу ей предложить? Я сломлен, разбит вдребезги, как зеркало лжи. Попытайся она собрать мои осколки, лишь порезала бы свои нежные пальцы о них. Какую бы любовь я ей ни предложил, она бы причинила ей только больше боли, а я хочу ее исцелить. Хочу вновь возвысить ее, а не утащить с собой на дно. Она слишком важна. Новая нанесенная мужчиной рана может склонить чашу весов в ее сердце безвозвратно, навсегда отправив туда, где ни свет, ни любовь не смогут ее достичь. Я бы окончательно ее погубил. А с этим я жить не смогу.

Не после Софии. Не после того, как однажды погубил девушку. Один раз – это случайность. Второй – злонамеренно и непростительно. Я был бы не лучше Безымянного. Поставив свои желания и потребности превыше ее безопасности и благополучия, я буду не лучше него.

Поэтому я надеваю свою лучшую маску – равнодушия. Маску, которую Айсис практически уничтожила. От нее остались лишь черепки, но она настолько знакомая, что я быстро заполняю пустоты и делаю лицо непроницаемым.