Диана пожимает плечами.

– Думаю, ты просто боишься. Это страшно. Учиться в университете. Теперь мы можем делать все, что угодно. Можем заваливать экзамены, получать плохие отметки, пить, курить, заниматься сексом, и никто нас не остановит. Мы больше не дети. Здесь нет родителей. Каким будет наше будущее, зависит от выбора, который мы сделаем сейчас. Это действительно страшно.

Пока я рассматриваю ее лицо, она обнимает свои колени.

– Спустя долгое время вновь увидеть бывшего тоже страшно.

Я теряю всякое желание уходить и плюхаюсь рядом с ней. Меньше всего на свете я хочу сейчас остаться одна. Мы наблюдаем за огненным бархатным закатом на небе.

– Парни странные, – мудро заключает Диана.

– Я ничего не знаю о парнях, кроме того, что иногда они издают странные звуки, – признаюсь я.

– Это называют разговором.

– Ох.

Диана искоса смотрит на меня.

– Если он сделал что-то плохое, я могу хорошенько ему наподдать ради тебя.

– Ты всегда расчетливо разгуливаешь по округе и предлагаешь наподдать людям?

– У меня четыре младших брата, так что грех позволить своим талантам зачахнуть.

Я начинаю смеяться, но внезапно раздающиеся голоса заставляют меня подскочить. Бросаю настороженный взгляд на холм, но это просто толпа громко болтающих девчонок проходит мимо.

– Не хочу постоянно жить в страхе. – Вздыхаю. – Во Флориде было хреново и здесь будет так же.

– Я бы посоветовала тебе его игнорировать, но, думаю, легче сказать, чем сделать, верно?

Я киваю.

Диана срывает травинку, и я собираюсь сказать что-нибудь серьезное, мудрое и, возможно, судьбоносное, но ясный сильный голос Иветты рушит момент. За ее спиной болтается чехол с гитарой, а ее розовые волосы идеально сочетаются с закатом.

– Эй! Неумеха, ты идешь на концерт или как?

Я кое-как встаю и бросаю последний взгляд на кафетерий. Теперь колючая петля вокруг моей шеи исчезла. Он ушел. Я в безопасности. Пока. Диана встает следом за мною.

– 6 –

3 года

47 недель

1 день

Эмель Холл – это массивная совокупность дерева и стекла, построенная богатенькими, морщинистыми выпускниками, которые хотели увековечить свои имена на чем-то огромном и впечатляющем до того, как сыграть в ящик. Благодаря музыкантам и фанатам рок-группы «Ясные глаза», которые торчат здесь круглосуточно, это место процветает. Эти состязания групп нечто вроде сделки: кучки дрянных студентов, грезящих стать выдающимися инди-группами по очереди выступают друг перед другом. Алкоголь запрещен. Однако ребята все равно протаскивают его тайком в бутылках из-под воды и флягах, а затем, смеясь, разливают жидкость вокруг, словно пьяные в стельку пираты. С трастовыми фондами. И с обязательной сдачей эссе на следующий день. Не то чтобы пираты писали эссе. Но если бы писали, то они были бы о поющих попугаях, драках на ножах и баснословных трофеях – в виде сундуков с сокровищами, не женщин, хотя, возможно, и их тоже, это же пираты.

– На, держи, сфотографируй меня на сцене. Хочу запечатлеть свою потрясающую жизнь в ярких красках. – Иветта впихивает телефон мне в руку.

Диана выглядит слегка потерянной.

– Ты в группе? – кокетливо хихикая, спрашивает она. Иветта смотрит на нее, как будто видит впервые.

– Эм, да. Гм. Великая тусовка.

– Я бы не назвала это великой тусовкой, – возражаю я. – Здесь не хватает обнаженных людей.

– Это название группы, бестолочь, – говорит Иветта, пихая меня локтем. – Я опаздываю, мы следующие. Если бы КОЕ-КТО взял трубку, мне бы не пришлось бегать по всему кампусу в поисках…

– Я же тебе говорила! Правительство прослушивает все мои разговоры, поэтому я перешла на дымовые сигналы. – Я помолчала с секунду. – Их тариф до неприличия дешев. И огнеопасен.

Иветта закатывает глаза и, развернувшись, пробирается сквозь толпу к кулисам. Мы с Дианой наблюдаем, как выступающая группа разрывает сердца людей, пока их ведущий гитарист исполняет режущее слух соло.

– Она милая, – кричит мне Диана.

– Не столь милая, как я! – ору я в ответ. – Подожди, ты о ком?

– О твоей подруге. Иветте, кажется?

– А, да. Она моя соседка по комнате. Я вроде инфекции – заражаю все, к чему прикасаюсь. Она станет еще милее, когда мои микробы захватят ее тело и превратят в послушную фаворитку. – Диана хихикает. – На самом деле я не такая злая.

– Знаю, – отвечает она. – Злые люди так много не плачут.

Я хочу сказать ей, что не всегда так много плакать, хочу рассказать ей все, но понимаю, что история выйдет слишком длинной. Достойной как минимум трех книг. Поэтому я переключаю свои мысли на размышления о том, что подразумевала Диана под «милой». Она сочла Иветту в общем очаровательной девушкой или же настолько милой, чтобы разделить с ней постель? Внезапное осознание того, где я нахожусь, поражает меня, словно огромное истощение эмоционально выматывающего дня решает меня добить. Полное поражение. Не могу здесь оставаться, поэтому, бормоча извинения, пробираюсь через толпу на улицу, где народ курит, а музыка не так оглушает. Сползая по стене, опускаюсь на землю, притягиваю колени к подбородку и наблюдаю восхождение луны над стихающим кампусом. Теперь мой дом здесь, но я этого не ощущаю. Не чувствую себя здесь как дома. Когда же это изменится?!

– Когда же ты почувствуешь себя в безопасности. – Раздается голос рядом со мной. Мои уши узнают его раньше глаз, и я мгновенно сожалею, что вышла сюда, что приехала в этот университет, что вообще родилась на свет.

Окутанный тенью, лукаво улыбаясь, надо мною возвышается Безымянный. Его руки небрежно цепляются за карманы джинсов. Кончики моих пальцев немеют. Он присаживается напротив меня, статическими волнами поражая беспомощностью, которая поглощает меня целиком.

– Но ты никогда не будешь чувствовать себя здесь в безопасности, верно? Не тогда, когда я рядом. – Безымянный смотрит на меня – прямо в глаза, и какая-то глубинная часть меня сжимается в ожидании неизбежной боли.

– Почему? – выдавливаю я сквозь плотно сжатые зубы.

Безымянный пожимает плечами и откидывает волосы с глаз.

– Мои тетя с дядей, родители Рена, живут здесь, в Огайо. Маме спокойнее оттого, что я учусь здесь, где есть семья. Я хотел поступать в Калифорнийский университет в Сан-Диего, но, ты же знаешь, в жизни не всегда получаешь все, что хочешь. А даже если и получаешь, то можешь очень сильно об этом пожалеть. Но тебе и об этом уже хорошо известно, верно?

Он улыбается мне во весь рот, и меня начинает колотить. Ноги, руки, шея… все безудержно трясется.

– Сожалею о твоем друге. – Безымянный вздыхает. – Он столько времени пытался пробиться сквозь мои брандмауэры. Назойливая букашка. Как его звали? Джон? Джейк? Неважно. Теперь его нет. Он уже много месяцев меня не беспокоил, к тому же, согласно школьным отчетам, к выпуску он вообще перестал приходить на учебу. Должно быть, хреново наконец-то найти парня – достаточно тупого, чтобы возжелать тебя трахнуть, – а затем наблюдать, как он ускользает из рук.

Безымянный смеется и быстро – слишком быстро – протягивает руку, чтобы погладить мое плечо. Паника самовольно напрягает каждый мускул моего тела, и, словно дернутая марионеточной ниточкой, моя нога подается вперед и яро наносит ему удар прямо в живот, выбивая тем самым весь воздух из его легких. Его добродушная маска разлетается на множество осколков, улыбка становится жестокой, а веселый блеск в глазах сменяется злобой.

– Ах ты маленькая сучка…

Он протягивает ко мне руки, и я уворачиваюсь, но ни один из нас не совершает дальнейших действий, потому что между нами кто-то встревает.

– Довольно.

И этот голос я тоже узнаю.

Темные джинсы, фланелевая рубашка с закатанными рукавами. Плечи, которые я узнаю из сотен… плечи, рядом с которыми я спала очень давно. Золотисто-каштановые взъерошенные волосы... Это иллюзия. Должно быть ею.

– А ты кто такой? – презрительно спрашивает Безымянный.

– Обидно, что ты меня не узнаешь, Уилл. Столько капался в школьных документах и не удосужился взглянуть на мои фотографии? С твоей стороны это большое упущение. Небрежность. Я бы даже назвал это ошибкой.

Глаза Безымянного округляются, но он быстренько берет свои эмоции под контроль, и его губы трогает легкая улыбка. Выпрямившись в полный рост, он оказывается практически вровень с новоприбывшим.

– Значит, мы все здесь. Сказочно. Можно начинать вечеринку. Что ж, давно пора, – острит Безымянный

Он смотрит на новоприбывшего, затем на меня и, развернувшись, уходит прочь по хорошо освещенному тротуару. Словно чары, ощущение беспомощности спадает, когда он исчезает из виду, и я жадно глотаю воздух.

– Черт, черт, черт, мерзкое дерьмо мартышки! – Я встряхиваюсь, пытаясь унять дрожь. Безрезультатно. Чтобы успокоиться, мне потребуется не один час. И не только благодаря Безымянному.

Джек Хантер поворачивается ко мне лицом.

Месяцы – всего несколько месяцев – его отсутствия ощущаются долгими минувшими годами. Он выглядит гораздо старше, вокруг глаз морщинки, которых раньше не было. Острые углы лица округлились в красивой, воинственной манере. А его глаза... глаза холодные, прозрачно-голубые, как и прежде. Брови нахмурены.

– Айсис, я…

Я заношу кулак и от всей души ему врезаю. Его голова слегка откидывается в сторону, и люди вокруг нас притихают. Кто-то шепчет «Драка», но никто не двигается. Кроме Джека. Он медленно поворачивает голову ко мне, в то время как красный след расцветает на его высоких эльфийских скулах. Я ожидаю увидеть ярость в его ледяных глазах, но ее там нет и в помине.

– Айсис, – повторяет он мягче.

– Какого черта ты решил, что можешь просто взять и сбежать, Джек Хантер?!

Джек вздрагивает (вздрагивает? Джек? Да никогда), но не сводит с меня глаз.