Мануэл Карлус - Жертвоприношение

– Нет, Атилиу, все было не так, ты ни в чем не виноват, – уверяла его Элена. – Никто из нас не мог предвидеть такого ужасного поворота.

Увидев ее искаженное болью лицо, он спохватывался:

– Прости, что я вообще говорю об этом и постоянно возвращаю тебя к той страшной ночи. Но мне трудно удерживать в себе такую тяжесть. Ты хотя бы отвлекаешься на ребенка Эдуарды. Я видел, как преображается твое лицо, когда ты кормишь Марселинью грудью. А я пока для него абсолютно бесполезен. Надеюсь, потом, когда он немного подрастет, мы станем с ним друзьями.

– Конечно, все будет именно так! Все должно быть так, как ты говоришь. Я сама об этом мечтаю.

– А я сегодня побродил по улицам и увидел множество детей, которые спят на асфальте, клянчат деньги. У них ничего нет, от них отказались и родители, и правительство. Они вообще никому не нужны! Вот мне и подумалось, что мы с тобой перед ними в долгу. Может, нам стоит взять ребенка из приюта? Грудного или чуть постарше. Как ты считаешь?

– Мне кажется, с этим надо подождать, – без колебаний ответила Элена. – Не стоит принимать поспешных решений. Мы все равно не сможем заменить одного ребенка другим.

– Да, но мы сможем заполнить образовавшуюся душевную пустоту. И сумеем отдать этому ребенку все то, что предназначалось для нашего сына. Надо, чтобы накопившиеся в нас доброта и любовь не пропали даром!

– Я понимаю тебя, Атилиу. Но не требуй от меня сейчас такого серьезного и ответственного поступка. Умоляю!

Орестес тоже ходил все эти дни как в воду опущенный и объяснял свое мрачное настроение сочувствием к несчастью Элены. Лидию это уязвило, в ней вспыхнула давняя ревность.

– Неужели ты до сих пор так любишь Элену, что даже рождение внука тебя не радует? По тому, как ты страдаешь, можно подумать, будто умер твой собственный ребенок!

– Перестань, ты же знаешь, что я люблю тебя, – вяло оправдывался Орестес. – Просто меня потрясла беда, случившаяся с Эленой.

– Нет, постой, – приглядевшись к нему повнимательнее, сказала однажды Лидия. – Я кое-что припомнила… Ты потерял покой еще до того, как родила Элена. Что-то у тебя тогда случилось. Ну-ка, выкладывай мне всю правду!

– Не могу… Ты будешь ругаться…

– Не беда, если и отругаю за дело. Но может, и не стану. Все будет зависеть от того, что ты мне расскажешь.

– Меня ограбили, Лидия! – отважился наконец признаться Орестес. – Напали у входа в банк и забрали портфель с пятью тысячами реалов. А мой шеф заставил меня написать расписку и дал неделю на то, чтобы вернуть деньги. Мне так стыдно! Это такой позор, такой позор!..

К его удивлению, Лидия не проронила ни слова. А что она могла сказать? Ругать, укорять Орестеса было бессмысленно, а хвалить – не за что. Лишь за обедом она подбадривающе взглянула на Орестеса, виновато улыбнулась Сандре и сказала:

– У меня есть новость. Правда, не особенно приятная: в Сан-Паулу мы не поедем.

– Но как же так, мама? – огорчилась Сандра. – Ты же обещала! И Нанду уже нас ждет.

– Не получится, дочка, – развела руками Лидия. – Мне нужно оплатить один счет, о котором я забыла. Пять тысяч реалов. Это как раз та сумма, какую мне удалось скопить. Так что на поездку денег не остается.

– Вот так всегда бывает, – грустно промолвила Сандра. – Выходит, что ни о чем нельзя мечтать. Я уже и девочкам в школе рассказала, как поеду в Сан-Паулу и что там увижу.

– Поедешь когда-нибудь, – сказала ей Лидия. – А хвастаться наперед действительно не стоит.

Орестес сидел пунцовый от стыда и не смел поднять глаза, чтобы нечаянно не встретиться взглядом с дочерью.

– Ну что ты пригорюнился? – обратилась к нему Лидия. – Слава Богу, пообедали, теперь можно и отправляться по делам. Собирайся. Поможешь мне оплатить тот самый счет, а то я боюсь одна выходить на улицу с такими деньгами.

В кабинет к бывшему шефу Орестес вошел вместе с Лидией, и она сама положила на стол деньги.

– Пересчитайте и верните расписку.

– Да вы присаживайтесь, пожалуйста, – проявил любезность шеф.

– Мы не намерены тут задерживаться, – строго взглянула на него Лидия. – Так что считайте быстрей.

Убедившись, что Орестес и его жена принесли всю украденную сумму, шеф предложил им выпить кофе, но Лидия произнесла требовательно:

– Верните расписку!

– Сейчас найду ее. Что вы так нервничаете?

– Если бы я нервничала, то давно бы вас застрелила, – пояснила ему Лидия. – А я спокойна. Пришла, отдала деньги и жду расписку.

– Вот она, не волнуйтесь. Горячая же у вас кровь! Сеньор Орестес, если вы хотите у нас работать…

– Ни за что на свете! – вмешалась Лидия. – Работать у вас он больше не будет. Пойдем отсюда, Орестес!

В окружении Элены был еще один человек, который в те дни страдал, может быть, глубже и острее всех. Этим человеком был, конечно же, Сезар.

После того как он по настоянию Элены подменил младенцев, у него все валилось из рук. Сезар не мог спать, есть, не мог даже работать.

Его коллега Анита, с которой у него продолжался вялотекущий роман, полагала, что Сезар впал в депрессию из-за большой, неискоренимой любви к Эдуарде. «Что же это за любовь такая, если он до сих пор не может смириться с тем, что пришлось удалить Эдуарде матку!» – думала горестно Анита, чьи шансы на взаимность Сезара теперь были близки к нулю.

Антенор и Мафалда придерживались иного мнения о причине угнетенного состояния сына. Они считали, что Сезар чувствует себя повинным в смерти ребенка Элены.

Ведь он принимал у нее роды, осматривал новорожденного, и не заметил никакой патологии, всего через несколько часов приведшей несчастного младенца к смерти.

– Анита сказала мне, что ты передал двух рожениц доктору Висенти, – осторожно подступила к сыну Мафалда. – Что с тобой происходит, сынок?

– Ничего особенного. Просто плохо себя чувствую. Врачи ведь тоже иногда болеют, мама!

Он не мог сказать отцу и матери, что болен не физически, а душевно. И вообще никому не мог рассказать о той страшной тайне, которая лежала на нем тяжким грузом, который угрожал окончательно уничтожить его.

Единственным человеком, который мог и должен был разделить с ним эту непосильную ношу, являлась Элена, и Сезар в конце концов пошел к ней.

Она испугалась, увидев его на пороге своего дома.

– Не надо было тебе приходить без звонка. Что подумает Атилиу? Как я объясню ему твое присутствие?

– Я больше не мог терпеть, – ответил ей Сезар. – Надо что-то делать!

– Что?

– Мы должны рассказать всем правду.

– Ты с ума сошел!

– Нет, пока еще не сошел, но скоро это может случиться, если мы ничего не изменим. Я не могу так жить. Чувствую себя подлецом, боюсь принимать роды и прикасаться к младенцам. К профессии своей стал питать отвращение…

– Я знаю, тебе очень тяжело. Но мне – еще тяжелее.

– Это был твой выбор. А я только пошел у тебя на поводу, о чем сейчас горько сожалею.

– Но ты ведь тоже это сделал во имя любви, – напомнила ему Элена.

– А я теперь вовсе не уверен, что Эдуарда одобрит наш поступок, когда узнает о подмене детей.

– Бог с тобой! Она ничего не должна узнать! Зайди к ней, посмотри, как она счастлива с ребенком, и ты успокоишься.

– А может, мне и к Атилиу зайти? Посмотреть, насколько счастлив он? – горько усмехнулся Сезар.

– В страданиях Атилиу виновата одна я. Это мой грех, а возможно, даже преступление. Но все можно пережить.

– Неужели ты ни в чем не раскаиваешься?

– Нет, – твердо ответила Элена, хотя на самом деле ее тоже терзали бесконечные сомнения и тяжесть вины не давала ей покоя.

– Это жестоко! – бросил ей обвинение Сезар. – Выходит, я тебя совсем не знал.

– Перестань! Не добивай меня! – взмолилась Элена. – Ты ведь был там и знаешь, почему я так поступила.

– Нет, я теперь уже ни в чем не уверен. У тебя мог быть и другой мотив. Ты ведь с самого начала не хотела этого ребенка, даже аборт собиралась делать. А потом решила родить не столько для себя, сколько для Атилиу. Когда же умер ребенок Эдуарды, у тебя появилась возможность избавиться от своего… Разве не так?

– Неужели ты думаешь, что я на такое способна?! – с изумлением и обидой спросила Элена.

– После всего случившегося я могу думать о тебе все что угодно, – с сожалением констатировал Сезар. – Ты права в одном: не надо было мне сюда приходить в расчете на твою поддержку!

Он ушел, а Элена почувствовала, что ее сердце и разум тоже могут не выдержать, если она не поделится с кем-нибудь своими переживаниями. Но кому возможно доверить такую чудовищную тайну?! Самые близкие – Эдуарда, Атилиу, даже Виржиния – исключаются. Обратиться за помощью к психоаналитику – значит подвергнуть огласке саму тайну. А прежде чем идти к священнику, надо глубоко и искренне раскаяться. Остаются только молитвы, но и они не приносят желанного облегчения душе.

Даже выплакаться как следует Элена не могла после расставания с Сезаром, потому что дома был Атилиу.

И тогда она тихо прошла в свою комнату, достала из шкафа старый дневник, который не вела уже много лет, и подробно изложила в нем события той роковой ночи, когда ей пришлось поменять своего живого младенца на умершего сына Эдуарды. Затем написала о своих нынешних страданиях и почувствовала, что ее измученной душе стало чуточку легче.

Марселу не слишком нравилось то, что Элена кормит грудью его сына, однако он вынужден был с этим мириться, особенно после того, как стал свидетелем душераздирающей сцены, продолжавшейся едва ли не всю ночь. Малыш был явно голоден и оттого пронзительно кричал, но материнское молоко его не удовлетворяло, он отворачивался от Эдуарды, а бутылочку с детским питанием вообще отказывался брать в рот.