Маркус опускается на чистый диван напротив меня.

— Так в чем дело? — Он сидит так близко ко мне, и его голос эхом раздается в чрезмерно пустом пространстве.

Я делаю еще один глоток своего изысканного виски.

— Только сегодня узнал, что я не Баррингтон.

Он открывает рот от удивления. Ну, по крайней мере, теперь я знаю, что он об этом не знал.

— Что?

— Да, видимо я не Баррингтон.

Он очень быстро восстанавливается, этого у него не отнять. Закрывает рот и замолкает ненадолго, всевозможные мысли крутятся у него в голове и отражаются в его глазах, понятно, что все они эгоистичного характера.

— Кто тебе сказал?

— Виктория.

Его глаза сужаются. Он испытывает разочарование?

— Правда, она же в психлечебнице?

— У нее были результаты ДНК.

Он наклоняется вперед, сверкая глазами. Он выглядит как человек, который готов поверить своей удаче, я никогда не видел его с этой стороны.

— Ты... проверил результаты?

— Не стоит. Я всегда знал, что был другим.

Он откидывается назад, и сухо говорит:

— Ты не был другим, Куинн был.

— В любом случае, причина, по которой я нахожусь здесь — я не могу быть наследником семьи Баррингтонов. Я хочу, чтобы ты занял мое место и вообще нашел мне замену в иерархии Баррингтонов. Единственное, что я сохраню мои собственные личные инвестиции и портфель ценных бумаг Квинна.

Он смотрит на меня как-то странно, подозрительно, когда-то я называл этого человека своим братом, сегодня же мне предстоит увидеть его истинное лицо.

— Почему?

— Это длинная история.

— У меня полно времени, — говорит он вяло.

Я рассказываю о случившимся, когда я заканчиваю говорить, Маркус медленно выдыхает, смотрит в свой виски, опрокидывает его залпом, и направляется к сверкающему хромом и стеклом бару. Он чересчур громко ставит свой бокал на стеклянную поверхность, что даже сам вздрагивает, небрежно наливает виски в стакан, проливая его на блестящую поверхность, подносит, не глядя к губам, делает глоток и проглатывает. На мое несчастье, он пьян.

— Любой опытный юрист, разбирающийся в наследстве скажет тебе… любой контракт, который ты подписал под принуждением, может быть легко признан недействительным.

— Это простая вещь. Я просто хочу выйти из игры.

— Что ты подразумеваешь, когда говоришь, выйти из игры? — спрашивает он небрежно, словно смена мнения может меня напугать.

— Я ухожу от всего этого.

Он делает большой глоток, глотает и кашляет.

— Всего?

— Всего, — я смотрю на него с любопытством. Неужели я был таким же? И мне было всего недостаточно для моей ненасытной жажды, и я хотел большего?

— Ну, всего, поскольку это не принадлежит мне, — подтверждаю я.

У него вырывается возглас недоверия.

— Ты будешь нищий, — но я замечаю, что он не слишком старается переубедить меня в этом, просто оценивает насколько серьезно я к этому отношусь.

— Вряд ли.

— Ну, ты знаешь, что я имею в виду, — у него проскальзывает корыстная улыбка снова.

— Да, по твоим меркам, буду.

— Тогда тебе нужна будет работа. Ты можешь управлять бизнесом подо мной.

Странно, что я никогда не видел этих его надменных бровей и снисходительного наклона подбородка. Впервые я замечаю, что мой отец, точнее отчим, был прав, потому что увидел это. Алчный, жадный мужчина с развратными вкусами, который не может даже претендовать на лидерство. Мягкотелый дурак без даже малейшего намека на то, что сидеть во главе династии огромной и мощной такой, как Баррингтоны.

Я улыбаюсь.

— Нет. Я хотел бы придумать что-то свое. Сделать что-то другое.

— Ты говоришь, как Куинн.

— Ты справишься.

— Я действительно нуждаюсь в тебе, Блейк. Ты не пожалеешь, если сделаешь то, о чем я тебя прошу.

Я смотрю на него и про себя радуюсь, что он не мой брат. Он хочет нанять меня в качестве своего сотрудника.

— Извини, Маркус, но я уверен, ты заключишь новый союз.

— Ты просто собираешься уйти от всего этого? — он доволен своей удачи, но, кажется его злит и раздражает мое решение не работать на него. Позже, когда он прикончит эту бутылку, то возможно все сделает это законным и как можно скорее.

Я пожимаю плечами.

— Да.

Он хмурится, и кажется искренне смущенным.

— Почему?

— Когда я был моложе, идея, что вся природа — люди, животные, цветы, деревья, горы, реки, галактики, вселенные — это не более чем самовоспроизводящиеся фракталы интерактивной биологической программы на основе золотого сечения или спирали Фибоначчи была удручающая. Мы все анимированные математические конструкции причем с большой точностью. Ушло волшебство из творения. Я понимал, что нахожусь в геометрической тюрьме, но я не знал, как могу выйти из нее. До недавнего времени. Теперь я нахожу новую красоту и удивляюсь всякий раз, когда выхожу из автопилота. Всякий раз, когда я оставляю сборище менталитета и перестаю быть хищником, в моей жизни появляется любовь и в ней места злости.

— Из-за нее? — спрашивает он, в его голосе звучит глубокая ярость.

Ах, вот откуда берется раздражение. Он завидует мне, что я с Ланой.

— Даже не думай об этом говорить, Маркус, — предупреждаю я его, наблюдая за ним поверх своего бокала.

22.

Блейк Закона Баррингтон

«Сколько раз я говорил вам, что когда вы исключаете невозможное, которое и может оказаться маловероятной правдой? Мы знаем, что он пришел не через дверь, окно или дымоход. Мы также знаем, что он не прятался в комнате, поскольку здесь негде спрятаться. Откуда же он пришел?»

Шерлок Холмс, «Знак четырех» (1980)

Моя мать живет в апартаментах с видом на Central Park, которые занимают целых три этажа. Потолки двадцать три футов в высоту, окна от пола до потолка, и вид, который открывается перед вами в буквальном смысле захватывает дух. Уже наступила темнота, и город раскинулся роскошным ковром огней внизу, подо мной. Я смотрю вниз, на красивое зрелище и чувствую себя помятым и измученным.

Горничная приносит настой шалфея с ароматным медом и теплые булочки, заполненные гусиной печенью и закрученными ломтиками бекона. В этот момент моя мама совершает свой фантастически элегантный выход, я уже устал ходить по комнате за эти пятнадцать минут. Оборачиваюсь, чтобы оценить ее резкое появление в комнату, фарфоровая белая блондинка, безупречная, я помню ее, когда она еще носила длинные вечерние платья, и ее называли звездой красоты, кроме всего прочего она также носила пальто из оцелотов. Память оставляет неискреннее чувство в глубине моего живота.

Она печально улыбается.

— Я заставила тебя слишком долго ждать?

Мои губы изгибаются в ухмылке.

— Не очень.

Она томно опускается на диван, я почтительно целую ее в обе гладкие и надушенные щеки, сажусь напротив. Она деликатно поднимает руку к губам, чтобы скрыть свой вздох. Все ее действия направлены на то, чтобы скрыть хищный отблеск в своих глазах.

— В Сирии есть Византийские церкви, которые называются Сердцем Миндаля. Представь себе такое название для церкви.

— Маркус звонил тебе?

— А ты как думаешь?

— Ну, ты собираешься сказать мне, кто мой отец? Или мы будем обсуждать непонятные церкви в Сирии?

Она задумывается на мгновение, прищурив глаза, что я вижу только их синеву.

— Ты когда-нибудь видел во снах птицу или зверя с горящими красными глазами?

Я неподготовлен к такому вопросу. Если бы я мог предположить о таком вопросе то, моя реакция была бы совершенно другой. Я бы изобразил на лице совершенно другое выражение. Но так, как я не был готов, то она увидела неприкрытый шок, отразившийся у меня на лице. Хотя я отрицательно качаю головой, она пришпиливает меня своими глазами, неожиданно ставшими алчными и сверкающими от волнения.

— Тебе сняться такие сны, не правда ли?

Она с нескрываемой радостью говорит о таких снах, я же считаю их кошмарами. С самого детства мне снится такой сон, в котором я нахожусь, как в ловушке, и меня преследует массивный черный конь с красными глазами. Он гонится за мной через открытые поля, и я слышу, как он фыркает и тяжело дышит чуть ли не в спину. Иногда я вижу себя в заброшенном доме или сарае, в котором запираюсь и сижу очень тихо, пока конь бьет копытами в дверь. Оцепеневший, я пялюсь на дверь, которая сотрясается от грохота его копыт. Как правило, после этого я просыпаюсь в холодном поту.

— Ты знаешь, как тебе повезло?

Повезло? Я лишился всех слов, чтобы ответить.

— Иначе говоря конечная цель — с позволения мастера обитают наши души. Твой отец позволил это, — ее глаза затуманиваются от воспоминаний. — Иногда ты можешь увидеть, как ОН наблюдает своими глазами. ОН наблюдает за нами, живущими в человеческом облике. Это мы делаем для НЕГО. Мы позволяем ЕМУ воплощаться в человеческом облике и ходить по земле. Именно поэтому мы заботимся о чистоте нашего рода. Если мы загрязним нашу кровь, смешав ее с нечистой линией, он больше не сможет овладевать нами, именно поэтому мы имеем власть над всеми. Это наша награда — абсолютная власть над всем человечеством, — ее голос меняется, становясь вкрадчивым. — Ты не знаешь, каково это. Но ты должен разрешить ему овладеть тобой до конца.

Я встаю и отхожу на несколько шагов.

— Но я безродный, так ведь?

Она вдруг начинает смеяться с сарказмом.

— Дурак ты, Блейк. Я никогда не думала, что ты можешь быть так слеп. Неужели трудно догадаться, что твой род намного чище и выше, чем родословная Баррингтона?

Я смотрю на нее с удивлением, в груди полыхает огонь.

— Кто мой настоящий отец?

— Ты действительно хочешь, чтобы я сказала тебе? — она, кажется, искренне удивленной, что я до сих пор не знаю.

— Да, черт возьми, — резко отвечаю я. — Скажи.