– Будь я проклят, если когда-нибудь видел «дьявольское отродье» в такой ярости, – заметил личный грум маркиза, – а я с ним уже два года.

– Я-то видел его и похуже, – задумчиво промолвил кучер, – но не из-за бабы. Что он в ней нашел? Хочу сказать, что Мантони и та была получше, или, например, помнишь крошку, что была с ним года два назад, как ее звали, Гораций? Красотка, которая швырнула в «отродье» кофейником в припадке ревности?

– Во-первых, я тебе не «Гораций», милейший, – отозвался мистер Тиммс высокомерно, – а во-вторых, в отличие от тебя, я понимаю, что к чему, как и положено личному камердинеру его светлости. Советую больше не проводить отвратительные сравнения между мисс Чалонер и теми потаскухами.

Он поднялся наверх, чтобы собрать большой дорожный чемодан маркиза, и был шокирован известием, что на этот раз не будет сопровождать хозяина. Мистер Тиммс рискнул выразить свое недоумение, но маркиз в ответ лишь нетерпеливо спросил, уж не сомневается ли он в способности своего господина одеваться самостоятельно. Будучи человеком скромным, мистер Тиммс отрицал такое предположение, но про себя именно так и думал. У него перед глазами вставали картины одна ужаснее другой, и это было невыносимо для личного камердинера высокой особы: криво завязанный галстук милорда, его незавитые волосы, небрежность в костюме, мятые рубашки… Когда Вайдел выкинул из чемодана коробочку с пудрой, заячьи лапки и румяна, мистер Тиммс со слезами на глазах стал умолять маркиза принять во внимание его чувства.

Вайдел удивленно рассмеялся.

– Какого дьявола, какое к этому имеют отношение твои чувства? – поинтересовался он. – Положи смену одежды, мои бритвы и халат.

Как уже было сказано, мистер Тиммс по характеру был скромным человеком, даже застенчивым, но когда задевали его профессиональную гордость, он становился необыкновенно храбрым. Вот и сейчас он твердо ответил:

– Милорд, всем хорошо известно, что вашу светлость одеваю я. У меня есть своя гордость, милорд, поэтому мне трудно будет пережить, зная, что вы путешествуете один, среди этих ужасных французов… Такое бесчестье для личного камердинера высокой особы трудно и придумать, я приношу извинения за выражение, милорд, но можно от отчаяния просто перерезать себе горло!

Вайдел, который в это время, наклонившись, натягивал сапог, поднял голову и резко сказал:

– Если ты хочешь, чтобы у тебя был хозяин, которого можно наряжать, как раскрашенную куклу, то тебе лучше уйти от меня, Тиммс. Навряд ли я сделаю тебе честь как господин, потому что терпеть не могу франтовства.

– Милорд, – торжественно ответил Тиммс, – поверьте, если бы я покинул вас, то ни в Париже, ни в Лондоне не смог бы отыскать себе господина, который бы делал честь своему камердинеру больше, чём ваша светлость.

– Ты мне льстишь. – Вайдел начал надевать жилет.

– Нисколько, милорд. Я служил три года у сэра Джаспера Трилоуни, в свое время он считался красавцем. Чего только не было у нас из одежды! Он был джентльмен и в равной степени художник. Но у него был физический недостаток, поэтому плечи на его верхнем платье всегда были подбиты ватой, согласитесь, это некрасиво. А когда он стал наклеивать три мушки вместо одной, я вынужден был его покинуть, потому что должен думать о своей репутации, как каждый порядочный человек.

– Господи! – только и сказал Вайдел. – Надеюсь, мои плечи не оскорбляют твоих чувств, Тиммс?

– Осмелюсь сказать, ваша светлость, что мне редко приходилось встречать такие прекрасные плечи, как у вас. Может быть, в вашем туалете и есть кое-какие небрежности, но уж верхнее платье сидит на вас так, что не к чему придраться самому строгому судье. – Во время своей речи Тиммс помог своему господину надеть сюртук, разгладив складки любящей рукой. – А когда я служил у лорда Девениша, сэр, – продолжал он предаваться воспоминаниям, – мы должны были набивать чулки его светлости опилками, но и тогда ноги лорда не приобретали форму, нужную для модного джентльмена. Хотя все остальное было как полагается: должен признаться, в жизни не видел такой тонкой талии, а в те времена, милорд, сюртуки носили сильно приталенные, с подолом как колокол, для чего подкладывали по краю китовый ус. Но ниже колен лорд выглядел ужасно. Одевать его было невыносимо для человека, стремившегося к совершенству, а опилки хотя и помогали, но не создавали впечатления настоящих мускулов.

– В жизни не слышал ничего подобного! – сказал маркиз, глядя на своего камердинера с откровенным изумлением. – Да, тяжело тебе пришлось с прежними господами.

– Не скрою, были проблемы, милорд, – ответил Тиммс. – Если ваша светлость разрешит поправить этот рукав – после того как я покинул лорда Девениша, мне пришлось какое-то время служить у молодого Гарри Хэс-тона. Плечи, талия, ноги – все было очень приемлемо. Одежда сидела на нем прекрасно – никогда ни складочки, ни морщинки, все на месте, каждая булавка, но… его руки портили всю картину. Они сводили на нет все его изящество и совершенство. На ночь он

смазывал их различными кремами, но все было бесполезно – они оставались вульгарно багровыми.

Вайдел сел на стул около туалетного столика и откинулся на спинку, с любопытством изучая своего камердинера: на губах маркиза зазмеилась усмешка.

– Ты меня встревожил, Тиммс, клянусь, ты меня встревожил.

Мистер Тиммс снисходительно улыбнулся:

– Вам не о чем тревожиться, милорд. У меня единственное желание – добавить к вашему парадному костюму кольца, милорд, не чрезмерно роскошные, а, пожалуй, всего один перстень, скорее всего с изумрудом, этот камень прекрасно оттенит белизну рук вашей светлости. Но поскольку ваша милость так не любит драгоценные украшения, мы забудем эту деталь. Сами руки – это все, что нужно, не сочтите за дерзость, милорд.

Занервничав от такого панегирика, маркиз поспешно засунул руки в карманы своих бриджей.

– Ну а теперь выкладывай, Тиммс! По какому признаку я не укладываюсь в твои дьявольски высокие стандарты? Говори, я готов к худшему.

Мистер Тиммс, склонившись, вытер пыль с глянцевого сапога маркиза.

– Ваша светлость, безусловно, знают о том благоприятном впечатлении, которое производит общий элегантный вид вашей милости. Работая в течение двадцати пяти лет камердинером, я всегда боролся с теми недостатками, которые мне встречались. Ваша светлость будут удивлены, узнав, как мелочь, любой пустяк могут испортить впечатление от модного наряда. Например, достопочтенный Питер Хэйлинг, сэр, чье верхнее платье было сшито так узко, что я буквально втискивал его в камзол с помощью двух лакеев. У сэра Хэйлинга был достойный вид и идеальная форма ноги, но все было напрасно, потому что у него была такая короткая шея, вернее, шеи не было вовсе, и никаким галстуком скрыть это было невозможно. Могу привести вашей светлости дюжину примеров. У одних господ это ноги, у других – плечи. Однажды я служил у господина столь тучного, что как бы туго его ни шнуровали, все было бесполезно. Но он был красив, как ваша светлость, если мне позволено так сказать.

– Не заставляй меня краснеть, Тиммс, – насмешливо сказал маркиз, – я не стремлюсь выглядеть Адонисом. Брось комплименты. Итак, какие у меня недостатки?

– У вашей светлости их нет, – просто ответил Тиммс.

Маркиз был удивлен:

–Вот как?

– Может быть, милорд, какой-нибудь строгий критик и пожелает, чтобы ваш галстук был завязан более тщательно или чаще использовались щипцы для завивки волос и пудра. Но зато нам нечего скрывать. Ваша светлость поймет, что непрерывная борьба против природы просто погружает в уныние. Когда вашей светлости понадобился камердинер, я предложил свои услуги, будучи уверенным, что, если позволите так выразиться, милорд, вашу легкую небрежность, может быть, и осудит кто-то, но зато все, что дала природа – лицо, руки, плечи, фигура, – то есть в целом вся персона вашей светлости настолько совершенна, что сравнима лишь с произведением искусства.

– Господи, что я слышу!

А мистер Тиммс вкрадчиво произнес:

– Не позволит ли ваша светлость прилепить одну мушку? Всего одну? Маркиз встал:

– Довольствуйтесь моим идеальным сложением, Тиммс. Где же этот Флетчер? – Он вышел и крикнул своего мажордома, который степенно поднимался по лестнице навстречу. – Ну, мой милый, похоже, твои гонцы собираются целый день выполнять задание?

– Милорд, Джон уже пришел. Ворота Сент-Дени они не проезжали. Ворота Сент-Мартина тоже. Жду теперь Роберта и Митчела и тут же уведомлю вашу светлость.

– Итак, они не проезжали через северные ворота города, – задумчиво сказал вслух маркиз. – А это значит, что он не повез ее обратно в Англию. Какого дьявола он задумал?

Через десять минут явился Флетчер и, как всегда бесстрастно, доложил:

– Роберт узнал, милорд, что почти сразу после полудня почтовая карета выехала из Парижа через Королевские ворота. В карете находился англичанин, почти не говоривший по-французски, и леди.

Маркиз стиснул в кулаке рукоятку хлыста для верховой езды. У него вырвался звук, похожий на рычание.

– Дижон! Вот проклятый наглец! Вели седлать гнедого, Флетчер, и пошли ко мне человека отнести записку мисс Марлинг.

Он сел за письменный стол и, обмакнув перо в чернильницу, поспешно вывел всего одну фразу: «Они уехали в Дижон, я покидаю Париж через полчаса». Отдав записку лакею, маркиз взял шляпу и отправился к Фоли, банкиру герцога Эйвона.

Когда через двадцать минут маркиз вернулся, его уже ожидала во дворе легкая карета, и грум невдалеке прогуливал гнедого жеребца. Увидев, что один из лакеев намеревается поместить в карету две шляпные картонки, маркиз грозно осведомился, за каким дьяволом ему это понадобилось.

– Они принадлежат леди, милорд, – объяснил лакей, заметно нервничая.

– Леди? Что еще за леди? – изумился Вайдел.

Ответом ему было появление в широкой парадной двери кузины Джулианы. На мисс Марлинг была чудесная, необыкновенно шедшая ей шляпка с розовыми лентами, завязанными пышным бантом под подбородком, и в руках перьевая муфта. На лице мисс Марлинг застыла непреклонная решимость.