Елена Рахманова - Женское счастье

– Пока! – ответила Ирина и захлопнула дверцу машины.

Полчаса спустя она открыла входную дверь своей квартиры и пропела с порога:

– Севочка, я уже пришла…

В руках она держала букет белых нарциссов. Чуткий ко всему прекрасному муж должен был их оценить и прийти в благостное – очень хотелось на это надеяться – расположение духа.

Сева сидел на своем привычном месте в гостиной перед телевизором. Ноги – на журнальном столике.

– Как съездила? Успешно? – в ответ отозвался муж подозрительно благодушно. – А я тут без тебя соскучился. Сидел как неприкаянный, никому не нужный…

«Сейчас начнутся упреки в бессердечии и эгоизме», – подумала Ирина и сунула ему под нос цветы:

– Правда, прелесть? Вот розы, гвоздики – их можно купить круглый год, а эти цветут только весной! У Тани на участке такие же растут, но мы их рвать не стали. Я купила возле нашего метро…

– Кстати, о Тане, она мне только что звонила. Предупредила, чтобы я не волновался: тебя подвезут до метро и ты вскоре будешь дома. Приятная женщина эта Таня, заботливая, внимательная. А вот ты не додумалась мне с дороги позвонить…

Ирина так и села с цветами на диван. Ну Танька, ну дает! Говорила, что при Севе робеет, боится показаться недалекой, слова лишнего сказать не рискует, а тут вдруг сама, что называется, пошла на контакт. С чего бы это? Биться над разгадкой долго не пришлось.

– Слушай, я даже не знал, что она опекает трех старушек. Как это несовременно и трогательно! – продолжил Сева, подтвердив предположение жены, что пропустил мимо ушей ее рассказ о проблемах Татьяны. – Мы проговорили довольно долго, и я пришел к выводу, что тебе повезло с подругой. В наше прагматичное время она просто-таки источник позитивных эмоций…

«Черт, как излагает! – невольно поразилась Ирина. – Словно статью надиктовывает!»

– А как хорошо, должно быть, у нее сейчас на даче! Я сказал, что завидую, а она возьми да и пригласи меня… то есть нас с тобой, погостить. Что скажешь?

«Что скажу? А то скажу, что и заяц, если его загнать в угол, способен проявить чудеса храбрости и находчивости», – подумала Ирина. Вслух же произнесла совсем другое:

– Сева, там печка, которую надо топить бог знает сколько времени, чтобы по батареям потекла чуть теплая водичка. А отхожее место у них на свежем воздухе и в дальнем конце участка. В дождь не набегаешься!

Но муж отмахнулся от ее «страшилок»:

– Подумаешь! Вот когда мы с одним оператором с Центрального телевидения были на Суэцком канале во время палестино-израильского конфликта, там не то что удобств не было, там наш военспец подорвался на мине на том самом месте, где мы накануне стояли. А ты о какой-то печке. Нашла чем испугать!

«Что ж ты приходишь в неистовство, если тапочки возле кровати не можешь нашарить с первого раза?» – хотелось возразить Ирине. Но она понимала, что, возможно, сейчас решается судьба их плана помочь несчастной Таньке.

– И что ты решил? – затаив дыхание спросила Ирина.

– Ну, я пока еще ничего не решил, просто думаю, может, и правда съездить к ней на недельку-другую?

– Как скажешь, так и будет, – смиренно ответила жена, боясь неверным словом или жестом спугнуть нечаянную удачу. – Мне собраться – что нищему подпоясаться.

Сева с прищуром посмотрел на нее, и сердце у Ирины так и ухнуло вниз.

– И ты не против?

– Да какая мне разница, где рисовать? – как можно равнодушнее ответила Ирина, отводя глаза, чтобы муж не заметил радостных искорок в ее взгляде.

– Ну-ну, – произнес он и добавил: – А как насчет ужина? У нас найдется чего жевануть?

По роду деятельности ему надлежало употреблять только правильные слова и верно их согласовывать, поэтому, устав от обязаловки, в домашней обстановке Сева любил эти самые слова покорежить. У него были любимые, и среди них «жевануть» вместо «поесть» или «перекусить».

– Сей момент! – пообещала Ирина, вскакивая с дивана. – Только цветы поставлю в воду.

– В ту керамическую, белую с черными полосками вазу, ладно? – донеслось ей вслед.

«Отреагировал-таки на цветы», – облегченно подумала Ирина и восприняла это как добрый знак для их начинания…

Родителей на Татьянину дачу отвезла дочь Нина. И появились они там только во второй половине следующего воскресенья, когда вся суета по водворению трех старушек и их обустройству на новом месте была уже позади.

Августа Илларионовна, как всегда, заняла комнатушку на втором этаже, поскольку спуск и подъем по лестнице воспринимала как физические упражнения, полезные для здоровья. Полина Денисовна и Анна Дмитриевна – большие любительницы поболтать перед сном – устроились в комнатке за печкой, так что лучшая, главная, комната досталась гостям.

Галантный Сева расцвел при виде четырех женщин. Их возраст не имел значения. Это были женщины, следовательно, в каждой из них можно было найти черту достойную восхищения. Или восхититься чем-нибудь из их прошлого.

Его представили Августе Илларионовне и Анне Дмитриевне, с мамой Татьяны он уже был знаком. Не прошло и получаса, как те души в нем не чаяли. Во-первых, Сева был балетоманом и сразу же нашел общий язык с бывшей балериной. Во-вторых, знал или общался со многими из тех, что столовались на Старой площади, и это сразу же отнесло его к рангу значительных людей, в глазах поварихи.

– Мам, ты это, держись, – прошептала Ирине дочь и сжала в кулак пальцы поднятой руки. – Если что, мы с Димасиком вас вмиг отсюда эвакуируем.

Ее не посвятили в суть перипетий с участками, поэтому она была настроена игриво. Ирина же, когда отвечала, что будет держаться до последнего, была серьезна как никогда. Ей предстояло не только следить в оба за противником, но и пресекать все возможные поползновения мужа покинуть дачу до истечения хотя бы двух недель. О большем подруги и не мечтали.

Правда, сейчас ничто не предвещало подобного печального исхода событий. Сева прохаживался по расчищенным дорожкам, старательно огибая груды сухих листьев и веток, и дышал полной грудью. Компанию ему составляла Августа Илларионовна. С собранными в пучок на затылке темными волосами, сухопарая, с прямой спиной и развернутыми в стороны носками стоп, она всегда точно знала, где у нее в настоящий момент находятся руки и ноги и что те делают. Из одежды летом она предпочитала легкие брючки и блузочки. «Па-де-ша», «фуэте», «Нижинский», «Лопаткина», «Форсайт в Мариинке» время от времени доносилось до остальных обитателей участка.

– Ну, я поехала. Всего вам доброго, – сказала всем Нина и, сославшись на томящегося в ожидании ее Димасика, поспешно села в свой жигуленок.

Она вообще не любила долгих проводов. Полный тоски взгляд матери, будто она расстается с дочерью на веки вечные, действовал на нервы. Другое дело отец. Тот не бросился к ней, лишь в прощальном приветствии поднял руку и крикнул, что будет скучать. Сопровождающая его Августа Илларионовна послала Нине изящный воздушный поцелуй…

Ирина смотрела вслед удаляющейся машине, когда услышала произнесенное с тяжким вздохом за своей спиной:

– А вот мой Пашка ни за что бы не повез нас сюда. Сказал бы, что ему некогда и вообще с нашими пожитками нужен самосвал, а не его «тойота». – Рядом стояла Татьяна и тоже провожала взглядом белые «жигули». – Хорошая у тебя дочь.

– Это уж точно, – кивнула Ирина, расчувствовавшись чуть ли не до слез.

Тягостную ситуацию нарушила Анна Дмитриевна. В белой накрахмаленной косынке и в таком же переднике, обтягивающем уютный объемистый живот, она вышла на крыльцо оповестить всех, что стол к обеду накрыт. Полина Денисовна, для которой готовка была тайной за семью печатями, стояла на шаг позади, гордая тем, что такой ас своего дела числится в ее подругах.

Уже через день жизнь на даче вошла в свою колею. Сева нашел восторженных слушательниц в лице трех престарелых обитательниц дома и, полностью погрузившись в прошлую увлекательнейшую жизнь, пока не обращал внимания на бытовые неудобства. Он даже вознамерился было бегать утречком вокруг дачи, но, к счастью, быстро отказался от этой идеи. А то пришлось бы Ирине срочно добывать соответствующую экипировку. Ну не может же, в самом деле, человек, объяснявший тысячам и тысячам советских читателей и телезрителей, что происходит в мире, появиться перед посторонними людьми в непрезентабельном виде!

А вот Августа Илларионовна, напротив, ни дня не проводила без традиционной разминки. Устроившись в беседке, ограждение которой сходило за балетный станок, она выделывала различные па, и в этот момент звучала слышная лишь ей одной музыка.

Ирина с радостью забросила работу над очередными иллюстрациями и теперь рыскала по участку в поисках особо пышных папоротников, чтобы посадить их возле рукотворного водоема. На третий день своего пребывания на даче она как раз лезла в самую чащу кустов бузины за облюбованным растением, как вдруг громкий хруст ветки под тяжелыми шагами заставил ее замереть и оглянуться в поисках источника звука.

В трех метрах от нее, грызя непременную веточку и криво ухмыляясь, стоял Гоша и наблюдал за экзерсисами Августы Илларионовны. Каков наглец! А когда та, вся в образе, красиво сложила на груди сухие, в старческой «гречке», руки с длинными пальцами и, склонив голову к плечу, замерла с чуть отставленной ногой, он, нимало не смущаясь, громко произнес:

– Во дает старушенция! Чисто «Жизель» Адана и Делиба. Василич, слышь, ты так ни за что не сможешь, зуб даю!

Ответа не последовало – возможно, невидимый Василич был занят более достойным делом, чем подглядывание за другим человеком.

Ирина затаила дыхание, предчувствуя реакцию оскорбленной бывшей примы музыкального театра. Но та, очевидно, не расслышала первой фразы. Повернувшись на голос и благодарно улыбнувшись, Августа Илларионовна сделала изящный реверанс и сбежала по ступенькам беседки, быстро перебирая прямыми ногами и отведя плечи назад. Ирине почудилось, будто она даже слышит дробный перестук пуантов.