– Женечка, не надо… – почти стонала Яна.

Но подросток заставил ее замолчать, припечатав уста преступным поцелуем.

Колени Яны подгибались, а Иванов неуклонно подталкивал учительницу к топчану, где недавно лежал в качестве пациента. Она, как загипнотизированная, в нелепом медленном танце делала неуверенные шажки назад, уступая напору подростка.

Она чувствовала, как внутреннее напряжение выталкивает из нее жар, пылающий под белым полотном фехтовальной куртки, как плотно обхватывает ее шею высокая стоечка воротника. Иванов тоже ощутил этот жар, наплывающий на него от девушки и, нащупав на плече партнерши застежку, начал расстегивать ее. Не забывал он шептать Яне и ласковые слова, почерпнутые из примитивных фильмов, называл ее ласточкой и своей крошкой.


Марта, забыв о приличиях, прильнула к щелке. Надо постучать в дверь, прервать это безобразие: Яна совсем забылась. Тем более, что в любую минуту сюда могут прийти другие люди. Марта видела, что Иванов набирает очки, продвигается к победному финалу. Он уже скинул верхнюю часть своего комбинезона, и теперь пустые мохнатые рукава болтались у него по бокам, как вторая пара ног. Яна, казалось, не замечает этого. Марта мысленно умоляла подругу: «Опомнись!».


Вдруг Яна, будто подчиняясь безмолвному приказу, как настоящая фехтовальщица, резко переменила позицию. Она вырвалась из объятий подростка и села. От неожиданности он свалился с топчана, но тут же ухватился за ее колени. Яна протянула руку к белесой, вихрастой голове подростка и уже другим, нежным, материнским движением погладила ее.

– Ты замечательный парень, Женя, но…

– Ты думаешь, я несмышленыш? У меня уже были женщины! – Иванов вновь обхватил бедра учительницы, пытаясь расстегнуть боковую застежку ее белых бриджей.

Яна остановила руку парня – теперь не столько физическим усилием, сколько воспитательной интонацией:

– А любовь у тебя была?

– Я тебя люблю, Яна! Все остальное не в счет!


Марта боялась, что толчки ее сердца и учащенное дыхание услышат в кабинете. Не пора ли вмешаться! Но теперь появилась надежда, что Яна справится сама. В ее словах уже не было слабости, звучали лишь глубокая грусть и достоинство:

– Мне бы хотелось, Женя, видеть в тебе прекрасного рыцаря… Признаюсь… я очень одинока.

– У тебя нет мужика! – с торжеством уточнил Иванов. – Теперь будет. Я стану твоим рыцарем и твоим мужи… мужчиной!

– Хочу тебе напомнить, Женя, что рыцари поклонялись избранницам своего сердца издалека. Ты ведь читал «Стихи о прекрасной даме» Блока?

– Вроде, мы их проходили. Но это не то, Яна, что нам с тобой надо. Это отстой, нафталин. Побатониться – это святое дело, ты же взрослая, сама понимаешь.

– Что, что? – рассмеялась Яна, к ней возвращалось самообладание. – Побатониться! Ну, ты даешь, Иванов!

Яна отпустила руку мальчика и потянулась за своей курткой, лежащей в стороне. Марта за дверью тоже выпрямилась, отпрянула от щелки – стоять долго в согнутой позе при ее комплекции было затруднительно. Да и неловко, напомнила она себе, подглядывать за парой. Однако она продолжала слушать все, что говорилось в кабинете.

– Жаль, Иванов. Ты еще так юн, а в тебе столько цинизма.

– Меня Женя зовут, – угрюмо напомнил подросток.

– Неужели, Женя, в тебе нет ни грамма романтики и ты не способен испытывать одухотворенные чувства? Такие чувства я бы могла принять, а, возможно, и ответить на них.

Иванов замолчал, по-детски надул губы, растерянно блуждая взглядом по кабинету. Наконец он подыскал ответ:

– О чем ты говоришь, Яна? Такая любовь не в счет!

– О каком счете идет речь? Не понимаю.

– Так, вообще, – Иванов снова попытался обнять Яну, но уже без прежнего куража. – Я согласен быть твоим рыцарем. Я люблю тебя.

Марта, не выдержав, вновь припала к щели.

– И ты обещаешь подтянуться по моему предмету? – в Яне вновь заговорила учительница.

– Зачем ты так! Воспитываешь меня, как сосунка? – возмутился Иванов и отвернулся от Яны.

Неожиданно в коридоре послышался топот многочисленных ног, у Марты от испуга свело поясницу. Шумная толпа учениц в карнавальных платьях неслась к медкабинету. Еще мгновение, и девочки, тесня Марту, тоже сунули носы в щель. Дверь от их напора распахнулась, увлекая всех с внутрь кабинета.

Иванов и Янина Станиславовна не сразу поняли, что произошло. Только что они мирно сидели на топчане, беседуя друг с другом. И, если бы учительница и ученик не были полураздеты, их трудно было бы заподозрить в чем-нибудь крамольном. Но Яна, сидя в нательной майке, забывшись, теребила в руках свою белую (бежевую) курточку, а Иванов так и не удосужился натянуть на плечи приспущенный комбинезон.

Увидев вбежавших в кабинет школьниц, Яна поспешно закрылась курткой от взоров неожиданных зрительниц. Снова, как в тот раз! Когда-то Олег сфотографировал, чтобы выставить на осмеяние перед студентами, теперь она оказалась полураздетой перед девчонками. Иванов, наверняка, подстроил все это, чтобы похвастаться перед одноклассниками, а, возможно и поспорил на нее!

Застигнутый врасплох подросток держался непринужденно и чуть придурковато улыбался. Нет, злого умысла у парня не было, и вторжение девочек в кабинет для него тоже стало неожиданностью, однако неожиданный поворот событий сулил Иванову определенную славу, усиливал в школе его репутацию отчаянного парня и покорителя женских сердец.

Вбежавшие девочки, преодолев ошеломленность от увиденного, вспомнили, зачем они мчались в медкабинет. Выяснилось, что одному из школьников требовалась помощь медработника, так как ученик умудрился-таки пронести на карнавал бутылку и перебрать спиртного. Марта решала, кому больше нужна помощь: то ли мальчишке, отравившемуся алкоголем, то ли Яне, попавшей в ужасное положение. Нельзя было оставлять эту парочку наедине! Спустя три минуты в кабинет вбежала директриса:

– Марта Юльевна, почему вы медлите, мальчику плохо!

Но тут же она заметила, что в комнате что-то происходит. Хотя учительница и ученик уже привели в порядок свою одежду, оба стояли в неестественных позах, повернувшись спиной друг к другу. Девочки, что-то щебетавшие до ее появления, сейчас сбились робкой стайкой посреди кабинета. Сверля взглядом то одну, то другую ученицу, директор быстро выпытала детали. Затем уточнила у Марты:

– Это так, Марта Юльевна? Эти двое… Они, действительно, были полураздеты?

– Да. Но в кабинете жарко и…

– Можете не продолжать. Этот вопрос мы разберем на педсовете. Пригласим родителей Иванова. Выясним, что и как. Если факты подтвердятся, Янина Станиславовна, вам придется уйти из школы.


Директриса слов на ветер не бросала. Сразу после окончания зимних каникул состоялся педсовет. Вначале казалось, что ситуация поправима, ведь было множество свидетелей того, что Иванова принесли на носилках в медкабинет для оказания ему медицинской помощи. Марта сообщила, что затем ученик был оставлен с классным руководителем наедине – с целью проведения воспитательной беседы. Решающие показания давал подросток. Но Иванов даже в присутствии матери, приглашенной на педсовет, беззастенчиво врал. Он стоял перед дилеммой: стать посмешищем класса, ребенком, которого воспитывает учительница, или героем дня, крутым мачо. Он выбрал последнее. Иванов заявил, что у них с Яной всё было по взаимному согласию. Сказал, что Янина Станиславовна – все одноклассники это подтвердят – с появления своего в школе положила на него глаз. Что он тоже ее любит. Оправданиям молодой учительницы педагогический совет не поверил. Да и то сказать, даже она не отрицала, что оба они сняли часть одежд. Школа такого не прощает. Педсовет постановил: уволить Ковалевскую Янину Станиславовну без права работы в школе, а ученика Иванова Евгения перевести в другое учебное заведение. Марте поставили на вид ее невмешательство.


Яна не вернулась в школу даже за трудовой книжкой, да и кому придет в голову печалиться о трех месяцах пропавшего стажа, тем более – о записи об увольнении по волчьей статье. К тому же, она успела понять за это время, что школа – не синекура, и в три часа, с окончанием уроков, рабочий день учительницы не заканчивается. Ей было ясно, что все придется начинать с нуля.


Дома Яна обсуждала с Мартой случившееся. Марта поддерживала подругу:

– Я ведь знаю, ты не виновата. Ты пыталась остудить мальчишку, но боялась ранить его юношеское чувство. Ты вела себя правильно.

– Ну зачем лукавить, Марта. Ты сама знаешь, что дыма без огня не бывает. Я едва не потеряла контроль над собой. Был момент…

– Я знаю, – вырвалось у Марты, – догадываюсь, – поправилась она.

– Тогда нечего меня защищать.

– У тебя есть планы насчет новой работы?

– Придется пока у Катюши деньжат перехватить, а там что-нибудь придумаю.

– Если что, можешь на меня рассчитывать, – великодушно предложила Марта.


Но через неделю затрещал стул и под самой Мартой. Придравшись к какой-то мелочи, директриса предложила ей уйти по собственному желанию. Она не простила секретарше пассивного поведения в ситуации, покачнувшей авторитет школы.

Казалось бы, общая беда должна была сблизить соседок, но вышло наоборот. Яна понимала, что Марту уволили из-за нее и, чувствуя себя виноватой, избегала общения с подругой. Яна была человеком, переживающем неприятности в одиночестве.

* * *

Близилась весна: ярче светило солнце, наливалось синевой небо, громче чирикали воробьи. Марта энергично вела поиски новой работы, и ожившая природа прибавляла ей энтузиазма – несколько сорвавшихся вариантов ничуть не обескуражили ее. Отец, войдя в положение дочери, увеличил ей отсылаемые суммы. Она могла продержаться на эти деньги, но ей недоставало каждодневного общения. Яна не пускала Марту к себе – она целыми днями сидела взаперти, раскладывала пасьянсы на компьютере. Единственной отдушиной для Марты оставалось посещение фитнес-клуба, и она радовалась, что успела заплатить за три месяца вперед.